Александр Сергеев: «От Путина Трамп взял умение врать»

Александр Сергеев — научный журналист. Вместе с коллегами работает над проектом T-Invariant, который, по замыслу создателей, помогает сохранять научные связи поверх линии фронта. Поговорили с ним о том, как в путинском режиме фокусируются глобальные сдвиги нынешнего мироустройства, как удается Трампу ломать американскую систему сдержек и противовесов и что он может в этом смысле позаимствовать у Путина. По мнению Александра, мир уже вступил в эпоху великих потрясений и громадную роль в этой трансформации сегодня играет искусственный интеллект.

Расскажите о себе.

— Я научный журналист, редактор в издании T-Invariant. Если вам важно указывать, что оно иноагент, то оно иноагент. Но до того я занимался научно-популярной всякой деятельностью, примерно с начала 2000-х годов. Собственно говоря, изначально я был любителем астрономии, потом стал любителем программирования, Причем так, почти по-хакерски. Занимался этим больше 10 лет, потом понял, что эта тема кончилась. И ушел в научпоп, сначала в компьютерный, потом в научный. То есть новости науки, в частности, на «Свободе» делал новости науки в 2000-х годах. Тогда же создали Клуб научных журналистов.

Потом меня позвали в комиссию по борьбе с лженаукой, как представителя Российской академии наук, как представителя журналистского сообщества. Там выпускали меморандумы против разных лженаучных течений. Последний был про астрологию. Потому что про что-то более серьезное говорить уже просто невозможно стало. Ну, а сейчас у нас делается проект,T-Invariant. Он предназначен для того, чтобы сохранять хоть какую-то интеллектуальную связь поверх линии фронта, что называется. Да, и для того, чтобы российские интеллектуалы, русскоязычные интеллектуалы, даже если они и не российские, могли продолжать оставаться. В каком-то общем языковом пространстве и сохранять понимание того, как происходит катастрофа по ту сторону. И какие уроки нужно извлекать по эту сторону, потому что уроки надо извлекать, Честно говоря, весь остальной мир совершенно не застрахован от сценария, который мы наблюдаем в России.

Как война изменила лично вашу жизнь?

— Лично на мою жизнь она повлияла, ну, как, наверное, на большинство тех, кто находится за рубежом. Я вот с 19-го года больше не езжу в Россию. Просто не чувствую себе такой моральной возможности, да и опасно, это просто чувствуется. До того я ездил, потому что я здесь уже 15 лет, но раньше это было возможно, сейчас стало почти невозможно. Но реально, конечно, сменились темы. Просто если раньше мы говорили о том, что надо, как-то что-то пытаться помогать тому, что происходит в России, как бы, точнее, препятствовать тем негативным процессам, которые там идут, то сейчас этот вопрос скорее переместился в область мониторинга. Надо следить, что там происходит, а негативные процессы уже будут развиваться гораздо ближе.

Они будут развиваться здесь, в Европе, в Америке, потому что невозможно быть, невозможно. Вот эти все разговоры, про то, что ров с крокодилами и оставим их всех там, это все чушь собачья, не бывает такого. Если гангрена в одном органе, то все остальные тоже под угрозой. И мы видим это, то, что происходит в Венгрии с Орбаном, с Эрдоганом в Турции, и Трамп в Америке. Это все на самом деле метастазы. Я не могу сказать, что они прямо там именно из России и из Путина растут. Это проявляются некие большие и опасные тренды мировые. Но просто Россия им первым подверглась в силу определенной предрасположенности и определенных исторических событий, которые сделали ее более подверженным этому злу, Но оно распространяется и на другие территории, тоже не надо здесь чувствовать себя в безопасности.

Почему вы уехали из России?

— Мы уезжали еще достаточно давно, То есть решение было принято где-то в 2005-2006 году. Уехали мы в 2009, когда подготовили как-то почву. Ну потому что стало ясно, что те надежды, которые были еще в 90-х и, может быть даже в самые первые годы путинского времени, по инерции были, они перестают быть. Я тогда еще не формулировал это в терминах автократии, диктатуры и так далее. Я скорее смотрел на это так — для меня это было такое определение, которое я использовал в те годы. Страна тотальной недобросовестности.

Я видел, как хорошие люди, в принципе, хорошие специалисты, опытные, какие-то программисты, деятели такие, которые делали, какие-то крупные интернет-проекты. Я, например, был в таком сообществе, Может быть, кто-то еще помнит, ЕЖЕ-лист. Он даже до сих пор существует, но он полностью уже сдохший идейно. Это было объединение всех первых редакторов интернет-изданий, которые обещали, что они будут обновляться с определенной регулярностью. Тогда это было еще большим достижением, чтобы регулярно обновляться, ну, вы даете, у вас есть такие ресурсы, вы это умеете. Там Антон Носик, там был, там Максим Машков с его библиотекой Lib.ru и прочие такие, и Экслер там, ну, многие люди вполне, так сказать, таких открытых, позитивных и либеральных взглядов, ну, были и консервативных взглядов, ну, как бы все было в балансе. Люди занимались тем, что они развивали Рунет.

