Ксения Добровская: «Война совсем рядом. Она всех касается»

Ксения Добровская родилась в России, детство провела в Украине, уехала в Прагу подростком вместе с семьей. Себя называет идеальным примером адаптации. Гражданка Чехии. Вышла замуж за чеха. Вовлечена в политическую жизнь своей новой родины. При этом ни Украина, ни Россия ей — не чужие. И она остро чувствует, что война за порогом. С первых дней российского вторжения помогает украинцам, дала приют семье беженцев, ходит на антипутинские митинги. Поговорили с Ксенией о войне, о том, почему Чехия так старается помогать украинцам, и о том, кем она себя сегодня ощущает.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Ксения Добровская. Я родилась в 1984 году в Северодвинске, в Архангельской области, с шести лет жила в Севастополе, в конце 1999 года наша мама нас привезла в Прагу, так что уже 25 лет я живу в Чехии.

Вы переехали в Чехию еще ребенком. Что было самое трудное тогда для вас в новой стране?

— Когда мы переехали, мне было 15 лет, моему брату 13, а сестре 3 года. Наша мама тогда приняла очень отважное решение, и я до сих пор не могу понять, откуда она уже в 1999 году знала, что уехать — это правильно. Мы приехали в конце 1999 года, потому что тогда еще не было виз в Чехию, то есть это был последний момент, когда можно было въехать на территорию Чехии, а визы просить уже здесь. Мы приехали 24-го числа, за неделю до закрытия границ. Это был очень отважный поступок, потому что моя мама не знала ни слова на чешском, у нее не было работы. Она просто приняла волевое решение, что надо уезжать, и мы уехали. Это был очень трудный период для нас, потому что нам негде было жить, не было работы, деньги мы, во-первых, очень быстро потратили, во-вторых, нас обокрали. Это классическая история: кто-то обещает вам, что откроет фирму, чтобы вы могли сделать визу, берет с вас деньги, и больше вы его уже никогда не увидете. Так что нам пришлось разбираться самим. Как мы это переносили? В 15 лет мне было очень трудно, потому что в 15 лет у меня уже была своя группа друзей в Украине, и нам казалось, что мы самые классные на свете — мы писали песни, сочиняли стихи. И когда мама взяла и перевезла нас куда-то, мне было сложно найти новый круг общения, потому что я не понимала, что говорят мне, а они не понимали меня. Все свои карманные деньги я тратила на автоматы, из которых звонила своим друзьям. Они, конечно же, быстро про меня забыли, так что я и тут чувствовала себя не в своей тарелке, и там меня уже никто не ждал. Я думаю, что для моего брата это было немножко попроще, потому что он был мальчиком. Он играл в футбол, парни быстро взяли его в команду, поэтому друзья у него сформировались, скажем так, на поле. Сестре тоже было очень сложно, хотя, казалось бы, в три года это должно быть проще всего — пошла в садик, выучила язык. Нам всем было очень сложно. Мне пришлось быстро взять на себя роль взрослого человека, потому что я была самая старшая, мне было все-таки 15 лет. Я много заботилась о семье, о доме, достаточно быстро вышла на работу в мексиканском баре, такая вот моя первая работа.

Как мама объяснила вам, почему нужно уехать из России?

— Мама с малых лет нам много рассказывала про разные культуры. Она всегда гордилась тем, что она русская, она много рассказывала про русских художников, про русскую литературу, но в то же самое время она много рассказывала и про другие культуры. То есть нас что-то интересовало на Западе уже тогда, когда это ещё никого не интересовало. Она нам много рассказывала про французских и итальянских писателей и художников. Когда она приняла решение, что мы уезжаем, она создала в туалете уголок, где каждый мог рисовать или лепить картинки того, что его интересует в Европе, то есть создала очень интересную мотивацию. Да, смешно, что это было в туалете, но это место, где мы все проводим какое-то время. Я думаю, что она была настолько уверена в своем решении, что у нас не было шансов не ехать. Я думаю, что то, что она сделала, очень нам помогло найти себе место здесь, потому что она не задумывалась о том, было ли это правильное решение. Мы просто приехали сюда и она сказала: «Все, мы будем тут. Вы пойдете в чешские школы, будете ходить на чешские кружки. Это наш новый дом». В этом большая разницу, например, с людьми, которые приезжают в Чехию сейчас, во время войны. Они думают, что вернутся, а нам мама такой возможности даже не предоставила. Все, мы дома. Я думаю, что это очень помогло нам в адаптации, потому что у нас не было выбора, и каждый был вынужден как-то справляться с этой ситуацией. Единственный из нас троих, у кого была попытка вернуться обратно, это наш брат — он на пару лет съездил в Россию, попробовал там пожить. Но ни мне, ни сестре никогда даже в голову это не приходило.

