Екатерина Александрова: «Над Путиным смеялись и не осознавали масштаб проблемы»
Екатерина Александрова — молодой российский политик, участница избирательных кампаний в России. После школы поняла, что почти все сферы в России зависят от политики, завязаны на власть. Екатерина осознала, что власть ведет страну не туда. Поэтому она пошла в оппозиционную политику, выдвигалась в депутаты. После начала войны уехала из России под угрозой уголовного преследования. Екатерина не считает, что российское общество мало или плохо боролось с властью, просто противоборствующая сторона оказалась сильнее.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Александрова Екатерина, я родилась в Москве, училась на картографа, в 2019 году пошла работать на кампанию Ивана Жданова — это был мой первый политический опыт. Потом я вступила в движение «Весна». Уже в 2020 году я стала работать в штабах Навального, поехала на кампанию в Новосибирск, а потом, когда штабы закрылись, я стала работать помощником депутата «Коалиции». После начала войны в 2022 году на меня завели уголовное дело, и спустя два месяца после того, как у нас в квартире прошли обыски, я уехала в Грузию.
Как война изменила вашу жизнь?
— Для меня война не была сюрпризом. Для многих это было внезапно, вроде все было нормально, люди особо не задумывались, что происходит в политике, а потом началась война, и у многих произошло переосмысление режима в России. Для меня же такого внезапного поворота не было, потому что я уже работала с этим, я понимала, к чему все идет. В России настоящая диктатура, культ войны, у нас очень любят именно праздновать День Победы, а не вспоминать его. В моей жизни многое поменялось после уголовного дела. 6 марта, когда были первые митинги против войны по всей России, ко мне пришли с обыском и завели уголовное дело по мошенничеству. Я тогда работала помощником депутата, и дело завели на меня и еще нескольких помощников депутатов Хельги Пироговой и Сергея Бойко — они были оппозиционными депутатами в Новосибирске, а сейчас уже и иноагенты, и экстремисты, и уехали в эмиграцию. Я связываю это дело с митингами, потому что я и мой коллега освещали эти митинги. Политическое давление было, несмотря на то, что у меня экономическое уголовное дело, но я осталась в России. В мае 22-го года началось дело «Весны», а я как раз в ней состою. Мы понимали, что если останемся, то скорее всего будет новое уголовное дело, связанное уже с экстремистской организацией. «Весну» же тогда пытались сделать экстремистской организацией именно потому, что она взяла на себя роль организовывать антивоенные митинги по всей России. 9 мая 2022-го года мы выехали в Казахстан, а оттуда уже в Тбилиси. С тех пор я не могу поехать в Россию, потому что нахожусь в розыске.
Как это — быть в розыске?
— Когда началась война, я была в Праге. Очень резко изменилось мое отношение к миру. Еще вчера я была обычным туристом, а на следующий день я почувствовала себя… Чехия же первая объявила, что нельзя делать визы для россиян, а я как раз была в Чехии по туристической визе и подумала: «Значит, все, мне здесь уже не очень рады». Вроде я понимаю, что ничего плохого не сделала, но чувствую себя как преступник. Никто мне ничего не говорил, все были в шоке, но уже стало немножко тревожно, как будто я нахожусь там незаконно. В розыске такое же очень странное чувство. Я точно знала, что когда въеду в Россию, меня скорее всего посадят в тюрьму, потому что я в розыске, а до этого я еще думала вернуться в Россию. Вроде бы я просто выехала, ничего такого не произошло. Ну и что, что уголовка? Подумаешь, можно и вернуться. А когда меня объявили в розыск, я поняла, что теперь точно не могу. Мне на самом деле даже немного забавно от чувства, что я в розыске. Я знаю, что я не преступник, но при этом играю эту роль. Когда я говорю, что в розыске, все тут же отвечают: «О, ничего себе, а что ты сделала?» — «Да вроде ничего не сделала».
Что привело вас в активную политическую деятельность в России?