И вот в какой-то момент я увидел, как там проводится вполне осознанная, отчетливая спецоперация. Внедрили правильных людей, и они стали перехватывать и присваивать дискурс. Дискуссии становились все более поляризованными, И один человек там буквально просто работал день и ночь. Он отвечал на каждое письмо, на каждое сообщение. Было видно, что он просто работает там. И шло размывание всех ценностей, всех смыслов. Никто не мог написать туда, какую-то открытую и честную позицию, просто, ну, свой взгляд. Разговаривать со своими, это закрытое сообщество, но разговаривать даже со своими открыто и, что называется, без забрала, да, было нельзя, стало невозможно, потому что каждый день на любое письмо идет ответ с позиции, что называется, провластной или, скажем, даже немножечко, сверхправительственные уже, потому что они забегали вперед.

В конце концов, всех свободно мыслящих людей оттуда просто выдавили понемножечку. И все. Эта штука стала точкой, где концентрируются люди вполне пропутинской ориентации. Я видел, как люди, в принципе, хорошие, в какой-то момент сдавались и начинали говорить, ну и что, что там в такой-то области за Яблоко из 42 участков на 36 ровно 18 голосов. Вот одинаковое количество. Ну и что? Ну, бывают же совпадения. И при этом это говорит человек с прекрасным математическим образованием, статистик, программист. Я понимаю, что он осознанно врет. Почему он это делает? Потому что здесь присутствует его начальник, его партнер, который даст ему продвижение в дальнейшем в госконтракты и во всякие разные другие вещи, потому что он туда вхож.

Он должен показать здесь вот это, назвать оленя лошадью. Он должен это сделать. И если он целенаправленно скажет что-то позорное, такое, откровенно позорное, за что все скажут ему, ну ты что, ну, ты же все понимаешь, ну, ты же просто выслуживаешься. И этот его начальник тоже поймет, он выслуживается, он молодец. Ему не жалко своей репутации перед коллегами. Ему важнее мои отношения со мной, который продвинет его, куда надо. Вот это вот. И это происходило везде, во всех слоях общества, где дело доходило до каких-то денег, до каких-то контрактов, до каких-то продвижений.

Некоторое время еще сохранялись какие-то зоны, где этого можно было избежать, Потому что какой-то человек выгораживал себе какой-то участок, где можно было не врать. Но постепенно их всех задавливали. Вот страна тотальная недобросовестность. А потом уже Путин. Не в смысле президентом он был раньше, а в смысле, потом его авторитаризм такой стал приобретать уже государственный масштаб. То есть один Ходорковский, там посаженный, один разогнанный НТВ, Это еще как бы могло быть каким-то разовым или не разовым, но неоднократным, но прецедентом. А вот когда все согласились называть Оленя лошадью, вот с этого момента все и кончилось. Вот тогда мы и решили выезжать.

Как война повлияла на российскую науку?

— Ну, плохо, она влияет. Как тут сказать? Она, собственно говоря, и на западную науку не очень хорошо влияет. Потому что, вообще-то говоря, когда ЦЕРН в общем, я считаю, недоразумению и каким-то, ну, что называется, чисто политическим мотивом исключает из своего состава российских физиков. Это неразумно и неполезно ни для физики, ни для ЦЕРНа, ни для Европы, ни для России. Это тоже неполезно, потому что эти физики вынуждены будут в какой-то части вернуться, а там у них не останется другой работы, кроме как работать на ту машину авторитарную, которая там занимается войной. А куда им деваться после этого? Их специально послали вернуть своих физиков назад. А чем их загрузить? Дроны программировать? Искусственный интеллект там уж не развивает для этих дронов. Это неразумный шаг во всех отношениях. Поэтому война повлияла плохо со всех сторон.

Но в России у нас есть такой проект, называется «Отечественные записки из подполья». Нам пишут люди, которые, как бы у нас такая формула, хотят быть услышанными, но не хотят быть обнаруженными. И они рассказывают, как происходит именно атмосфера, как меняется в их университетах, исследовательских институтах. И большинство пишет, просто свободные разговоры стали невозможны. То есть разговоры только по работе и по возможности чисто формально. И вот эти все дружеские разговоры в курилке, Они тоже как-то стухли, очень сильно, потому что ты не знаешь, кто тебя заложит. Потому что пошли стукачи снова, стучат студенты на преподавателей, которые, когда они читают лекции, ты не знаешь, кто на тебя что напишет. Ну, а какая при этом наука?

Наука это все-таки… Нет, на самом деле наука может быть и в таких условиях. Если она четко поставлена, конкретную задачу решаем, и вам за это будет конкретный бонус. Вот такая бизнес-наука, или военная наука. А такая наука, которая предполагает широкий поиск, контакты с зарубежными коллегами. Сейчас же любой контакт с зарубежными коллегами уже под подозрением у ФСБ. Потому что там, в принципе, считают любые зарубежные контакты подозрительными. А уж если ученый разговаривает о тех вещах, которые мы не до конца понимаем у себя в ФСБ, то это заведомо подозрительно.