Сейчас чувствуете себя русской или уже нет?

— Я считаю себя идеальным примером интеграции. Я пошла в чешскую среднюю школу, потом в чешский вуз, я вышла замуж за чеха, мои дети чехи, моя лучшая подруга чешка, я говорю по-чешски так, что пока я свое имя не называю, никто не понимает, что я не чешка. Я очень горжусь тем, что я тут живу, я очень люблю Чехию, я огромный патриот. Я помню, что когда получила чешское гражданство, я с трепетом шла на первые выборы, и до сих пор с трепетом хожу на любые выборы в Чехии. Кем я себя чувствую — это хороший вопрос. Я родилась на территории России, выросла на территории Украины и уже давным-давно являюсь гражданином Чешской Республики. Люди часто задают мне этот вопрос, и с 22-го года, с начала войны, я говорю, что я украинка — это моя политическая позиция. Конечно, в моем паспорте уже навсегда будет написано, что я родилась в России, но, наверное, я все-таки чешка с Украины.

Отец вашего мужа был министром обороны Чехии, вы участвовали в президентской кампании Петра Павла. То есть вы имеете представление о чешской политической элите. Чем она отличается от российской?

— В этом смысле мне очень повезло с моим мужем, потому что его семья всегда была, есть и остается очень политически активной. Как отличается? Вернусь к тому, что я патриот Чехии. Мне всегда очень нравилась политическая система Чехии, то, насколько она чиста и понятна. Конечно, и здесь есть свои проблемы, как и в любой стране, но демократия тут просто стопроцентная. Конечно, мы не всегда довольны тем, как заканчиваются выборы, но это нормально в демократиях, и с Россией это не сравнить.

Вы активно участвовали в предвыборной кампании президента Чехии Петра Павла. Почему для вас это было важно?

— Отец моего мужа был министром обороны Чешской республики, был канцлером Вацлава Гавла, когда тот был президентом, был послом Чехии в России. Он очень любил Россию, но при этом очень критически смотрел на нее и её политическую систему. Он заранее говорил про то, что будет война, он этого ждал. Слава богу, что он умер до того, как началась война, потому что, я думаю, это было бы для него эмоциональным ударом. Почему Петр Павел? Кроме того, что мы знали его лично и верили ему как человеку, перед ним президентом был Милош Земан, который был очень прорусским и пропутинским. Все это знали, и жить с этим было очень сложно. Так что когда пришла альтернатива в лице прозападного Петра Павла, который очень ясно выражал свою позицию, очень старался помочь Украине, выбор был абсолютно ясным.

Как вы считаете, почему война стала возможной?

— Это сложный вопрос, потому что я уже давно не в России. Я на все это смотрю из своей спокойной европейской жизни, так что мне «легко» рассуждать про то, как там живется людям. Мне кажется, что русские люди в первую очередь следят за тем, чтобы все хорошо было у них самих, смотрят только на личный комфорт и думают: «Это меня не касается». Это позиция многих людей и сейчас, когда вы спрашиваете их, что они думают про войну. Это касается каждого. Мне очень нравится, что в Чехии люди так не считают. Мы не говорим про индивидуальности, которым важно, чтобы у них перед домом был порядок, но, в целом, людям как обществу не все равно, они понимают важность выборов. В России, мне кажется, люди очень заперты в своих квартирах, им важно, чтобы у них все было хорошо, а в более широком смысле мир их не касается, и они никак не могут на это повлиять. Хотя сколько лет Путин уже сидит у власти — конечно, они не могут ни на что особо повлиять, но они боятся даже выйти из этой зоны комфорта и что-то сделать. С другой стороны, я не удивляюсь, что они боятся, потому что есть случай Навального. Есть чего бояться — если вас не отравят, то вы выпадете из окна.

