Евгения Храмостова: «Если бы бойцы ВСУ вернулись домой, то им бы многое не понравилось»

Евжения Храмостова (Евгения Криворучко) помогает беженцам и привозит украинских ветеранов в Чехию, чтобы они хоть ненадолго отдохнули от воя сирен и ночных атак, а также рассказали о происходящем в Украине.

Евгения — киевлянка, уехала из Украины в Европу еще в 90-х, потому что на родине многое не нравилось в укладе жизни. Чешский язык выучила еще во время учебы в институте — возила туристов из Чехии по Советскому Союзу. Сейчас Евгения — директор чешской школы сварки и руководит некоммерческим проектом GeneraceUA, который помогает украинцам. «Для меня — это дело сердца», — признается Евгения, которая с 2000-го года является гражданкой Чехии и ощущает себя чешкой. Тем не менее, когда на Украину напала Россия, она не могла остаться в стороне.

Расскажите о себе.

— Я Евжения Храмостова, у меня чешское имя, у меня гражданство Чешской Республики от 2000 года. Иначе в миру, как говорят, или перед этим, я Евгения Криворучко. Перед переездом я из украинской семьи, из Киева. Мои родители из интеллигенции: мама — учитель, отец — ученый. И я жила в Киеве до пятого курса Института народного хозяйства, где я училась. Но потом была возможность уехать или изменить, скажем, жизнь. Потому что возможности на Украине были по окончании института устроиться. Но как-то получилось так, не знаю, что во времена, это были 90-е, и я помню последние воспоминания: длинные очереди, талоны и хамство. Хамство — это то, что меня так особенно… Я не умею в этой среде наглости, хамства как-то вести себя и реагировать. Поэтому мне всегда это мешало. И несколько раз я была в Европе с мамой, и мне показалось, что тут немножко другая атмосфера, другое отношение. Поэтому я приняла предложение работать. Я уже знала в это время чешский язык, потому что водила экскурсии чехов по Советскому Союзу: Золотое кольцо, или как оно называлось, Ленинград, Москва, Киев. Это любимая экскурсия чехов, так что, учась в институте, я научилась чешскому языку и водила экскурсии.

Потом тут я начала работать с украинцами, с рабочими. Меня взяла компания чешская, чтобы я переводила на стройках, помогала украинцам тут сориентироваться. Это была первая такая рабочая волна рабочих. Потом очень много лет в разных организациях, в основном коммерческих, средних и больших. Французских и ираковских хотела сказать, но это австрийские компании. Вот и моя, так сказать, карьера сейчас завершилась. Может быть, завершается: я директор школы сварки уже семь лет. Эта школа — часть техникума технического. Как училище, как тут называется, средняя школа. Я нашла свое место, мне эта профессия удовлетворяет. Коллектив отличный, я могу творить, могу создать. Отличная работа. Что касается организации, которая непосредственно, это мое дело сердца, как говорят, что без этого не можешь жить. Вот я вот так вот спасаюсь через организацию, которую я основала в 1923 году, после начала большой войны, скажем. Основала организацию с беженцами, с украинскими беженцами, с которыми я познакомилась на курсах чешского языка. Я еще преподаю чешский как иностранный в университете, в Карловом университете. Так что мне показалось, что… Что беженцы — это семьи, целые или же люди без мужчин, без мужской части семьи, что они абсолютно интеллигентные, взрослые люди, и что с ними мне хочется просто как-то познакомиться ближе и помогать им тут не интегрироваться, но адаптироваться. Просто интересно было даже наблюдать, как люди абсолютно в чужом пространстве, как на чужой планете.

Это точно так же, как с языком, вроде как славянский язык. Вроде как понимаешь, что-то, что-то не понимаешь, но можно что-то додумать. Понимаешь настроение, вопросы или вообще разговоры, но сказать не можешь. Ты видишь, что все, ты не можешь даже высказаться «да», «нет». Потому что не уверена. Это чужое, это просто как чужое. Даже звучит близко, но, по большому счету, это другая планета. Я так думаю, когда переезжаешь в другую страну.