Если раньше нормальный подход был такой, что вы свободно контактируете, но если вдруг мы видим, что пошла какая-то запрещенная государственная тайна, тогда да, мы преследуем. А сейчас обратная ситуация. Если вы в принципе контактируете, то, скорее всего, вы сдаете туда какие-то государственно важные вещи. Причем теперь уже преследуют не только за гостайну, преследуют просто за что-то, что может принести пользу условно понимаемым недружественным сторонам и государству. Это просто кого угодно, когда угодно и по чьей угодно наводке. И таких случаев становится все больше.

Насколько вам удается поддерживать контакты с учеными в России?

— Наука в этом плане, ну как она существует? Ей все больше приходится работать на войну. И в этом смысле очень тяжелый вопрос, как контактировать с учеными, которые в России. Ведь многие из них на самом деле антивоенные и совсем не поддерживают то, что происходит. Но, с другой стороны, наука и ученые не могут существовать вне институций. А институции так или иначе, они поворачиваются в сторону войны. С одной стороны, это просто раздвоение сознания, это этическая дилемма, типа дилеммы вагонетки. Помогать этим ученым, хорошим людям, но которые там застряли. И тогда ты в каком-то смысле помогаешь всей этой системе. Противостоять, отгородиться от них и сказать нет, но тогда ты подталкиваешь их, чтобы система использовала их в своих целях.

И, наконец, есть еще одна вещь. Наука — это все-таки территория некого здравомыслия, территория рационального мышления, территория здравых оценок. И, поддерживая науку даже в авторитарной стране, ты на самом деле сеешь в ней, в этой стране, какие-то зачатки, какие-то зародыши здравого смысла. Хотя здравый смысл сейчас слово, которое лучше уже не употреблять. Я отучаюсь потихонечку. Ну, скажем, чего-то разумного, вот так вот, скажем. Даешь возможность этому жить как-то. Поэтому я считаю, что все-таки, наверное, поддерживать контакты нужно. И даже научные контакты. Но, конечно, нужно внимательно следить, каковы дальнейшие связи и дальнейшие траектории.

Почему вы стараетесь не употреблять словосочетание «здравый смысл»?

— Потому что оно, как это сказать, апроприировано Дональдом Трампом. Теперь оно значит не то, что оно значило до него. Но он все время говорит, что у него политика возвращения к здравому смыслу. Если эта политика здравый смысл, то я против здравого смысла.

Ваше издание следит за делом новосибирского физика Олега Кабова. Могли бы вы объяснить, почему силовики так вцепились в него?

— Знаете, я думаю, что им, что называется, совершенно пофиг Олег Кабов, абсолютно. Им не пофиг, что их, так сказать, не уважили. Они сказали посадить, а какой-то там судья не посадил. Это нарушение субординации, нарушение порядка вещей. Порядок вещей должен быть восстановлен. Если прокурор говорит посадить, судья должен подписывать. Не может быть иначе. Вот в чем на самом деле дело, ну такое у меня ощущение просто. Тем более, что это дело было не просто какое-то дело, а оно возбуждено было в ФСБ. Ну, как бы как это, и ФСБ, и прокуратура говорит посадить, а судья сказал не сажать? Нет, это надо переписать. Все, логика только такая, до Кабова, никакого дела, я думаю, нет.

Он просто попал под раздачу. Он вообще никакого отношения ни к оппозиционной деятельности, ни к чему политическому вообще не имеет. Он совершенно нормальный, просто ровный такой ученый, работавший какое-то время на Западе и хорошего уровня. Приехавший в Россию делать, вообще-то говоря, прорывной проект, и сделавший его несколько лет назад. Уже так сказать, изрядно лет назад, в десятых годах. И сейчас этот проект подняли и решили его посадить. Причины там мы разбираем в статьях. Судя по всему, они личные, вообще, то есть это попытка сведения личных счетов. Но теперь это уже не вопрос личных счетов. Теперь это вопрос субординации между ветвями власти.

Если какой-то судья еще считает, что он может не исполнять приказы, поступившие из ФСБ или прокуратуры, ну, надо послать сигнал судье. По-моему, здесь все довольно просто. И не надо здесь искать ни научной подоплеки, ни лично конкретно с Кабовым. Там нормальная научная работа была, и все специалисты говорят, что отчет был совершенно корректный, и результаты были интересные, важные. Более того, эти результаты могли бы даже стать частью реальным вложением российской науки в продвижение самых прорывных технологий современных.

А можете коротко рассказать, чем, собственно, занимался Олег Кабов?

— Он занимался технологией охлаждения очень теплонапряженных элементов. Что у нас самое теплонапряженное, если не говорить про оружие? Это процессоры. Процессоры, причем самые мощные процессоры. Те самые, которые используются сейчас для искусственного интеллекта, для суперкомпьютеров и так далее. У них была поставлена задача. Ну это вообще такой в мире вызов, отвести от источника тепла, то есть от этого процессора, энергию с мощностью тысяча Ватт, то есть киловатт, с квадратного сантиметра. Вот квадратный сантиметр, на нем выделяется киловатт энергии.

