Яна Яновская: «Почему в России нельзя сказать «Нет фашизму?»

Редактор газеты “Парма-новости” Яна Яновская задает вопрос, если война в Украине – это спецоперация, то почему нельзя в России сказать “Нет войне”? Почему людей с антивоенными плакатами винтят во всех городах России? Саму Яну Яновскую оштрафовали дважды за колонки редактора, где она попыталась осмыслить последствия “спецоперации”. Смотрите новый выпуск проекта “Очевидцы” из Кудымкара.

Расскажите о себе.

— Я живу и работаю в Пермском крае. Родилась в небольшом населенном пункте Пермского края — селе Юрла. Всю свою сознательную жизнь я прожила в Кудымкаре. В 2013 году, когда наш основатель и собственник газеты «Парма-Новости» уже длительное время жил и работал в Перми, я выкупила у него газету, и теперь учредитель я.

Ваши первые мысли и чувства?

— Страх, конечно. Страх за то, что будет. Какие чувства? Сначала была растерянность. Растерянность и непонимание. Ты не можешь сложить в голове пазл — то, чего ты боялся, и то, что ты никогда не мог представить реальностью, происходит на самом деле. Я до этого, может месяц или два назад, в своей авторской колонке в газете писала, что бабушка моего мужа умерла давно, лет 9−10 уже прошло, и когда она была жива, на любые наши претензии, свет отключили, еще что-то, говорила: «Ой, лишь бы не война, лишь бы не война! Все остальное можно пережить». Мне казалось, что бабушка просто по старости не понимает, что в нашем мире все давно уже поняли, что надо жить в мире, что угроза войны — нереальна. Да и для меня это было неприемлемым, мне это казалось из области фантастики. Я была октябренком, я была пионером и для нас всегда «Миру — мир!» — это было святым лозунгом. Сказать: «Нет войне» в мои школьные годы, это было как почистить зубы или утром встать. Я выросла на той пропаганде, где главное, чтобы был во всем мире мир. И это все, чего я хочу — чтобы мир был во всем мире, чтобы мы нормально и спокойно жили, нормально работали, детей растили.

За что получили две административки?

— Одна административка у меня за пост во ВКонтакте, где я написала «Нет войне». И там вначале было матерное, нецензурное слово, за которое меня не наказывали. Вторую административку я получила как должностное лицо, редактор газеты «Парма-Новости». В колонке были высказаны мои личные опасения, переживания по поводу экономических последствий войны, военных действий, причем я тогда уже писала осторожно. Я как могла не называла вещи своими именами — «спецоперация на Украине», слово «война» у меня было в подтексте и в контексте отсылки к Великой Отечественной войне. При этом как таковых высказываний, дискредитирующих вооруженные силы, либо какого-то моего личного отношения к российской армии там нет. Просто есть указ — винтить всех подряд. И под эту статью подводят всех. Если говорить о том, что штрафы по данной статье дают людям за то, что они выходят с плакатом «Нет войне», то получается так: официально нам всем заявляют: «У нас нет войны, у нас идет спецоперация». Тогда, чисто логически, как может плакат «Нет войне» дискредитировать русскую армию, которая проводит спецоперацию? Где логика? Где взаимосвязь?

Думали ли уехать из России?

— Нет, не думала. У меня и финансовой возможности нет. Тут мои родители: мама, папа. Тут у меня вся жизнь, мой дом, мои дети. Нет, я никогда не хотела и не хочу уезжать из России. Я люблю Кудымкар, я люблю жизнь, я люблю мир, я люблю Россию. Я всегда здесь жила. Может быть, я так воспитана? Я когда училась в Перми, все старались из Кудымкара уехать, потому что город маленький, градообразующих предприятий здесь нет, перспектив для какого-то роста, развития, особых возможностей нет. Маленькая территория, дотационный регион абсолютно, но мне сразу же с момента поступления родители говорили: «Ты приезжай домой». Для меня дом — это здесь.

Как изменилась жизнь после 24 февраля?

— На физическом уровне нет, но, естественно, в плане настроения, переживаний, всех этих событий, когда мне дали штраф — это стресс. В любом случае ты переживаешь. Суд — это есть суд. Мама мне давала иконку с собой на суды, молилась. Мы все боимся. Мы все в этой ситуации всегда боимся.

Боитесь ли уголовного преследования?

— Боюсь. Потому что если я преступница, то это просто маразм. У нас ты боишься, не боишься — ты не можешь предвидеть каких-то последствий. У нас все постоянно и бесконечно меняется. У нас черное становится белым, а белое — чёрным.

Кто виноват, что жизнь разрушена?

— Я не люблю вопрос — кто виноват. Ответить на него сложно. Мы все. Какое-то у нас коллективное бессознательное. Может быть это еще с крепостного права, может быть, с более ранних времен. Мы все боимся, мы все считаем себя слишком маленькими, что от нас ничего не зависит, мы ничего не можем изменить. По большому счету — это так и есть. Мы очень сильно запуганы и тридцать седьмым годом, и репрессиями. Сейчас часто звучит: «У нас еще не тридцать седьмой год, у нас пока не расстреливают». А в плане шуток говорят, что хотя бы тридцать пятый только. То есть это страх, и мы все боимся. Я это называю страхом кроликов перед удавами. Их гипноз — это наш страх. И при этом я не могу кого-то осуждать за этот страх, потому что я сама тоже боюсь. Я точно так же хочу просто нормально, спокойно жить.

Война надолго?

— Я бы, конечно, хотела, чтобы это закончилось как можно скорее. У нас убили мальчика, который воевал там. Мальчику лет 19−20 — это возраст моего сына. У него призывной возраст, и сейчас у него отсрочка. Я молюсь за то, чтоб это закончилось скорее. И когда я писала ту колонку, за которую мне дали штраф по дискредитации вооруженных сил Российской Федерации, то там была фраза, что за спецоперацию придется платить всем нам. И что личными деньгами — это еще не самое страшное. Самое страшное, что мы также платим жизнями и кровью своих парней. К нам уже идут гробы. Для меня нет разницы: убили русского или украинца — убили человека. Для меня, в первую очередь, это жизнь и смерть людей. Я глубоко не расистка, в любом аспекте, в любом плане. Я никогда не делю людей на украинцев, русских, немцев, англичан. Я никогда не делю людей по национальному признаку.

Чего вы боитесь?

— Последствий боюсь. Боюсь, что все это затянется. Боюсь даже подумать о том, что может быть ядерный удар. Был момент, когда мы дома с детьми, и даже в редакции я это говорила, что если что, то пусть накроет разом. Я не хочу никого хоронить. Я не хочу сама лежать где-то полуинвалидом. Видеть мучения, страдания людей — это больно, это очень тяжело.

Что не так с Россией?

— Нами всеми движет страх. У страха глаза велики, но как только мы перестанем бояться, может что-то поменяется. Мы всё терпим, терпим, терпим, любой гнет терпим. Говорят русский народ терпеливый — ну, терпеливый. У нас самая большая площадь из всех стран мира, мы самые богатые на ресурсы, но народ-то, по факту, у нас бедный, если не нищий.