— Я с детства жила в этом контексте. Мои родители были очень либеральных взглядов, постоянно голосовали за «Яблоко», обсуждали события, например, что Ходорковского посадили, Магнитского убили. Хоть я и была ребенком, но я жила в этом. Я знала, что во власти диктатор, что все очень плохо, что власть захвачена, что они все воры, что в России становится все хуже и хуже. Я жила в этом, но особо не обращала внимания. То есть я знала про протесты одиннадцатого года на Болотной, но не пошла на них, хотя хотела. Я испугалась, что меня побьют на митинге, мне тогда было семнадцать лет. В тринадцатом году были выборы мэра Москвы, и я голосовала за Навального. Я думаю, круто, что уже в тринадцатом году я считала, что ему можно доверять. Это были мои первые выборы, тогда мне было восемнадцать лет. А потом я училась в универе, смотрела всякие политические видео, расследования Навального, все передачи и эфиры «Навальный LIVE», которые он вел, и потихонечку поняла контекст происходящего. Потом, когда мне было двадцать четыре, я вернулась из Питера назад, просто села и задалась вопросом — а что мне вообще делать дальше? Вот я сейчас сижу и не знаю, чем мне заняться по жизни. Кем я хочу стать и что мне делать в России? Как мне самореализоваться вообще? В какой-то момент я поняла, что всё, о чем я думаю, упирается в российскую политику. Если бизнес успешный, то его начинают прессовать, если ты работаешь в какой-то хорошей компании, то это либо государственная, либо просто сотрудничающая с властями компания, а мне бы этого не хотелось. Я поняла, что раз всё упирается в политику, значит, надо идти в политику. Иван Жданов выдвинулся на округе, где я жила, и я поняла, что хочу работать у него. Я до сих пор не жалею, что сделала тогда тот выбор. После этого я решила, что действительно хочу этим заниматься. Каждый год я была готова участвовать в какой-то избирательной кампании, даже сама поучаствовала в качестве кандидата в Бердске. Бердск — это маленький город рядом с Новосибирском.
Чем для вас стало убийство Алексея Навального?
— Это была и есть катастрофа. Это человек, которого я люблю и обожаю, в нём была какая-то движущая сила. У некоторых людей есть до и после войны, а у меня до и после его убийства, потому что мой мир уже никогда не станет прежним. Я даже подумала, что мне не нравится жить в той реальности, в которой убили Алексея Навального. Его энергии не хватает. Он очень хорошо относился к людям вообще и россиянам в частности. Я виню себя за то, что не смогла ему помочь. Я не знаю, каким образом, но я не смогла вытащить его из тюрьмы.
Что гражданское общество сделало не так в прошлом, что привело Россию в нынешнее состояние?
— Я не часто слышу такую точку зрения: мы всё сделали правильно, мы не ошиблись, просто та сила, с которой мы столкнулись в виде Путина, не будем говорить про добро и зло, очень сильна. Если мы не справились, то никто не смог бы, потому что мы сделали вообще всё. Я видела, что люди, которые этим занимались, всю свою жизнь на это поставили. Это противостояние было очень сильное, но получилось так, что другая сторона оказалась сильнее. Многие говорят: «Я недостаточно сделал», «А если бы мы сделали все вот так…», «А если бы мы пошли и захватили Кремль», «А надо было ещё в одиннадцатом году…» Тогда, в одиннадцатом году, ещё никто не знал того, что знаем мы сейчас. Если бы я хотела вернуться в прошлое и как-то изменить свою жизнь, то я бы сразу после школы пошла бы работать в политику, не останавливаясь на универе и всё такое. Но я же не знала, что мы придем к этой точке. Я считаю, что в России фашизм, и люди только потом осознают и поймут насколько он был сильный, что всё, что делали люди в противовес этому — это было очень хорошо и правильно. Да, не хватило сил, но это не значит, что надо винить в этом себя. Что мне не нравится в России: я бы хотела как-то приободрить людей. Очень много безразличия, многие в страхе закрываются и замирают, и в этом состоянии тебе не хочется вообще ничего видеть, слышать, тебе всё равно, что происходит на улице. И это не только в политическом смысле, но даже если кто-то упал, многие проходят мимо, потому что «это меня не касается». Мне кажется, что если бы в России было меньше безразличия, то было бы гораздо лучше, это бы быстрее поменяло Россию. Наверное, это из-за страха сделать что-то не так, ведь тебя осудят. Всегда найдутся люди, которые будут говорить: «Зачем ты вмешиваешься? Не надо. Пусть они разбираются, мы не эксперты, мы не понимаем». Не надо так говорить. Если вам кажется, что что-то неправильно, то надо об этом сказать. Сколько людей хоть что-то понимало в политике в 11-м году, и сколько сейчас — это же колоссальная разница. Сейчас мы можем обсуждать политические мемы и даже те, кто почти не в контексте, что-то да слышали, а тогда никто не понимал даже контекста. То, что люди углубляются в тему — очень круто
Почему война стала возможной?