Что это такое? У нас чайник, который греет воду на кухне, 2 киловатта. Но там поверхность вот такого размера. А тут вот такого размера. Нужно отвести киловатт от этой поверхности, не давая ей нагреваться. Вот в чайнике можно отводить водой, и она закипает до 100 градусов. А мы тут не можем 100 градусов, нам нужно больше отводить. И они придумали хитрую систему, которая позволяет это делать. Ну, технологию, точнее, не систему, а подход один, который позволяет это делать методами, которыми не позволяют другие подходы.

Но для меня, на самом деле, меня зацепила цифра. Вот именно киловатт с квадратного сантиметра. Знаете, сколько солнце присылает на квадратный метр? Киловатт. Вот от Солнца приходит один киловатт. А сколько квадратных сантиметров в квадратном метре? Десять тысяч. То есть нужно отводить энергию в 10 тысяч раз больше, чем дает солнце на поверхность. И мне тут сразу вспомнилась мысль такая. У Оппенгеймера была книжка «Ярче тысячи солнц». Это про атомную бомбу. А вот сейчас у нас отводится энергия от процессоров ярче 10 тысяч солнц. Вот это то, чем занимался Кабов.

Для процессоров в первую очередь, но, возможно, и для других целей тоже. Но вот это была его тема. Это позарез нужно всем, американцам, на Тайване, голландцам, японцам. И в России не могут сделать нормальные процессоры, тоже проблемы, теплоотвод и так далее. Но существующая система устроена так, что она скорее загубит любые свои собственные высшие достижения научные, чем поступится субординацией. И важнее не то, чтобы у нас был хороший теплоотвод от будущих наших процессоров наших, я имею ввиду, как бы говоря, от имени российских органов, российской власти, да, важно, чтобы нам подчинялись и чтобы ФСБ и прокуратура имели власть над судами и над наукой. Все. Все просто.

В Фейсбуке вы пишете, что Трамп с чекистами Маска несет угрозу тоталитаризма в США. В чем вы видите признаки тоталитаризма?

— С одной стороны, мы, конечно, понимаем, что, в принципе, американская система, такая двухпартийная, она устроена так, что государство развивается, страна развивается, по какому-то пути, время от времени возникают те или иные перекосы. Слишком влево забрали, надо взять правее. Слишком вправо забрали, надо взять левее. Это как машину по шоссе ведешь, и вот ты едешь в своей полосе, потом замечаешь, что ты что-то съехал немножко вбок, раз поправился чуть-чуть. Вот это и есть смена левых, правых демократов-республиканцев. Да, левые, что называется, если их так условно называть, демократы, несколько перебрали с определенными идеями. Вот эта повестка Дэй, которая стала до некоторой степени, скажем так, борьба с некими перегибами. Она сама стала перегибом.

Да, это надо было поправить, но общество распалилось, видимо, настолько, что оно выдвинуло человека, который готового не просто поправить курс, а крушить и ломать. Мы всегда слышали про то, что в Америке есть так называемая система сдержек и противовесов. И президентская власть очень сильно ограничена конгрессом, судами, общественным мнением, газетами и так далее. Но ситуация сейчас, похоже, меняется. Вот эта система сдержек и противовесов, она же не записана нигде в документах. В документах есть Конституция, есть тысячи законов, которые приняты в ее обеспечении. Есть должности, разные, есть позиции, есть борьба разных кланов, так сказать, групп.

Говорят про глубинное государство, но там тоже, как всегда, в таких бюрократических системах, такая грызня, что она уравновешивает и не дает каждому кусочку этого государства зайти слишком далеко. Так вот, эта система обеспечивала стабильность Америки достаточно долго. Сейчас, похоже, что Трамп, вступив в должность, начал деятельность, которая направлена на разрушение самой этой системы сдержек и противовесов. Он не просто хочет отменить некоторые передержки дискриминационные, даже передержки, которые сложились за последние годы, скажем, в гендерной политике или в какой-то еще. Нет, он просто ломает через колено очень многие институты, которые сложились.

Он считает, что они ему вредны, и они мешают развиваться. Но вредны они не обществу, вредны они, скорее, лично ему. И, знаете, я, тем не менее, считаю, что если бы Трамп пришел сам по себе, как он пришел в прошлый раз, 8 лет назад, ничего страшного, Америка бы пережила это. Бывают экстравагантные люди, так сказать, а тут бюрократы собрались, так сказать, и ничего, так сказать. Потянули этот канат туда-сюда, немножко подрегулировали. Но есть один фактор, который совершенно меняет всю картину. Это фактор того, что мы живем в совершенно революционную эпоху, какой не было с конца 30-х – начала 40-х. Как тогда появилась ядерная энергия, стала проявляться, так и сейчас стала проявляться тема искусственного интеллекта.

