«Паяльник в **** грозились вставить»
Илья, механик по профессии, жил в Мариуполе, покинул его вместе с родными после оккупации, сейчас живет в Канаде. Поговорили с ним о том, что видел в Мариуполе, когда город оказался под ударами российской армии, о том, как удалось выехать из города, как били и шмонали на блокпостах. Как это жить под бомбами и хоронить убитых во дворах. Смотрите новый выпуск Очевидцев.
Расскажите о себе.
— Простой человек. Живу жизнь. Механик. Родился, вырос в Мариуполе. Всю сознательную жизнь там прожил. Отучился там, получил бакалавриат по морскому делу. Пять лет проработал в море, ну и оказался здесь. Вот как-то так.
Какой была жизнь в Мариуполе до 2014 года?
— Жизнь в Мариуполе была довольно рутинная. В основном жили же моряки и те, кто работали на заводе. Мой отец моряк был. Жизнь была, ну, не сказать, чтобы хорошая, но типа… В 2014, после вот этого того, что все там произошло, когда в городе эти баррикады были, когда захватили горсовет, когда вытеснили их, нам в Мариуполь начали вкладывать деньги. Город реально разросся и было очень красиво.
Были какие-то проблемы с русским языком в Мариуполе?
— Я не сильно часто встречал, чтобы кто-то разговаривал именно на украинском. Как-то это считалось, что это больше людей из села, которые приехали, или из черты немного за городом. Почему-то как-то так. Именно в самом городе я не сильно встречал. Но после 2014-го начало больше этого появляться, потому что началась украинизация. И это, я считаю, нормально, потому что своя страна имеет свой язык, и она должна его поддерживать. И то, что людей не устраивало, допустим, нужно переделывать документацию: типа, раньше она была на русском, теперь на украинском, — вот почему так, а так плохо. Ну, а что в этом такого? Ну, это нормально, как бы. Ты живешь в Украине, извини меня, поддерживай, как бы, то, как она ведет свои дела.
Были какие-то проблемы с русским языком в Мариуполе?
— Я не сильно часто встречал, чтобы кто-то разговаривал именно на украинском-украинском. Как-то это считалось, что это больше людей из села, которые приехали, или из черты немного за городом. Почему-то как-то так. Именно в самом городе я не сильно встречал. Но после 2014-го начало больше этого появляться, потому что началась украинизация. И это, я считаю, нормально, потому что своя страна имеет свой язык. И она должна его поддерживать. И то, что людей не устраивало, допустим, нужно переделывать документацию: типа, раньше она была на русском, теперь на украинском. Вот почему так, а так плохо. Ну, а что в этом такого? Ну, это нормально, как бы. Ты живешь в Украине, извини меня, поддерживай, как бы, то, как она ведет свои дела.
Как вы узнали, что началась война?
— У меня были какие-то дела… Мой знакомый, мы дома у меня были: «Война началась». Я такой: «Точно? Ты гонишь, что ли? Это фигня какая-то». Иду, короче, машину прогревать — холодно же. И только выхожу в подъезд — прилет какой-то, такой прям громкий-громкий. Но окна не повылетали, на где-то рядом. И я такой: “Ну, походу и вправду началось”. И всё. Я поехал за топливом, поехали по магазинам, купили каких-то ресурсов. Я пошел просто ходить со знакомыми, общаться с друзьями. Мы где-то по району гуляли, я потом не сильно помню. Я думаю, что первую неделю ещё всё было довольно тихо. То есть были прилеты, была суета в городе, все начинали суетиться, искали медикаменты. Ездили по разным аптекам, сразу всем надо было резко вспоминать, кто чем болел, что может понадобиться. И собирали запасы. Но с каждым днем ты всё больше и больше понимал, что это действительно не шутка.
В России постоянно говорят о том, что армия РФ бьет только по военным объектам. Что вы об этом думаете?
— Это была, наверное, где-то третья неделя. Такая рандомная ситуация произошла. К нам приехал домой, я с родителями, мы все вместе сидели дома. Ко мне приехал мой старый друг детства. Мы с ним не виделись охренеть, как много лет. Он говорит: «Типа, поехали, хочешь мне помочь? Там надо уговорить мою, типа… бывшую жену с ребенком выехать из Мариуполя». Я говорю: «Да, поехали». Войну в одну мы поехали. Это получается Новоселовка. Но я думаю, люди, которые знают, они поймут, что это за район. Там она уже была, типа, оккупирована. Там даже такая у нас ситуация произошла забавная. Мы спустились в Новоселовке, проехали Орбиту, там Кирова, да, и, короче, ты выезжаешь с Новоселовки. Это как граница: внутри это уже ДНР, а с другой стороны это еще Украина. То есть тут мы видели танки российские, ну с белой… вот эту всю фигню. И только мы проезжаем, а тут бусик какой-то проехал с синими лентами. Я такой: “Вот”. И мы приехали к ней туда, в глубине Новоселовки, и они уже там полностью осели. И они без разбора, короче, вообще походу били, потому что, например, я там пробыл с 4 вечера до, наверное, 10 утра. И только вот где-то с четырех, может быть, до шести было затишье. То есть всё остальное время они просто в сторону города куда-то лупили, вообще без остановки.