Расскажите о проекте Generase UA. Когда он был создан и чем, собственно, занимается?

— Это организация «Генерация УА», как тут, чешский, мы говорим. Это не фонд, не государственная, неприбыльная организация, как тут такой прямой перевод с чешского языка. Она была создана, чтобы помочь именно адаптироваться беженцам, чтобы сократить этот путь ориентации: где мы находимся, обо что опереться, где начинать, просто вообще что делать. Мне показалось, что я со своего жизненного опыта могу людям помочь, могу направить, и даже через чешский язык могу очень много нюансов в ментальностях объяснить, потому что люди не понимают, почему чехи ведут себя так, а не иначе в ситуациях даже обыденных.

А могли бы вы привести примеры таких ситуаций?

— Да, даже элементарное — «добрый день». Вот у нас в школе, например, это очень-очень сильно видно. Чехи воспринимают так: если ты в здании находишься и ты являешься гостем в этом здании, то каждого, кого ты встретишь, вот там с давней ты ему… поприветствуешь «добрый день». Ты не знаешь этого человека, не знаешь, пришел ли он с улицы, как ты. Но, может быть, это ребенок 8 лет или, я не знаю, старше кто-то. «Добрый день». Это то, что в одном здании под одной крышей люди друг другу скажут абсолютно нормально. Это просто: «как я тебя вижу, я тебя заметила». Ты его… У нас в школе занимаются студенты от 15 лет. Это средняя школа. Вы сразу видите, кто чех, а кто украинец, только, скажем, по этому признаку. У нас на Украине не принято… Я не знаю, как в России, скажем, но на Украине не принято, войдя в лифт какого-то здания или жилого дома, с кем-то, кто там едет, «добрый день!». А может быть, и перекинуться пару фразами.

Другая черта — то, что еще украинцам очень трудно это понять. Я думаю, что еще даже после трех лет украинцы не могут даже почувствовать это — покора какая-то. Покорность перед чем-то, скажем, перед красотой другого, перед умом другого, перед способностями другого. Не только тут, но и на Западе. Мне кажется, что в Западной Европе, что не только уважение к человеку, к труду, но и такое как будто бы восхищение от созидательностью. Вот что-то такое, что если человек что-то умеет, что-то хочет и что-то более чем как рутина и выживание или житьё-бытьё, то это воспринимается как что-то уникальное, которое действительно очень важное, которое вдохновляет и тебя. Поэтому мне это нравится, я себя чувствую тут хорошо, вот именно этого мне не хватало тогда на Украине. Мне кажется, что вот этого не хватает и сейчас на Украине.

Вы организовали в своем техникуме специальные курсы, чтобы женщины, чьи мужчины воюют в Украине, могли сами справляться с проблемами по дому. Расскажите, чему вы их учили?

— Да, курсы, я их обожаю, честно говоря, и все, кто там участвовал в этих курсах, просто очень любят, и с нами на связи постоянно, и ждут, когда будет очередной курс открываться. Курсы исходят из… Действительно, потребности каждого человека: я, кто угодно, — ну что делать? Даже упала полка там, или что-то, я не знаю, плитка поломалась. Где-то что-то не работает, кран протекает. Это просто такие вот вещи. Жизнь просто отравляет до невозможности. Притом, если ты в чужой стране, не живешь в своем доме, не знаешь, что с этим делать, куда позвонить, не умеешь, потому что никому не интересно выслушивать твой чешский, непонятный язык. Поэтому возникли курсы, которые помогают женщинам с детьми. Эти курсы мы предлагаем для 15+. То есть к нам приходили украинки, и не только украинки, я могу сказать, и чешки, и со своими детьми, иногда с мужьями, кто тут был с мужем.