Чехия с первых дней войны активно помогает Украине, приняла почти полумиллиона беженцев. Как вы считаете, почему?

— Меня, честно говоря, даже удивило, насколько была сильной та волна помощи. Мы тоже приняли женщину из Киева, Марину, с двумя детьми, и она до сих пор у нас живет. Я думаю, что несмотря на 68-й год, в чехах есть гуманность. Эта война настолько близко, что касается всех нас. Да меня удивило, что поначалу люди разрешали жить на своих дачах, в своих квартирах, но сейчас, все уже немножко подустали. Все думали, что это будет какой-то определенный промежуток времени, но войне все нет конца.

Расскажите о беженцах, которые живут у вас.

— Ее зовут Марина, она приехала из Киева буквально через пару недель после того, как началась война. Она бежала с двумя детьми. Её сыну тогда было 15, а дочке 8 лет. Мне это очень напомнило нашу маму, которая тоже бежала, только не из-под пуль, и это было не так страшно как то, что видели они. Они из тех, кто сидели в метро. Я немного видела в этом и нашу историю. Сейчас, когда я уже сама являюсь мамой, я вообще не понимаю откуда берется эта энергия, где можно взять столько силы, чтобы идти куда-то не зная, что вас там ждет. Марина очень быстро нашла работу, они вместе быстро выучили чешский язык, они молодцы. Они из тех, кто ждут, что война закончится, чтобы вернуться, но ее сыну уже исполнилось 18, и она не хочет, чтобы он шел воевать.

В Чехии очень много подростков из Украины. Они уже почти три года ходят в чешские школы, уже многие из них хорошо говорят на чешском. Как вы думаете, они вернутся домой?

— Я, честно говоря, думаю, что он как раз из тех, кто останется. Он прекрасно говорит по-чешски, ходит в среднюю школу. Я думаю, что останутся многие из тех молодых людей, кто легко адаптировались. Я понимаю взрослых людей, которые хотят вернуться, потому что у них там воспоминания, квартиры, дома, но молодые уже попробовали европейскую жизнь, так что им будет сложно вернуться.

Как вам кажется, для Чехии это хорошо, что люди здесь останутся?

— Я думаю, что для Чехии это хорошо, но в то же самое время я думаю и о Украине, которой нужны будут эти люди, чтобы платить налоги и восстанавливать её. Это опять для меня сложный вопрос. У меня есть подружка, Аня, которая живет в Киеве, я с ней сидела за одной партой в первом классе, и она периодически ко мне приезжает, но она и ее муж остаются жить в Киеве. У них есть сын такого же возраста, что и мой ребенок. К ним поступают предложения о работе в Европе, они могут спокойно уехать, ведь у них будет и работа, и квартира. Но они не уезжают, остаются в Киеве, аргументируя это именно тем, что если все уедут, то кто поставит на ноги Украину? Мне за нее каждый раз страшно, когда начинаются обстрелы, а когда я думаю про ее сына, мне страшно как маме. Но, с другой стороны, я очень ее уважаю, потому что она говорит: «Если все уедут, то кто останется?»

Вы ходите на антипутинские митинги в Праге. Зачем?

— Честно вам скажу, я очень боюсь несправедливости и вранья, и я очень хочу, чтобы мои дети понимали, что в жизни важно, за что нужно бороться, поэтому очень активно принимаю участие во всех таких акциях, хожу туда с детьми, потому что мне важно, чтобы они знали, какие принципы в жизни важны. Это, наверное, мой мотиватор.

Если одним словом обозначить ваше отношение к нынешней России, то какое слово вы выбрали бы?

— Страх.

Чего вы боитесь?

— Глобально я очень боюсь несправедливости, вранья, войны, боюсь за наше будущее.

О чем мечтаете?

— Большинство того, о чем я мечтала, у меня в жизни уже случилось. Я бы, наверное, хотела просто хорошей и мирной жизни для себя, своей семьи, мамы. Этого было бы достаточно.