Что происходило в Мариуполе в первый месяц войны?
— Поначалу всё, наверное, было максимально спокойно. То есть работали автобусы, работали магазины, поднимались цены. Вот там хлеб… С полбуханки хлеба за 46 гривен, ну это прям как бы много. Хотя сейчас, на нынешнее время, это нормально. Это, наверное, неделя, может быть, полторы недели, то есть было так. Потом начались отключения электричества, ну и всё сильнее и сильнее начинались эти обстрелы. То есть с каждым днем, вот как они подходили… Пока был интернет, я смотрел информацию, что там происходит. Ну, я понимал, что мы в своеобразном кольце. Это начало быстро уходить по мере того, как я увидел, что они очень быстро проходят другие области. В сторону Бердянска, через Крым они там зашли вообще максимально быстро. И не сразу было понятно, что это будет кольцо. Пока был интернет, он был, наверное, две недели. Потом я просто ездил на протяжении всего этого времени и в город, и не в город. То есть это была такая фигня: ты едешь в один день, тут нету воронок, ещё чего-то, а на следующий день тут уже воронки, там прилетело, там дом сгорел. Один раз было такое, что я ехал на 23-й, и я еду в одну сторону. Буквально через 15 минут я еду назад, а там уже 12-этажка выгорает.
В фильме «Мариуполь» показано, что люди хоронили соседей прямо во дворах. Такого много было?
— Так оно, в принципе, всё и было. Ну да, действительно, люди… Представим ситуацию: прилетел снаряд, шрапнелью убило сразу двух людей. Это там твои соседи, вы во дворе жили там полжизни. И что, он лежит один день? Никто не приедет, полиции как бы нету. Кто их заберет? Второй день, третий день, четвёртый. Ну, как бы холодно, да, но все понимают, что надо с ним что-то делать. Не будет же он тут вечно лежать. И люди находили себе занятия: начали срубать, в принципе, то, что вот есть на улице. У кого есть бензопилы — всё, рубили, все дрова, потому что на чём готовить? Газа нету, потому что нет водоснабжения, электричества, вообще нифига нету. Снег собирали, топили, потому что, а воду где взять? Ну, то есть, да, в городе были какие-то источники, но это не было везде. То есть это были некоторые участки, где вода пробивает, и ты можешь пресной воды хотя бы ведро пойти набрать. Но люди реально снег топили.
Расскажите, как вы выехали из Мариуполя.
— Мы собрались, собрали вещи, упаковали там, готовили бабушку. Мы собрались и поехали выезжать через моряки. Было много выездов: там ДНР, Украина, типа зеленый коридор — вот это всё. Я не знаю, насколько это всё работало, не работало, но люди просто уезжали. То есть мотали себе какие-то белые, типа, знаки, писали на стёклах «дети». Мы тоже написали, типа, там «дети», потому что у моей сестры ребёнок был. Ей тогда было 4 года, по-моему. И просто поехали. Там куча постов: наверное, их до Бердянска, пока мы доехали, было, наверно, штук 12. Ну, сколько от населённых пунктов ты проезжаешь, обязательно есть на выезде-въезде. То есть они тебя видели. «Пошёл на эту», видели татуировку: ты такой штанишки скинул, посмотрели. Ещё такие: ну там кто-то угарнул, ещё что-то. Типа, оделся, поехали дальше. Ну, иногда телефон шмонали, копались в этом, что ещё нету. Заехали в Бердянск, и начался такой капитальный шмон: там и сумки, и всё такое. Такие они посмеялись. А у меня там жёсткие диски были, ну, с личной информацией. И они такие: «О, будем проверять». Что-то угорнули. Ну, и телефон, типа, тоже проверять. А там же в Мариуполе связи как бы не было, интернета и всё такое. А я там писал, писал, естественно, поносил кацапов и всё вот это вот, что там происходило. Они это нашли, потому что удалить я уже про это всё и забыл. Там столько всего произошло. Они это нашли. Ну и, короче, что… Я захожу в автозак, у меня прилетает с ноги. Ну и, короче, они меня вдвоём там что-то помудохали. И в итоге я там просидел, короче, наверное, часов до 12 ночи, где-то