Артём Сахаров: «Мы тебя посадим»

Артём Сахаров — 19-летний поэт, активист из Барнаула. Организовывал в своем городе мемориал в память о погибших в Украине мирных жителях, читал стихи в знак солидарности с фигурантами «Маяковского дела», возлагал цветы в память о Навальном. Многочисленные задержания, аресты на 30 суток и угрозы уголовного преследования вынудили Артёма покинуть Россию. Теперь он живет и учится в Вильнюсе. В своем интервью он рассказал про наступление Z-фронта на умы школьников, доносы в университете и о вкладе писателей и поэтов антивоенное движение.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Сахаров Артем, мне 19 лет. Я антивоенный барнаульский активист и поэт. Всю жизнь прожил в России, но недавно оказался в Вильнюсе, в Литве, потому что оставаться в России я уже не мог из соображений безопасности.

Расскажите о Барнауле. В какой атмосфере прошло ваше детство в нем?

— Барнаул — классный, такой провинциальный большой город. В отличие от многих других провинциальных городов России, которые поменьше, в Барнауле все равно есть какая-то жизнь: мероприятия, выставки, куда можно сходить и чем-то заняться. Есть районы более благополучные, а есть менее благополучные. Я жил в среднем районе, где была смесь обычной российской жизни и таких моментов, когда мог столкнуться с какими-то, не знаю, полубандитами, которые могут спросить за одежду, за прическу или еще за что-то. Это была такая смесь, и нужно было уметь взаимодействовать с разными сторонами жизни Барнаула.

До восьмого класса мы часто собирались во дворах, могли подраться. Я в школе очень часто дрался. Это, наверное, то, что сопровождает мальчика в российском провинциальном городе. Но по мере взросления я начал переходить в другую часть общества Барнаула, более интеллигентную. Это были ребята, для которых развлечением и досугом могли быть походы на митинги или чтение стихов где-нибудь.

Уровень жизни в Барнауле — это типичная картина сибирского российского города. Если ты обычный человек, то у тебя нет особых перспектив. Оттуда все уезжают. Например, если спросить ребят в одиннадцатом классе, куда они хотят поступать, большинство скажут, что уезжают в Питер, Москву или даже в другую страну. Мало кто хочет оставаться в Барнауле, и это печально.

Я даже помню, как наш губернатор как-то прокомментировал этот вопрос. Его спросили: «Вот молодежь уезжает из Барнаула, что вы собираетесь с этим делать?» И он ответил: «Ну, мы никого насильно держать не хотим, у нас все хорошо, молодежь сама делает выбор». Это был довольно странный ответ, но он хорошо отражает отношение к этой проблеме. Результаты на лицо: многие ребята, к сожалению, хотят уехать.

Как в вас зародился интерес к политике?

— Интерес к политике зародился у меня в шестом классе, наверное, в 2018 году, когда проходили выборы. Я тогда слышал что-то про Навального, но не знал сути, не понимал, что и как. Я знал только, что он устраивает какие-то митинги. Но что может знать ребенок в шестом классе о Навальном?

Я спрашивал у родственников, и они все относились к нему негативно. Но в то время YouTube был довольно свободной площадкой, и я сам начал смотреть видео, исследовать. Я видел, как человека просто за то, что он снимает разоблачения и говорит правду, начинают прессовать. У меня сразу появилась эмпатия к нему, я стал сочувствовать ему как человеку и как политику. Особенно потому, что его постоянно арестовывали, кошмарили. Я подумал: если они это делают, значит, он действительно делает что-то крутое и важное, что им не нравится.

Постепенно я начал погружаться в политический YouTube, узнавать новое. С шестого класса я стал знакомиться с ребятами из барнаульского штаба. Я ходил на все митинги, которые проходили в Барнауле с 2018 по 2022 год, вдохновленный призывами Навального и его команды.

После начала войны политическая жизнь в Барнауле, как и по всей России, просто прекратилась. Никто не придумывал акции, никто не выводил людей на улицы. Тогда я подумал: почему бы мне самому не начать это делать? Я сначала зазывал своих знакомых на акции, а потом мы начали делать анонсы в соцсетях с призывами приходить на определенные места.

Какие антивоенные акции вы организовывали в Барнауле?