Искусственный интеллект… Это прорыв вот такого масштаба, как ядерная энергия, если не больше. Он совершенно меняет картину, и ему доступно то, что сейчас не под силу никаким другим инструментам. Дело в том, что вот эта вся система сдержек и противовесов американская, ее иногда называют таким словом kludge английским, обозначающий что-то очень запутанные, выросшие органическим образом, непонятно как, но почему-то работающие. Вот так устроена, в принципе, американская политика. Никто не может прокопать все последствия и все возражения, которые могут воспрепятствовать и задержать какие-то опасные или неправильные инициативы, движения и так далее.

Это как клетка, например, живая. В ней такого понаворочено, что сидят биологи, которые, как хакеры, взламывают этот генетический код, структуру белков и пытаются понять, что там с чем стыкуется. Почему вот есть вирусы, которые смогли эволюционным путем подобрать какой-то там шиповидный белок, и раз взламывают эту клетку и берут ее под контроль. Так вот, искусственный интеллект это вот такого типа шиповидный белок, который может собрать все данные обо всех связях, обо всех возможных каналах противодействия. Это не чекисты, которые сидят, папочки перекладывают, и у них ограничено количество людей. Это железная машина, которая может проанализировать, собрать всю информацию. Да, не всегда идеально, не всегда точно, но это же и не обязательно.

Так вот, по моим впечатлениям, главная задача Маска, который фактически является такой Чрезвычайной Комиссией. Почему я использую это слово, Чрезвычайная Комиссия? Ну, потому что его структура, вот этот DOGE, он организован по принципу именно комиссии, рассылающей комиссаров. То есть уполномоченных людей, представляющих собой параллельную ветвь власти. Есть установленные законом ветвь, система управления властью. Вот это агентство подчиняется тому-то, такому-то начальнику, Этот начальник подотчетен к Конгрессу и так далее. Там есть своя система. А тут в любую организацию можно послать эмиссара или комиссара из DOGE, который потребует доступа ко всей информации. И скажет, кого уволить, что остановить и так далее.

А в чем опасность того, что Маск и Трамп будут иметь неограниченный доступ к информации?

— Угроза очень простая. Если у вас есть все чувствительные, закрытые данные по транзакциям между различными группами, рабочими в правительстве, между компаниями, которые на них работают, подрядчиками, персональные данные людей, которые задействованы в этих проектах, переписка, возможно, никто не знает, что там попадает. Искусственный интеллект просто может дальше анализировать эту структуру и кластеризовать ее и разбираться, где может возникнуть противодействие любому любой инициативе, которую дальше вводит президент, если сейчас президент вводит инициативу?

До того президент вводил инициативу и понимал, что ему будет противостоять там такая-то группа в Конгрессе, такое-то ведомство, значит, такой-то СМИ там еще что-то, надо с ними что-то делать, как-то что-то для них подготовить и как-то с этим работать. Но он может не знать о том, какие еще значимые акторы будут недовольны этим и постараются остановить его инициативу. А сейчас все они будут как на ладони. И сейчас уже есть сценарное планирование, например, каких-то международных отношений и конфликтов, когда, например, Пентагон сообщал, что у него есть модели всех мировых лидеров основных. Просто чат-модели, с которыми можно дискутировать на тему того, Как вы будете себя вести, как вы отреагируете на такую ситуацию, на такую ситуацию. То есть можно проводить учения такого рода.

Теперь посмотрим, если у нас есть неограниченные мощности, фактически. Посмотрите, сейчас GROK-3, третья модель, это Масковский искусственный интеллект, доступный всем бесплатно, совершенно, практически без ограничений. Он фантастически работает, он кроет ChatGPT, бесплатную версию. И там такие вещи можно накопать, и такие вещи понять иногда, которые так просто сам не разберешься, если только ты не являешься узким специалистом в каком-то вопросе. Сейчас ни один юрист, ни один, так сказать, опытный политик в Штатах не разберет весь этот клудж. Он понимает только общие черты и ближнее окружение, в котором можно работать. А дальше, извините, но мы работаем в реальной политике, там могут быть странные… Может быть неожиданное противодействие.

А если у вас слиты все данные, если все открыто и все обработано искусственным интеллектом, мы можем заранее провести моделирование. Какова будет реакция общества, СМИ, разных групп в Конгрессе, в Сенате, разных штатов и их законодательных органов, и их губернаторов. Где выйдут на протесты люди, а где не выйдут. Какие есть синтанки и как они на это отреагируют. Кого нужно упредить и против кого нужно заранее напугать. Вот там есть сильный лидер, который может возглавить какое-то противодействие, так сделаем так, чтобы он озадачился какой-нибудь проблемой, которую мы ему создадим, где-нибудь на него подадим в суд или еще что-нибудь сделаем, напишем про него какую-нибудь статью, пусть там будет скандал. Это все можно сделать, если ты понимаешь всю структуру.

Приход искусственного интеллекта в большую политику приводит к тому, что тот, кто им владеет, тот, кто использует его, и у кого есть данные, он оказывается на голову на две сильнее, выше, чем возможные конкуренты.

