«Меня считают городской сумасшедшей и кроют матом»

Оксане 32 года, она родом из маленького шахтерского городка Кемеровской области. Уехать отсюда и из России вообще она хотела всегда, особенно перед рождением дочери, чтобы у девочки было двойное гражданство. Но в 2016 году, когда еще ничего не предвещало катастрофы, ее не поддержали ни муж, ни близкие. Теперь чувствует себя виноватой, что не уберегла дочь от случившегося кошмара.

– Наш город безликий, серый и мрачный своей безысходностью, как и все населенные пункты Кузбасса. Мои родители не обсуждали политику, даже когда сталкивались с чиновничьим произволом и социальной несправедливостью. Не искали причин, почему так происходит,  просто смирялись с происходящим, а уж о каком-то противостоянии режиму речи не шло. Меня это злило, я пыталась спорить и объяснять, что не бывает плохих бояр при хорошем царе, что своими правами на сменяемость власти необходимо пользоваться. Но ничего кроме раздражения у взрослых и насмешек большинства сверстников мои убеждения не вызывали.

Никогда не голосовала за Путина. Но в нашем регионе он всегда набирал почти сто процентов. Это бесконечное подлое и циничное вранье вызывало отчаяние и ощущение, будто по мне проехал каток. Казалось, удушающая беспросветность и ощущение, что тебя придавило плитой, убили в жителях Кузбасса инициативу, стремление и саму жизнь.

Четыре года назад я серьезно занялась боди-фитнесом. Получила образование нутрициолога, начала в частном порядке работать тренером. Внедряла новаторские и эффективные подходы, а мои подопечные добивались не просто хороших результатов. Вместе с отличной физической формой и правильным питанием восстанавливалось утраченное здоровье. Планы на дальнейшее обучение и карьерное развитие рухнули 24 февраля 2022 года.

Было, есть и будет до конца дней больно за то, что это случилось. Вопрос о публичном выражении антивоенной позиции в соцсетях не стоял. В жестких выражениях я писала о своей поддержке Украине, о ненависти к Путину и его окружению, радовалась победам ВСУ, переводила свои посты на украинский язык. Боялась ли я репрессивных законов? Да, боялась. Но весомее на этой чаше оказалось желание дистанцироваться от соотечественников, радостно улюлюкающих убийству невинных людей, оправдывающих вторжение в чужую страну и, что самое страшное, сравнивающих эту захватническую войну с Великой Отечественной.

Первый звонок о том, что меня взяли на контроль, я получила в начале марта. На работу пришли пять полицейских и убедительно настояли расписаться в протоколе о том, что со мной проведена профилактическая беседа. Люди в форме были деловиты и вежливы, заявили: «Вы у нас одна такая оппозиционерка на весь город. Подумайте о своем будущем».

Но даже в сентябре, когда была объявлена мобилизация, я продолжала публиковать посты и истории в Инстаграм и даже во ВКонтакте. А еще каждый день ходила к городскому военкомату, отговаривала мобилизованных ехать на войну.

Было так жаль их всех и каждого, хотелось верить, что люди просто заблуждаются. Но большая часть все понимала.

Меня называли городской сумасшедшей и крыли отборным матом, обещали проломить голову. Женщины, выкрикивающие проклятия и на полном серьезе радующиеся, что «за голову мужей в случае гибели дадут деньги», ­как никто ломают веру в людей и надежду на перемены.

В декабре меня снова начала искать полиция. Дежурили возле дома, приезжали на работу. В маленьком городе скрываться долго не было возможности. В суде мне показали внушительное досье, и стало понятно, что решение уже готово. Им оказался штраф в 30 000 рублей за «дискредитацию задач Вооруженных сил РФ, которые используются за пределами РФ на основании общепринятых принципов и норм международного права».

Хотелось плакать от бессилия. Люди в мантиях, назначающие мне штраф в три моих зарплаты, плохо сыгранный спектакль в виде учета малолетнего ребенка на иждивении, «экспертиза» моих высказываний, – все это поражало страшной реальностью происходящего.

Моего мужа, который и без того не поддерживал мою антивоенную позицию, затравили на работе. Это еще больше обострило наши отношения, и помогать деньгами он категорически отказался. Единственным близким человеком, поддержавшим меня, стала старшая сестра. Но даже вдвоем мы не могли выплатить весь штраф в полном объеме, и пришлось организовывать сбор. Сейчас он уже закрыт, потому что мы набрали нужную сумму.