— Первая акция, которую я организовал самостоятельно, была посвящена годовщине войны — февраль 2023 года. Я тогда размышлял: либо я буду сидеть дома, злиться, грустить, пересматривать ужасные кадры, либо что-то сделаю. У меня был литературный клуб, где собирались мои знакомые, и я предложил: «Ребята, давайте что-нибудь сделаем. На митинг с плакатами нас сразу заберут, давайте придумаем что-то другое».

Мы решили установить импровизированный мемориал на центральной площади города, напротив администрации. Купили гвоздики, распечатали таблички и возложили цветы в память о мирных жертвах войны. Нас тогда впервые задержали.

Вторая акция была творческой. В октябре 2023 года проходила неделя солидарности с фигурантами «Маяковского дела». К тому моменту я выпустил свой первый сборник стихотворений и решил, что это подходящий момент. Я анонсировал акцию, пригласил барнаульских поэтов, продавал свой сборник, а 10% выручки отправил фигурантам дела. На мероприятие пришли 50–60 человек, и это было значимое событие для Барнаула, где после начала войны подобных мероприятий не проводили. Но уже тогда нас поджидали сотрудники, и меня, как организатора и человека, читавшего антивоенные стихи, задержали.

Позже была другая деятельность: сбор подписей за улучшение транспорта, ведение телеграм-канала. В феврале 2024 года случилось трагическое событие: мы узнали, что Навальный умер. Я сразу написал в телеграме призыв возложить цветы в его память. Мы с активистами организовали акцию, но нас задержали еще до её начала. Мне дали 30 суток ареста за призыв возложить цветы. Это был шок — даже сотрудники полиции не ожидали такого срока. Меня судили с цветами в руках, что выглядело как карикатура на правосудие.

После освобождения ко мне приходили сотрудники ФСБ, убеждали прекратить деятельность, предлагали вступить в «Новые люди» для «безопасной» политической работы. Но их главный посыл был: «Артем, больше нам такого не нужно».

Мне было страшно на каждой акции. Этот страх усиливала атмосфера давления: беседы в школе, в университете, новости об арестах. Но я понимал, что по-другому не могу. Моё право высказывать своё мнение было для меня ценностью, ради которой я готов бороться. Это возобладало над страхом. Я знал, что не делаю ничего плохого, и именно это придавало мне силы.

Можете прочитать что-то из своей гражданской лирики.

— Ваше стихотворение передает глубокие эмоции и сильные переживания. Оно словно моментально погружает в атмосферу коридоров, где жизнь сталкивается с бездушием системы. Образы мрака, немоты, наручников и поломанных душ создают мощный контраст с духом любви и прощения, которые, несмотря на всё, пробиваются сквозь удушающую реальность.
Особенно впечатляют строки:
“Тут кто-то шагает мгновение
И душный, и нежный, как воздух.”
Они словно напоминают, что даже в самых тяжелых условиях остаётся место для человечности и надежды.
И завершение:
“Так вот же он, туз в наших картах,
Всесильный, обугранный, с тростью.
Снимает со всех грязный фартук
Наш туз под названием стойкость.”
Это сильная метафора стойкости как последнего козыря, который помогает выстоять в сложных условиях. Ваш текст одновременно горький и вдохновляющий, он говорит о борьбе, боли и умении сохранить человечность.
Спасибо, что поделились этим. Ваше творчество имеет силу, чтобы достучаться до сердец людей.

Вы сталкивались с попытками индоктринации в школе или в университете?

— Нам просто говорили, что с понедельника будет понятие флага, разговор о важном и так далее. Мы должны были встать ровно, по линейке, по стойке смирно и так далее. Но на самом деле это все не сильно соблюдалось. Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения. Особенно на уровне школ и университетов, где учителя просто «ну ладно, полкласса не пришло на разговор о важном, ну мы им напишем родителям, пусть приходят в следующий раз». У учебных заведений мало административных ресурсов для давления. То есть они могут вызвать маму в школу, а университет, да, может отчислить, но обычно школы не могут этого сделать. Поэтому те, кто не хотел, тот просто не приходил.

Я часто спорил на разговорах о важном, особенно когда говорили про войну. Мы спорили, пытались доказать учителю свою позицию, но, в принципе, это было больше для того, чтобы не слушать одну Z-позицию и как-то высказать свою точку зрения. В университете у нас хорошая политология в Алтайском государственном университете, и там не было атмосферы давления за неправильную позицию. Преподаватели адекватные, грамотные, и у них нет такого подхода: «Ты не поддерживаешь войну — значит, ты враг». Все обсуждается научно, конструктивно. Я благодарен этим преподавателям и тем, кто сохраняет независимость политологии в нашем университете.