А вы можете объяснить, почему в первый срок Трампа система сдержек и противовесов сработала, а на втором вдруг сломалась?

— Мое впечатление, что это заранее подготовленный план. Ведь они с Маском полгода, по крайней мере, работали вместе. И да, у них еще не было внутренних данных, но внешние-то данные, открытые данные-то по-любому есть. А, наверное, были и какие-то закрытые данные. Не случайно Трамп хранил у себя какие-то секретные документы. Неизвестно, где они теперь оказались и какие искусственные интеллекты на нем обучены. Но суть в том, что я думаю, вот эта бешеная активность, которую проявляет Трамп с первых же дней, это не потому, что он такой работоспособный старик, Это потому, что это все вещи заранее заготовлены, то есть они просто полгода или год, а может, и больше, но с Маском там, где-то полгода. Они просто целенаправленно работали и готовили все эти вбросы.

К сожалению, вот эти сдержки и противовесы, они медленные, они институциональные. Они не умеют работать со скоростью кремниевых мозгов. Поэтому, если что-то, да еще и заранее заготовленное, вот такое, вбрасывается с пулеметной скоростью, то люди просто, от них наступает ступор. Ну, потому что, что делать? У нас 40 указов только в первый день, да? А потом еще десятки. И СМИ не могут реагировать с такой скоростью. Потому что известно, что в СМИ повестка отрабатывается не больше одной темы в день. Значит, вот сколько можно отработать? Вот сейчас, может быть, к сегодняшнему дню будут отработаны все те указы, которые были введены в первый день. Но ведь после этого еще был вал.

Это система, что называется, такого спуффинга, то есть в компьютерной технологии используется. То есть перегрузки, dDOS-атака на американские институты. То есть вот как бывает сервер какой-то, который надо завалить. Его подключают в сетку ботов по всему миру. И этот сервер шлет запросы тысячами штук в секунду. Он не может с ними справиться и на фоне этих мусорных запросов не может обрабатывать запросы по делу. И это называется атака на отказ в обслуживании. Так вот, на американскую систему сдержек и противовесов, на Конгресс, Сенат, СМИ и так далее, совершена атака на отказ в обслуживании. Количество вот таких абсурдных или агрессивных, или незаконных действий настолько велико, что эта система не может отрабатывать их с такой скоростью, поэтому часть их будет пропущена.

Это как массированная ракетная атака. Летит 100 ракет сразу и какая бы ни была хорошая противоракетная оборона, несколько ракет долетит. И попадут они, скорее всего, в чувствительные зоны. Такая атака, она сейчас предпринимается. Да, эта система сдержек и противовесов была рассчитана на атаку со стороны людей. А сейчас мы имеем атаку со стороны гибридного интеллекта, человеческого плюс машинного. Вот, на мой взгляд, угроза Америки сейчас в этом. И если я правильно понимаю, то никто оказался не готов к этому. Никакие альтернативные структуры не готовы построить такую же ответную стену гибридного интеллекта. Потому что встроить эти вещи некогда.

Полгода или больше? Трамп готовился к этому захвату власти, можно сказать. Потому что я имею в виду не выбор, избрался он по закону. А вот дальше это уже захват власти пошел. Потому что он действует сверх своих полномочий регулярно. И тестирует все время, пробьется или не пробьется. Если пробьется, то как бы пробилось и хорошо. Принцип такой. Удастся ли этому что-то противопоставить, я не знаю.

Вы пишете, что Трамп использует те же методы, что Гитлер, Ленин и Путин. Можете пояснить, что у кого он позаимствовал?

— Трамп не фашист. Трамп другой. Но он использует некоторые приемы, которые чем-то напоминают то, что использовали другие авторитарные лидеры. Например, советские лидеры, Ленин. Он создал ЧК (Чрезвычайную комиссию) и Трамп создал Чрезвычайную комиссию, по сути дела. И он вообще стал использовать чрезвычайные полномочия. И в этом он параллельно немножко с Гитлером. Про Гитлера была хорошая статья о том, что он за 54 дня разрушил демократию. То есть пришел к власти, и он очень активно стал действовать. И он для этого использовал специально предусмотренную в Конституции Веймарской республики статью о чрезвычайных полномочиях. Если не ошибаюсь, 48-я, но я могу забыть номер.

И под предлогом этой статьи он стал вводить разные чрезвычайные меры. Причем ему помогло то, что у него еще предшественники тоже иногда пользовались этой статьей, Ну так, хотя бы изредка. А Трамп сейчас что делает? Вот ему нужно ввести тарифы, захотел ввести тарифы с Мексикой, Канадой. Что он делает? Он объявляет это под предлогом чрезвычайных полномочий. Когда возможны чрезвычайные полномочия? ВТО запрещает вводить тарифы. Нельзя вводить просто так тарифы. США член Всемирной Торговой Организации. Введение произвольных тарифов запрещено, но оно разрешено в случае чрезвычайных обстоятельств, чрезвычайной опасности, военной угрозы или иной какой-то угрозы.