— Война стала возможной именно потому, что противодействующая сила очень сильна. Мне кажется, люди не до конца осознают насколько Путин и его приближенные страшные люди. Все привыкли говорить об ужасах фашизма, представлять кровавых диктаторов, а над Путиным и Лукашенко очень много смеялись, не осознавая масштабов проблемы, насколько всё хуже. Они не просто воры — они хотят разрушить мир, посеять хаос. Путину будет нормально, у него нет границы, которую он бы не перешёл в попытках остаться у власти, а это страшно, когда у человека нет самоограничений. Если он захочет начать ещё одну войну, то он её начнёт. Для него люди — это просто ресурс, мясо. Люди кажутся ему абсолютно нечеловечными, он не воспринимает их равными себе.
Вы верите в демократическое будущее России?
— Я верю в демократическое будущее России. Я верю, что любая страна может стать демократической и свободной, и не верю, что какая-то определённая страна не может к этому прийти, потому что «её история этого не предполагает». Я была недавно на встрече с Кара-Мурзой, он говорил, что Россия не станет демократичной, если не осудить преступления прошлого. Я абсолютно с ним согласна, это нужно сделать. Нужно показать какой кошмар произошёл, осознать это, чтобы после этого можно было строить что-то новое.
Вы хотели бы вернуться в Россию?
— Я хочу вернуться в Россию, но я никогда не хотела жить только в одной стране. Мне иногда говорят: «Ты что, готова остаться жить в Европе?», а я всегда отвечаю, что могу жить и в Европе, и в России, полгода здесь, полгода там — для меня это не проблема. я могу жить на две-три страны, но это мои личные предпочтения. Конечно, я бы не хотела, чтобы мне был закрыт въезд в страну, в которой я родилась, где прошла вся моя молодость.
Чего вы боитесь?
— Я боюсь, что меня убьют в тюрьме, из-за этого и уехала. Не так страшна сама тюрьма, как то, что через три года, например, примут закон о возвращении смертной казни, и первые, кто пойдут — это террористы и экстремисты. Если в политическом контексте, то я очень боюсь ядерного конфликта. Мне не нравится это мировое напряжение, которое накопилось не только в России. Если раньше были какие-то точечные высказывания, то сейчас везде идёт глобальный спор, и не важны причины этого спора.
Что даёт вам надежду?
— Люди очень стремятся к тому, чтобы жить лучше, и поэтому мы разными путями ищем как улучшить свою жизнь. Глобально люди всё-таки стремятся к хорошему, светлых людей всё-таки больше и, мне кажется, что ничто не вечно. Невозможно постоянно жить в одном и том же, мир меняется каждый день — мы это прекрасно знаем, потому что в России каждый день что-то меняется. Я думаю, что диктатура и фашизм в России не будут длиться вечно, и это даёт мне надежду.