Но со стороны руководства университета ситуация была другой. Меня вызывали на беседы после арестов, показывали какие-то распечатки. Некоторые студенты писали на меня доносы, по-моему, они были из «Молодой гвардии» или какой-то подобной организации. Они писали в МВД и в университет, что у нас учится экстремист и террорист, желающий зла России. Мне показали распечатки этих доносов, это было смешно, потому что они не из моей группы, а из другой, но они активно следили за мной и писали гадости в комментариях. Они часто писали мне оскорбления и использовали символику буквы Z, а также угрожали, что сделают все, чтобы меня отчислили и посадили.

Я думаю, что таких людей, как они, гораздо больше. Знаю только двух девочек, но уверен, что у них есть группа, которая активно занимается такими действиями. У них, кажется, есть связь с «Молодой гвардией» Единой России, и они часто участвуют в провластных митингах. Я видел их фотографии с символикой Z, а в ВКонтакте они пишут, что состоят в этой организации.

Как вы принимали решение об отъезде и почему выбрали Литву?

— После того как я вышел из спецприемника после 30 суток, меня постоянно вызывали в Центр «Э», угрожали и говорили: «Мы тебя посадим». Летом, в июне, я организовал акцию под названием «Библиотека примирения». Мы собрали деньги с людей, купили шкаф, заполнили его антивоенными книгами и литературой, которая призывает к гуманизму и свободе. Также мы устроили поэтический вечер. Мы всё продумали так, что даже договорились с администрацией парка, и, удивительно, никого не задержали — даже меня. Эшники присутствовали на мероприятии, снимали всё на камеры, но обошлось без арестов. Это был удивительный опыт.

Однако спустя месяц, в июле, меня снова вызвали. Разговор был жесткий: «Артем, ты нам надоел, начальство говорит, что это твое последнее предупреждение». Меня оскорбляли, пытались морально надавить, угрожали начать давить на мою невесту Вику и семью. Это был очень непростой диалог. Я бы, может быть, и не воспринял всё это всерьез, но они начали вызывать на беседы моих друзей, включая поэта, который был со мной на открытии «Библиотеки примирения». Это заставило меня задуматься, что следующие мои действия — посты в телеграме или новые акции — могут привести к уголовному делу, так как я уже получил три административных наказания за год.

Я понял, что если сяду, то не смогу продолжать заниматься своим делом. Я буду просто сидеть, вести дневники, смотреть в стену, слушать радио и есть еду сомнительного качества. Это не то, что я считаю полезным или правильным. Поэтому мы начали обсуждать с семьей и Викой возможность уехать.

Ко мне также обратилась организация «Диплом свободы». Еще в феврале, когда появились новости о доносах на меня, их координатор написал, что, если возникнут проблемы, они готовы помочь мне поступить в европейский институт и переехать. Тогда я отказался, но в июле или августе снова связался с ними. Они предложили помощь в поступлении в Европейский гуманитарный университет в Вильнюсе, где значительная часть образования проходит на русском языке. Это оказалось реалистичным вариантом для нас, учитывая наш не очень хороший уровень английского.

Организация оплатила мне первый семестр обучения. Мы начали собирать документы на визу и ВНЖ. Это оказался долгий, сложный и дорогой процесс. Нам пришлось ехать в Москву, так как в Барнауле визы не оформляют. Несмотря на все трудности, мы справились, получили визу в Москве и уехали.

Теперь мы в Вильнюсе, продолжаем обучение и пытаемся устроить жизнь в новой стране, где больше не нужно бояться белых «газелей» и внезапного появления ФСБ.

Как ваши родные отнеслись к вашей антивоенной позиции и отъезду?

— 90% моих родных, а может, даже 99%, поддерживают Путина и войну. У нас на эту тему много лет были постоянные ссоры и скандалы. Когда я участвовал в акциях, вопросы моей безопасности для них отходили на второй план. В первую очередь они говорили: «Ты дурак, не поддерживаешь нашего президента, ты предатель». Осуждение и давление в этом плане было сильнее. Во вторую очередь звучали угрозы: «Тебя посадят, нас всех уволят, это будет позор».