И мы учили пять профессий. Например, сантехника. Всегда концепция этого курса была такая, что в один день есть подготовка — чешский язык профессиональный, именно по части сантехники, например. А вторая часть этого дня, скажем, для одной профессии, была практическая часть, когда наши учителя — это чехи из нашей школы, профессионалы — брали группу людей и с ними просто практически занимались починками, ремонтами, всем чем угодно. У нас девушки чинили и водопроводы, и чистили водопроводы, меняли в бачках вот эти вот механизмы разные. Очень-очень интересно, очень полезно. Каждый, каждый своими руками должен был попробовать, как это делать, как направлять то, что поломалось. «Základní práce» — это чешский язык. Каменщик или строительная профессия. Строительная профессия, например. Мы учили… Часто случается, что в помещениях плесень или же квартира в плохом состоянии, но нужно там жить. Так что учили, как отстранять плесень. Не только теоретически. Это все мы делали прямо у нас, в училище или в этой школе. Мы называем это полигонами на чешском языке — полигон, где мы действительно все эти моменты неприятные, жизненные, тренируем с нашими студентами.

Украинские беженцы в Чехии уже три года. Насколько они уже интегрировались в местную среду?

— Украинцы в Чехии… Само собой, много украинцев уехало. Ситуация или адаптация в чешской жизни и среде, она зависит очень сильно от семьи. Есть или нет детей в семье. Естественно, дети адаптируются сразу. Может быть, очень сложно. Некоторым детям не так сложно. Некоторые абсолютно находят тут просто как возможности, которых у них не было на Украине. Очень по-разному. Но родители, имея детей в школе, естественно, уже считают, что часть задачи решена, и стараются уже потом заниматься собой, подтягивать чешский язык и стараться. Вот сейчас такая критическая часть — это действительно работа, как найти работу. Я знаю, что это очень сложно. То есть как-то… Как-то еще вы спрашиваете, как изменились ли…

Все же есть этот вопрос, что вот у нас статус был такой. По-моему, еще украинцы не могли перенестись через то, что они потеряли тут статус общественный. Ты приезжаешь в страну, ты тут никто. По большому счету, ты нужен только как… Не хочу сказать, как котик, который пострадал, но тот человек, который должен быть более-менее благодарен за помощь. Это не каждый день столько людей переезжает, поэтому чешское общество очень-очень открыто помогло, но украинцам очень трудно перенести вот потерю, потерю статуса. Не думаю, что три года — это достаточно. Я была тут сама в 90-х годах и не общалась как-то только по работе с украинцами, но мне, я бы сказала, что пять лет — это минимум. А я хотела тут, в этой стране, жить, хотела просто свое будущее тут иметь, семью. Очень сложно, очень сложно.

Следите ли вы за ситуацией в самой Украине, за тем, что там происходит?

— Я слежу, естественно, как все украинцы, я думаю, следят за событиями, и к нам приезжают. К нам приезжают украинцы из Украины, и они везут то, что я, в принципе, вот знаю, я их узнаю. Я тут больше, чем 33 года, 34 года, но я узнаю этих же украинцев. То есть… То есть, я думаю, что украинцы, по большому счету, не изменились. Ситуация в стране, видимо, если бы была безопасная, то есть все… На сегодняшний день я вижу, что все было бы как прежде. Это прежде мне не нравилось. Так что я просто думаю, что ничего, по большому счету, не изменилось, не изменилось.

Естественно, к нам ездят именно ветераны. Это немножко другие люди. У них есть опыт действительно уникальный, которого у беженцев нет, этого опыта. Они видели что-то такое, пережили то, что, я так понимаю, развернуло их понимание жизни, ценностей. Но… Я, у меня такое неприятное ощущение: если бы сейчас все остановилось как есть, то ветераны, вот защитники Украины, они были бы не удовлетворены с тем, что куда они возвращаются. Они уже дальше, они уже перешли свой рубикон. Я так понимаю, что ожидается, что возвращение будет в другое пространство, более приятельское или «пшатовское» на чешском для жизни. Оно то же самое, оно то же самое с хамством где-то как-то, со вторым счастьем, с наглостью, которой не все умеют, но очень много украинцев, что меня удивляет, тоже. Это то, что я не знаю. Когда я уезжала, этого не было. Украинцы вот именно себя почувствовали каким-то образом свободными. Свободными в той стране, там, где мне не было комфортно, хорошо. Вот они себя чувствуют свободными. Да, они могут свой бизнес иметь, и, по большому счету, какое-то чувство свободы там есть. Я этого не могу передать, потому что мне этого не то, что не хватало, а у меня какое-то другое, видимо, представление о свободе, честно говоря.

