Александр Дубовской: «Легкое ощущение Германии 1937-го»

«Вы можете вспомнить любую точку в истории, где мы бы чувствовали вину или осуждение по поводу нашего исторического наследия? Россия в понимании массы всегда была права… Мне бы очень хотелось в школьной программе и в общественной риторике слышать, когда мы делаем отсылки к Королеву, о том, что это — человек, которого пытали в тюрьме, с поломанной челюстью, который прошел через заключение, и все равно делал ракеты. Я бы хотел видеть полноту картины. Чтобы мы понимали, что это у нас — было. И мы очень не хотим этого повторять». Александру — 35, работает веб-разработчиком. До 24 февраля жил в Ростове-на-Дону. После — уехал вместе с семьей из страны. В том числе, чтобы не поддерживать своими налогами финансирование «спецоперации» в Украине. Как выглядели поезда беженцев новой волны, что не так с нашими учебниками истории, и какие чувства вызывает дискриминация по национальному признаку, Александр рассказывает в новой серии «Очевидцев 24 февраля».

Расскажите о себе

35 лет, я веб-разработчик, у меня была компания в России, потом я ушел на международные проекты в распределенную команду, и уже около года работаю исключительно на зарубежные проекты.

Когда и как узнали, что началась война?

Утром двадцать четвёртого числа, как и все, просто открыл новости и обнаружил, что мы бомбим Харьков. Не верю! То есть, это как? Как это возможно? А потом в первые дни, кстати не очень хорошо их помню, была скорее паника. 

Почему решили уехать из России?

Состояние полной неопределенности, легкое ощущение Германии тридцать седьмого, тебе неуютно, душновато, твоё долгосрочное планирование поломали. Если ты хочешь его возобновить, тебе надо строить планы, которые никак не опираются на то, что связано с Россией. Первые дни – это страх за близких. Мы сначала прилетели в Ереван, как и многие. В Ереване физически закончился фонд недвижимости. То есть, ты прилетаешь, у тебя забукан отель, владелец отеля говорит, – ну, прости, номеров нет ooking поломался, слишком много заявок, есть тут у нас хостел в два раза дороже и хуже, как вам? Мы такие, – нет, мы тёртые путешественники, это ужасные условия, мы туда не пойдем. Мы берем ноутбуки, берем симки, уходим в ближайшее кафе на четыре часа исследовать рынок недвижимости. Совершаем около пятидесяти звонков, приходим назад и говорим, – слушайте, отличное решение, мы согласны, берем хостел. Живем так пару дней, понимаем, что нам не очень подходит по вайбу Ереван, и ночным поездом отправляемся в Тбилиси. Это такой поезд беженцев войны, я впервые ехал в поезде, в купе с четырьмя кошками. Там все были с переносками, с животными. А это ещё холодно, снег, где-то ночью выходишь на границе в таможенный пункт, и это очень такое сумрачное время. Большие хлопья снега, люди, которые с собаками-кошками в поезде, такими вереницами идут к пункту, показывают паспорта. Сюрреализм полнейший.

Был страх не улететь?

На первый раз был страх не улететь, второй раз, когда ты уже понимаешь, как это происходит по этапам – нет. Просто тебе сильно неприятно от того, что таможенники задают вопросы, которые они не должны задавать. Они могли спросить о моем багаже, моей наличке, что-нибудь еще, а они задают идеологические вопросы – сколько вы зарабатываете, кем вы работаете, надолго ли вы и летите.

Почему многие поддерживают войну?

Ко-то боится, кто-то понимает, что это и для них личный способ смириться с реальностью. У многих нет возможностей просто взять и уехать. Есть шикарнейшая книга, которую я могу порекомендовать. Это Стагардт, Николас Стагардт, Оксфордский профессор, который написал книгу “Мобилизованная нация”. Он взял серию писем немцев, начиная с тридцать пятого года, заканчивая сорок пятым, и посмотрел, как меняется их риторика в личной переписке, между жёнами, детьми, на протяжении нескольких лет. То есть, не просто какое-то общественное мнение, а как пекарь, который живет в любом городе, и пишет своему сыну на протяжении всей войны, как у него менялась позиция по отношению к тому, что происходит. Это сильно пугающая книга. Потому что с первых страниц ты видишь немало аналогий.

Есть друзья в Украине?

Конечно, есть. Всегда общался, продолжаю общаться. Я делал конференции, связанные с IT в разных городах, помогал организовывать их в том числе и в Украине. Объездил практически все города Украины. У меня огромное количество коллег, с которыми я продолжаю общаться, и мы буквально ежедневно переписываемся о том, как они, где они. Сейчас все, из лично моих знакомых, уехали. Они уже не в Украине. Интересный момент, мне кажется, они поддерживают меня больше, чем себя. 

Отношения не изменились, из-за того, что русский?

У меня большинство знакомых, это такие граждане мира, у них широкие коммуникации по всей планете.

Обобщение – это показатель интеллекта и сложности позиции. Если ты плохо относишься к человеку только из-за того, что он принадлежит к какой-то национальности, ну, ОК, мне тебя жалко. Неважно из какой ты страны, если ты так считаешь, это мнение мне будет неважно.

Кто виноват, что жизнь миллионов разрушена?

Вы задумывались о том, что если мы посмотрим на школьную программу по истории в России, вы сможете вспомнить любую точку в истории, где бы мы чувствовали вину, или осуждение по поводу нашего исторического наследия? Россия, в понимании массы, всегда была права. В каждый исторический период мы делали хорошо и были абсолютно правы. А теперь посмотрим на учебу в Германии, где на уровне школьной программы, они разбирают, как они к этому пришли, где они были виноваты, и как этого не допустить. Мне очень не хватает саморефлексии по поводу истории России. Мне бы очень хотелось в школьной программе, и в целом в общественной риторике, слышать о том, когда мы делаем отсылки к Королёву, к нашей космической программе, что это человек, которого пытали в тюрьме, которому  поломали челюсть, который прошел через заключение. Но, в итоге, он все равно делал ракеты. Я бы хотел видеть полноту картины, чтобы в целом, в общественном сознании, мы понимали, что это у нас действительно было, и мы очень не хотим этого повторять.

Давайте будем реалистами. Насколько мы можем изменить ситуацию? Можем поговорить про формы гражданского протеста. Вот я программист, 63 килограмма веса, вышел на митинг, и вижу, облаченных в доспехи двухметровых омоновцев. В Ростове митинг собрал человек сто, и вокруг нас было человек двести омоновцев, и ты стоишь такой посередине площади, что ты можешь изменить на физиологическом уровне? Как я могу чувствовать ответственность за всё в целом? В форме гражданского протеста я могу использовать только те инструменты, которые у меня есть, выразить, что я не согласен с ситуацией, публиковать что-то в соцсетях. Система голосования не работает. Я могу проголосовать за дураков, но сами понимаете, чем это кончится. Поэтому, у меня остается следующая активная позиция – это перестать платить налоги в этой стране, сделать так, чтобы мой вклад в производство ракет был минимальный.

Что не так с Россией?

Довольно многие люди, мне знакомые, постулируют идею об условном русском мире и ещё чём-то. Они пытаются действовать во имя этой идеи, а не во имя личного благополучия, благополучия граждан, просто гедонистического отношения к миру, заботе о себе, близких и так далее. И возможно, это одна из причин. Если бы мы больше думали о том, как организовать собственную жизнь, собственные финансы, экономику и прочее, а не задумывались об идейных вещах, и о том, как жить всем окружающим, возможно мы были бы менее агрессивны, как государство.