Моя мама — врач, отец не работает. Они против любого оппозиционного активизма. У них даже буква Z на машине. Когда меня задержали за мемориал в память о мирных жертвах войны, родители наорали на меня, наговорили много ерунды. На следующий день я пошел на кухню за завтраком, а они встретили меня словами: «Привет, хохол!» Это якобы была шутка, но выглядело странно. Постоянно звучали оскорбления вроде «хохол», «предатель». Иногда даже грозились: «Будет 18 лет — выпишем тебя из дома».

Сейчас они продолжают меня пугать: «Если вам не дадут визу, если не будет ВНЖ, то американские или европейские кураторы заставят тебя говорить гадости про Россию». Это звучит комично. Но, конечно, были и разумные опасения — они переживали, что мы с Викой едем в другую страну одни.

В целом родители не поддержали наше решение, но со временем смирились. Они сказали: «Это ваша жизнь». Несмотря на их любовь к Европе, они признают, что европейское образование лучше российского. Поэтому под конец они приняли наш выбор. Сейчас мы нечасто общаемся, но иногда поддерживаем связь.

Какое отношение к войне и Путину преобладает среди ваших сверстников?

— Z-фронт действительно набрал обороты за последние несколько лет. Ему удалось привлечь в свои ряды большое количество молодежи, особенно школьников, благодаря усилиям таких людей, как Мизулина и Шаман. Бесконечная пропаганда в учебных заведениях сыграла здесь ключевую роль.

Но мы, нынешние студенты, или те, кто только заканчивает школу, или первокурсники, еще помним, как было раньше — до всего этого. Мы помним митинги Навального, свободный интернет, жизнь без войны. Поэтому среди ребят моего возраста негативное отношение к войне и к Путину преобладает. Да, мало кто ведет активистскую деятельность — всем страшно. Но в личных разговорах все признают: никто не восторгается тем, что «ура, мы воюем», или тем, что «у нас бесконечный президент». Это никому не приносит радости.

Современные молодые люди хотят жить, работать, радоваться, иметь право выбора, создавать что-то новое. Это естественное желание, и оно гораздо ближе нашему поколению, чем поколению наших родителей. Ребята моего возраста скорее разделяют взгляды, похожие на мои.

Но у совсем молодых — школьников — ситуация другая. В юном возрасте редко задумываешься о проверке информации, сравнении фактов. Просто воспринимаешь то, что говорят вокруг. Например, медийный образ Мизулиной наполовину состоит из мемов: кто-то смеется, пересылает это друзьям, и даже если изначально это шутка, она делает её популярной. То же самое с песней Шамана «Я русский» — её часто поют в шутку, но это только усиливает её популярность, и многие начинают воспринимать её всерьез.

Эта «трендовость» стала их ключевым инструментом. Им случайно удалось сделать это модным, а потом они это умело использовали. Это особенно повлияло на тех, кто не знает, что такое политическая борьба, не помнит других кандидатов, кроме Путина, или не застал свободный интернет. В основном это сегодняшние школьники.

Как вы думаете, почему путинский режим преследует поэтов?

— Это практика, которая давно применяется в тоталитарных и авторитарных обществах, в том числе в российском государстве. В советское время, например, было множество случаев, когда кошмарили поэтов, музыкантов, режиссеров. Я думаю, если бы не стихи Мандельштама, произведения и выступления Солженицына, творчество Довлатова, Бродского и других, если бы не существовало этого культурного пласта, который не хотел существовать в тоталитарном строе и не мог в нем свободно творить, то Советский Союз, возможно, не развалился бы. Возможно, всё это только продолжало бы ухудшаться до бесконечности.

Борьба за сознание, за понимание добра и зла идет не столько через политические лозунги, сколько через культурные формы: стихи, музыку, постановки, фильмы. Эти художественные произведения обладают особой силой, потому что люди легче воспринимают информацию через образы, звук, визуальные впечатления.

Если государство ставит цель подавить свободу мысли и ввести одно «единственно правильное» мнение или идеологию, оно неизбежно начинает уничтожать творческих людей, которые чувствуют себя свободно. В таких условиях не должны существовать поэты, режиссеры, музыканты, которые несут альтернативные идеи, вызывающие сомнение в правоте системы.

Как вы считаете, какую роль играет литература в антивоенном движении?