Вы 30 лет в Чехии, ощущаете себя уже чешкой. Почему вы решили помогать украинцам?

— Да, действительно. Я раньше не смотрела, не хотела искать контакты, общаться. У меня не было такой необходимости, честно говоря. Но я понимаю, что корни всегда они где-то. Для меня лично Украина она уникальна энергией, вот такой сильной какой-то энергией. И я эту энергию чувствую в себе, потому что, будучи эмигрантом, как я была, и такие, как я, они должны всю свою жизнь, или сначала первые 10 лет, работать на сверхусилиях, просто тянуть себя, и мы, естественно, достигаем больших успехов, скажем, даже чем чехи. И я благодарна вот именно той земле, той энергии, как я себе объясняю, родителям, которые вот меня вытянули, дали мне эту силу. Иначе очень трудно справляться. Естественно, так что когда да.

Украинцы имеют очень, очень большую чувство земли, привязанность к земле и энергию земли. Какой-то такой культ земли. Мне кажется, вот им, естественно, когда моя земля, мои корни были под угрозой. Или ну просто кто-то опять, я повторяю это слово, я не знаю, может быть, какой-то синоним, ну хамски берет, вот какая-то такая лагерная, вот это вот: «что я беру это, потому что вот я хочу, а ты тут, ты подвинься. Это мое». Просто какое-то возмущение, непонимание. Почему вдруг? Принципиально так не должно быть. Так быть не должно. Кто-то пришел и взял. Нет. Это неправильно. Это просто нет в этом гармонии. Нет в этом красоты. Вот там только грязь и какая-то такая… что это такое? Темное, грязное и вонючее.

Вы занимаетесь реабилитацией украинских ветеранов в Праге. В чем, собственно, заключается эта реабилитация?

— У нас программа «Початок» — это по-чешски «начало». Это программа для военных и для ветеранов. Мы ее сделали для того, чтобы нам… Мы знаем, потому что следим за событиями на фронте и везде, что люди сидят в окопах или воюют, скажем. Они просто на грани жизни и смерти каждый день. Эта ситуация очень-очень… Они должны брать где-то передышку, какой-то отдых. Это то же самое, я для себя сравниваю, как сон. Просто сон: ты впадаешь, отдыхаешь, тебе нужно отключиться. И мы хотели создать вот такую программу, чтобы это был как эйфорический сон. Приехали люди. В абсолютно безопасном пространстве они отдохнут, они выходят за границы своего бытия, войны, тревог, всего что угодно. И они тут могут отдохнуть, какой-то чужой воздух, скажем, в себя впустить.

И хотелось в то же время показать, что мы их, сограждан, те, кто тут живут, и с теми же корнями, что мы их очень уважаем, мы их любим, показать просто, что мы видим все, что они делают. Для этого мы понимаем их жертву, их силу, мы ими восхищаемся. Я думаю, что нам удалось вот в поездке, когда было 10 ветеранов, в прошлом году, нам удалось вот это именно показать. Во всех городах, где мы были, всегда нас встречали наши соотечественники из Украины, которые тут и новые беженцы, и те, которые, как я, живут тут очень долго, но всегда, всегда это были люди со слезами на глазах, их просто боготворили, скажем, этих ветеранов, бывших военных, которые даже не подозревали, что вот они вот такие, что так… Мы ценим их труд, их, не знаю, жертву или это вот их обязанность, их решительность, я не знаю, волю, если сказать так. Да, это очень тут ценится. Я думаю, что и западная культура вот такие вещи она ценит, да, и преклоняется.

Поэтому мы хотели дать им пространство безопасное для отдыха и для учебы. Для учебы мы хотели, чтобы и чешские, и украинские психологи с ними поработали и научили помогать себе в кризисных ситуациях. Чтобы там возникла… У нас была идея, чтобы помочь заложить в Украине сообщество взаимопомогающих себе ветеранов, чтобы в кризисных ситуациях знали, как помогать друг другу. Разные техники существуют, так что эти техники проверенные, они работают. Так что вот такая была идея.