И Трамп поднимает антинаркотическую тему, популярную, естественно, среди людей, и говорит, что мы из-за наркотической темы ведем товары на автомобильные детали и на прочие все вещи, на все. Это манипуляция, да? Но представьте себе, эту манипуляцию разоблачать как? Написать подробную статью, в которой сказать, что это противоречит таким-то принципам здравого смысла, международного права, правоприменения, злоупотребления права, искажения трактовок таких-то пунктов. Кто будет это читать? Никто. А просто ввести тариф по этому поводу. Мы взяли чрезвычайку, объявили. Когда такие вещи происходят, то мы говорим, что это нарастает авторитаризм.

Я в какой-то момент взял и составил список признаков. Из головы, по новостям, что называется, из того, что я помнил, я составил 10 пунктов. Потом попросил GROK, посмотри список, все ли я учел. Он мне еще добавил десяточек. Я, правда, из них 4 вычеркнул, потому что они казались повторами. На данный момент у меня в телефоне лежит список 16 пунктов признаков авторитаризма или тоталитарных приемов, которые использовались разными лидерами авторитарного и диктаторского типа, которые использует Трамп. От Путина он берет ложь. Массовую, безграничную, совершенно спокойную ложь. Он спокойно говорит о том, что Америка оказала помощь Украине на 350 миллиардов долларов. Но эта цифра не соответствует действительности.

DOGE публикует данные о том, что поставлялись презервативы боевикам ХАМАС на безумную сумму. Но этого просто не было. Фактчекеры проверяют, что нет этого. Ну нет, были другие вещи, что-то похожее. Слова какие-то, одно слово из одного сообщения, другое из другого сообщения. Но в результате ложь эта распространяется, тиражируется, и это заводит людей. Вот эти способы, их много еще. И чрезвычайные полномочия, и ложь, все это вместе, это авторитарные приемы.

Можете назвать пять основных авторитарных методов, которые использует Трамп?

— Я бы назвал, конечно же, апелляцию к чрезвычайным полномочиям. Это массированная ложь. То есть ложь как инструмент работы. Не то что где-то что-то немножко преувеличил, где-то высказался грубовато. Это бывает среди политиков. Нет, просто отчетливое, совершенно такое, «называть оленя лошадью», то самое. Это система комиссаров введенная. Это прямые нарушения закона, то есть издания указов и совершения действий, которые прямо нарушают закон, в расчете на то, что авось прокатит, авось не сумеют оспорить.

Вот, наконец, это чистка всего правительственного аппарата, выполненная по принципу, пусть все, кто хочет, немедленно уволятся. Но если потом на эти места все-таки понадобятся люди, то дальше набирать будем своих. Или, например, из чрезвычайных еще вариантов, это то, что было сделано с Национальными институтами здравоохранения. Это просто катастрофа, когда взяли и их просто остановили. То есть крупнейший конгломерат научно-исследовательских организаций им сказали, вы не имеете права тратить деньги, не имеете права. Отменились все поездки, даже на конференции.

Совещания, все, где должен был один сотрудник приехать куда-то, ему должны были оплатить проезд к месту совещания рабочего, все отменилось. Все было заблокировано. Любые гранты, любые. Это не USAID, которые помогают за рубежом кому-то, кому может Америка не обязана. Это собственные проекты.

Чего вы боитесь больше всего?

— Я больше всего опасаюсь того, что институты, которые сложились в Америке и в Европе, окажутся не готовы к тому, чтобы противостоять вот этой нарастающей агрессии простых решений. Простых, грубых решений, которые сначала демонстрировала Россия, которые демонстрируют теперь, ну я не могу сейчас сказать Штаты, но Трамп в Штатах. И которые, в общем, которым симпатизируют люди и в других странах. Не случайно в Германии только что прошли выборы, и там вдвое увеличилась представительство «Альтернативы для Германии». Да, партии, которая того же типа. Вот простые решения, Простые, грубые решения, У кого кольт, тот и прав, или у кого миллиард, тот и прав.

Я боюсь, что институты сильно расслабились. Причина здесь вот какая. Я это формулирую примерно так. Западный мир, он как бы устал от долгого мира. 80 почти лет жили без больших войн в Европе и вообще. Ну, там Вьетнам, там был Иран, Ирак, там еще кое-что, но в принципе такого масштаба войн, как первая, вторая мировая, все-таки не было 80 лет, и люди забыли, что это такое война. В этой ситуации начинает напоминать о реальности. И вот то, что мы видим разрушение на территории Украины, это, по большому счету, не только. И вот не надо это рассмотреть как локальный российско-украинский конфликт, война, агрессия, аннексия, все можно слова применять. Я никакие из них не отменяю.