— Для меня искусство всегда было отдушиной. Когда я читал произведения прошлых лет, я находил в них ориентир, понимал, что у меня такие же нормальные человеческие ценности и потребности. Я думал: если о них писали 50 или 70 лет назад, значит, люди это уже проживали и смогли преодолеть. Значит, и мы тоже можем это пройти.

Современное искусство, на мой взгляд, стало частью информационной войны. Сторонники Z-идеологии и войны активно используют искусство в своих целях. Это заметно в фильмах, где война изображается не как трагедия и ужас, а как нечто героическое. Они снимают боевики с «крутыми» героями, где красиво показано, как «почетно» погибнуть в окопе. Или показывают горящий танк, придавая всему этому «красивую» картинку.

Есть даже сборники «Z-поэзии» и другие провоенные произведения. Это всё — инструмент в борьбе за умы и сердца людей. Творчество всегда было мощным инструментом, потому что, в отличие от политических доктрин или научных трудов, оно свободнее. Оно способно тронуть сердце и запасть в душу с большей вероятностью.

В чем плюсы Литвы для российских эмигрантов?

— Можно сказать, что здесь, в Литве, многие говорят на русском языке. Если ты не понимаешь литовский, то тебе обязательно ответят либо на русском, либо на английском. Если кто-то не говорит на русском, то, скорее всего, говорит на английском, и наоборот. Это очень удобно с точки зрения коммуникации. Например, в Германии, Франции или скандинавских странах на русском говорят значительно реже, и такой опции там почти нет.

Кроме того, для меня, как активиста, Литва очень комфортна. Здесь много оппозиционных мероприятий и людей. Мы, например, были на антивоенном митинге 17 ноября, общались с Леонидом Волковым, Марией Певчих и другими. Сегодня, в день записи этого интервью, тоже будет мероприятие — «Зона свободы» в одном из баров Вильнюса, организованное в поддержку политзаключенных. Там будут обсуждаться важные темы, собираться деньги, и это снова объединит множество интересных людей. Здесь большое оппозиционное сообщество, и с ним удобно взаимодействовать.

Мы сейчас на стадии организации своей акции, которая будет проходить и в Вильнюсе, и частично в России. Вильнюс как будто располагает к такому роду деятельности, и вообще здесь люди говорят то, что думают. У нас, в российском университете, даже на факультете политологии, где пропаганды не так много, преподаватели иногда делают ремарки вроде: «Мы это не будем обсуждать, потому что знаем, чем это может обернуться». А здесь такого нет. Здесь никто не озирается, все высказывают свои мысли и то, что считают правильным.

Разница заметна не только в подходе к образованию, но и в общей атмосфере университетской жизни. У нас в России все еще многое осталось от советской системы: люди боятся говорить что-то лишнее, боятся поспорить, боятся вести себя не так, как от них ожидают. Здесь же всё максимально открыто: ты можешь делать, обсуждать, спорить, задавать вопросы. Преподаватели даже поощряют дискуссии: «Спорьте с нами, дискутируйте!» Это создает совершенно иную атмосферу, где чувствуешь больше свободы.

Вернетесь в Россию, если режим Путина падет?

— Да, конечно, я хочу вернуться в Россию. Но только тогда, когда я буду уверен, что смогу приехать и не окажусь сразу в тюрьме. Россия — это моя родина, и я очень хочу, чтобы там можно было нормально жить.

Что дает вам опору в жизни?

— Опору в жизни мне дают примеры людей. Меня очень вдохновляют такие личности, как Алексей Навальный, Нельсон Мандела, Осип Мандельштам, Ремарк, а также современные деятели, например, Беркович и Петричук.

Источников вдохновения много. Ты удивляешься, что есть такие люди с внутренним стержнем. Смотришь на их исторический или современный опыт и думаешь: если они смогли это пережить, значит, и мне должно быть всё по плечу.

Чего вы боитесь?

— Что мрак в России не развеется, что люди смирятся с этим, и страна на долгие годы, а может, и десятилетия останется такой, какой она есть сейчас. Страшно, что я не смогу туда вернуться, не смогу прогуляться по своему родному району, больше не встречусь с друзьями, с родственниками.

Я люблю всё то, что есть там, люблю свою родину. И в этом отличие: мне страшно за родину, но не за этот режим. Режиму я желаю скорейшего разрушения, скорейшей смерти. В этом, наверное, и есть мой страх.