Как на все это вы находите деньги?

— Много вещей, естественно, это не вопрос денег, а вопрос таких же, как я, людей, которые хотят помочь, хотят вкладывать свою жизненную энергию в это дело. Первая поездка ветеранов у нас с очень большой частью была не финансирована, но нам дарили услуги. Транспорт, проживание, экскурсии, поездки тут в республике. Все это предлагали люди, которые тут украинцы, но и чехи. Просто хотели как благодарность людям преподнести вот такой вот подарок.

Так что… Естественно, все остальное за скобками — это финансы. Потому что верю, что если хорошо организовать такие мероприятия, то можно с меньшим бюджетом выйти, чем мы выходили. Но получается так, что если бюджета нет, а чешские фонды и иностранные фонды, будучи в Чехии, скажем, они не поддерживают украинских ветеранов или военных, если они возвращаются в Украину. Да, поддержка может быть для ветеранов, которые тут проживают, и они уже как со своими семьями, с беженцами, они тут находятся. Но не те, которые возвращаются в Украину. Так что свои, свои наработки, больше, работать. Свои сбережения.

Естественно, что много людей отозвалось, очень много, скажем. Кто мог посильно помочь? Пару крон или пару сотен крон помогали люди. Человек 50 нам вот именно дало вот такие вот средства на наш счет. Меня, кстати, тоже очень удивляет, что вот такая степень доверия. Что не зная даже нашу «Генерацию», люди просто посылали на наш счет средства. Вот просто я удивляюсь. Меня это тоже, кстати, удивляет. И это необычно, чтобы такая волна поддержки, что люди действительно дают, жертвуют какие-то средства, финансы на счет других людей, потому что они просят об этом. Для меня это было такое что-то новое, честно говоря.

Что для вас значит победа Украины?

— Для меня победа Украины — это способность, что возникнет способность украинцев строить новую Украину. Если они вот… У меня просто очень… Просто такое уже в четырнадцатом году, я просто имею такое представление. Когда украинцы повзрослеют, война закончится. До тех пор не закончится. Вопрос, как, что значит «повзрослеют». Если они начнут видеть друг друга. Есть, когда они начнут наступать на свои свободы для благо продвижения страны, своей территории, своего общества. Иногда сделать компромисс, который ты все равно потом его возьмешь или переоценишь. Это очень трудно, мне кажется, для украинцев. Они воспринимают это как посягательство на свою свободу. То есть нужно, нужно повзрослеть, нужно. Я думаю, что и это большой шанс, потому что украинцы сейчас в целом мире. Они смотрят, что там что-то другое, что-то что-то не так как-то работает, атмосфера не такая, люди по-другому реагируют на какие-то вещи, это ценят, это не ценят, поэтому они начинают понимать, в чем это находится. Это суть, эти ценности. Я думаю, что пока украинцы не повзрослеют просто как-то кардинально, то эта война продолжится в Украине, на территории Украины.

Чего боитесь больше всего?

— Лично я не знаю. Особенно ничего, ничего меня так особенно не пугает, я бы сказала. Я лично не хотелось бы потерять какую-то энергию, что ли, или вот уныния не хочется, вот такое уныние не хочется. Оно очень так наступает, так сказать, время от времени приходит. Иначе, если нет уныния, то все нормально. Я бы сказала, что прорвемся, покажем, научимся. Научим. Так что было бы желание, немножко энергии. Вдохновляющих примеров очень много. Просто смотреть, смотреть вокруг, уважать людей. Вот и все.

О чем мечтаете?

— Да, даже не знаю, не мечтаю я ни о чем. Я просто делаю. Я, вы знаете, я вот понимаю, что ничего не мечтать… Вот оно там лежит, как я слышала, кто-то говорил очень правильно, что все, о чем ты мечтаешь, по ту сторону от страха. Оно действительно так. То есть просто не бояться и взять то, что ты хочешь. То есть нет такого, о чем бы я мечтала. И если хочется, так можно, это можно это взять. Созидание — это очень-очень красивая штука, что хочется, хочется созидать,