с 6 вечера. Вот. Они там морально, типа, как-то так угнетали. Паяльник в жопу грозились вставить, потому что взгляды у меня не такие. Потому что я не прав, потому что украинская сторона убивает, насилует. Украинские силовики — это демоны. Я говорю, типа: «Вы пришли, как бы, ну, не на свои земли, типа, захватывать. Это вы тут не правы». Он такой: «То… Ну, в смысле, разберёмся». Ну, короче, там много этого всего было. Просто в итоге я пришёл к мнению, что проще переобуться. Они меня продержали вот так вот это всё, и в конце они у меня отжали. Кстати, получили, хотели отжать ножик, а это был для меня памятный подарок. Вот. Я такой говорю: «Так обмажешь мне, вот, типа, отдать. Это для меня очень памятная вещь». Он мне его отдал в итоге. Когда они такие меня вывели, потому что приехал главный. Они меня отвели на шапка, на глазах как бы. Я там особо не вижу, что на блокпосту. Ну, и короче они мне на пути говорят: «Мы тебя, типа, не трогали, если что, главному». Ну, я такой думаю: «Да, да, окей, без проблем». Мы подходим, и главный такой, в итоге, типа, говорит: «Что, там ещё было два человека». Он их взял. Один какой-то, ну, кто-то был полицейский, и он уехал с ними. А за меня он говорит: «Отпустите его. Если мы каждого с такой хернёй будем, типа, брать, у нас, ну, места не будет для людей». В итоге они мне дали телефон, я позвонил маман, она поехала, меня забрала, и всё.
Были ли у вас личные потери в Мариуполе?
— Из моих близких, знакомых… Очень с детства погиб со своей девушкой. Их там придавило в убежище. На пути, пока мы ехали, у меня дедушка старый был. С ним выезжали. И у него сердце, типа, схватило в дороге. И вот там, когда мы в Грузию заехали… Ну, короче, мы там ехали очень долго. Мы сначала… Ему на границе стало плохо. Мы с границы поехали в больницу. Это Верхний Ларс называется. Это пропускной пункт. Там возле него есть недалеко больница. Мы поехали туда в сопровождении. Ну, и скорая впереди, я за ней. И там… Оттуда потом ещё в Тбилиси. Ну, короче, да, я вот… дедушку потерял.
У вас остались родственники на оккупированных территориях?
— Да, они там живут. Я их прекрасно поддерживаю. Не поддерживаю, наверное, немного свою сестру, которая со мной сюда приехала, но уехала всё равно туда. Потому что она была зачинщиком того, что мы все единые, должны стараться. Мы приехали сюда, а она не старалась, и такая: “Тебя всё достало, я уехала туда. Там мой язык, на котором я понимаю, и буду на нём общаться, и всё такое”. Родители, я понимаю, что им сложно. Просто я понимаю их позицию там оставаться, потому что им уже под 60, наверное, лет, если не там, ну, около того. И как бы менять свою жизнь в корне в другой стране, учитывая то, что там они добивались всего своим трудом.
Как сейчас родители живут в Мариуполе?
— Они живут себе спокойно. Они поддаются на всякие там… восстановление. То есть, ну, потому что, естественно, дом, типа, там разрушен: у нас там крыши шифера не было, там окна повылетали. Блин, надо делать ремонт. И всё это вот… Они там подавались, и, кстати, да, вот российская сторона, как бы это ни было странно, давала деньги на восстановление.
Чего вы боитесь больше всего?
— Пока в моей жизни два страха. Один — это потерять родителей. И второй страх — это чтобы меня сложила какая-то болезнь в какой-то момент. В принципе, спина постоянно болит. Ну просто я зарабатываю физическим трудом, поэтому, как бы, если меня это сломит, то мне будет сложно, и это всё, короче, повлечёт большие последствия. Ну, короче, у меня что-то сложит, да, свалит с ног какая-то болячка.
О чём вы мечтаете?
— Мечты должны быть маленькие, чтобы их можно было проще исполнять и потом ставить новые цели и мечты. Ну, пока у меня тут в Канаде есть дом на колесах, старенький. Мы его с моей девушкой, типа, восстанавливаем. Ну, вообще, мечтаю Канаду объехать, в Юконе побывать. Прикольно, интересно.