Но я говорю, это лишь один из фронтов этой войны, мировой войны, которая сейчас начинается. И она не факт, что она будет горячей войной, хотя может быть местами и горячей. Но это перетягивание силами архаики на себя больших ресурсов. И на той стороне накопилось уже много. Это противостояние идет со времен проекта просвещения. Это первый раз проект просвещения, 400 лет назад начавшийся, когда пошла наука, возрождение, свобода предпринимательства, постепенное ослабление значимости аристократических институтов и подъем меритократических, как раз то, за что, кстати, Трамп выступает.

Но вот этот весь проект породил некие очень важные изменения в мире. И в этот пузырь новой фазы человеческой жизни, где есть уважение к личности, а не только к верховному владыке, где есть дух предпринимательства, где есть свобода, где есть уважение к слабому, а не только к сильному. В него смогло перейти примерно четверть населения Земли. Но больше 80%, ну около 80% экономики. А вот сейчас пошла реакция. Этот пузырь начал терять что-то, он начал немножко сдуваться. Мы рискуем этот замечательный проект просвещения сейчас потерять. Он не настолько устойчив, как это многим может казаться. Он уязвим.

И сейчас нужно просто понять, что война уже к нам пришла. Да, это не ракеты и не бомбы. Она пришла в другом формате. Она пришла в формате таких мозговых интервенций, когда потихонечку мы говорим, ну а чего на самом деле, почему это мы должны платить эти налоги, значит, 50% отбирают налогами, и это государство, так сказать, нам надо послать к черту все государство. А если мы пошлем, как нам предлагают либертарианцы, да, хорошие ребята, они говорят, ну зачем нам вот эти все бюрократы, власть, полиция, значит, все. Давайте мы добрые и хорошие люди, договоримся между собой сами, да. К добрым и хорошим людям приложатся банды, которые поставят всех этих добрых, хороших людей на счетчик.

И дальше пойдет иерархия этих банд. Кто кому подчиняется, кто с кем сильнее, кого сильнее. И мы получим гораздо хуже иерархию и власть, чем при нынешних государствах со сдержками и противовесами. Их надо защищать сейчас. Да, со всей их бюрократией, с которой надо тоже бороться, когда они перегибают. Но надо понимать, что эти структуры, неловкие, медленные, иногда просто головой об стенку бьешься, когда работаешь с этой бюрократией, сталкиваешься. Но тем не менее, это лучше, чем иерархия бандитов, которые появятся, если все это дело будет снесено. Вот это реальная опасность.

О чем мечтаете?

— Я мечтаю, чтобы этот кризис был понят. Я думаю, что для этого понадобится очень серьезная работа гуманитариев и естественников, ну, может быть, программистов, информационных технологов вместе. На том языке, которого у них до сих пор вообще нет. Просто для анализа этого конфликта не разработан язык. Как во время Второй мировой войны не был разработан язык, который потом сформулировали Фромм и так далее. По следам этого всего был сформулирован язык, на котором мы анализировали эти конфликты Первой и Второй мировой войны. И сформулировали концепцию прав человека, концепцию Организации Объединенных наций, суверенитета. Но при этом с сохранением прав человека и так далее.

Вот этой всех идеи не было до того. Ну или они были очень на низеньком уровне. А тут поняли, что это важно. Вот я думаю, что сейчас мы должны начать понимать. У меня у самого есть совершенно маргинальная гипотеза на эту тему, идея. О том, что мы должны понять, что социумы и структуры, институты внутри этих социумов на самом деле не являются просто бюрократическими конструкциями. Они являются в некотором смысле организмами. Они являются субъектами. Мы же признаем в некотором смысле субъектность. Субъект международного права. Юридическое лицо. Это такие зародыши этой новой субъектности.

Мы должны почувствовать, что структуры, которые создаются, которые развиваются, и, может быть, даже искусственные интеллекты со временем. Они обладают некоторой странной, нечеловеческой, неантропной субъектностью. И мы должны ее изучать. И мы не должны поддаваться тому сегодня мейнстримному представлению, которое называется методологический индивидуализм в политологии. В социологии, где говорится, что единственным мыслящим, интенциональным субъектом является человек, одиночка. Нет, люди, идеологии, корпорации, по-видимому, тоже обладают определенной субъектностью.

И нужно выстраивать новый язык, на котором мы эту субъектность признаем. Как когда-то мы не признавали субъектность рабов, холопов, а то и женщин, например, или детей. А вот сейчас мы их признаем субъектность. Другой расы, например. Расизм не признавал их субъектами. Это говорящие животные. А потом мы от этого отказались. Мы признали субъектность всех гомо-сапиенс. Просто постулировали ее. Это не научный факт, это волевое решение.

Нужно увидеть, что мы имеем дело с другими субъектами, не только человеческими. И эти субъекты на самом деле должны сосуществовать с нами в некотором, как бы это сказать, договорном порядке. Иначе, если мы начнем действовать с позиции, что никого, кроме индивидуумов, нету, мы обязательно будем сталкиваться вот с такими феноменами, когда вдруг ни того ни сего, как черт из табакерки, выскакивает какой-нибудь новый диктатор. И каким-то образом подчиняет себе все, потому что у этих институтов нет субъектности. Их можно взять и сломать.