Я знаю, что не смогу убить человека

Виктору Федорову — 36. Родился и вырос в Якутске. Выучился на экономиста. Поработал и в частной компании Чичваркина, и в государственном Сбербанке. Ценит свободу, любит путешествия. После начала войны понял, что жить в России больше не может. Эмигрировал в Германию. О мобилизации в регионах, бытовом шовинизме, важности протеста Виктор говорит в проекте «Очевидцы»: «Заплатить штраф 3-5 тысяч по неявке, пойти на административное нарушение — для людей гораздо страшнее, нежели война. Нежели пойти и не понимать, вернешься ты или нет. Для меня не стоит такой выбор. Я знаю, что не смогу никогда убить человека».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Виктор. Я из города Якутска, сегодня мне исполнилось 36 лет. По средне-специальному образованию я маркетолог, по высшему — экономист. Во время учебы я работал в компании «Евросеть». Сейчас я подписан на Чичваркина — это человек, который ставил самого низкого работника — менеджера — выше любого руководителя. 6 лет я отработал в Сбербанке. Там ты не можешь что-то решать сам, тебе всё нужно согласовывать с руководителем. Я очень свободолюбивый, люблю путешествовать. Первое место, которое я посетил в 2008 году, это ближнее зарубежье и страны СНГ — Крым. Тогда это ещё была Украина. Я отдыхал у брата в домике. В четырнадцатом году, когда все это случилось и Крым стал «наш», брат меня звал, но я не могу туда приехать, потому что до сих пор не воспринимал это территорией России. Я понимал, что это спорная территория, и как только я ступлю на эту землю, то автоматически, по умолчанию готов принять то, что случилось. После этого я туда не возвращался.

Почему уехали из России?

— Из России я уехал еще в январе 2022-го, до войны. У меня была английская рабочая виза. Она позволяла мне уехать, работать и жить полгода в Англии. Я хотел открыть для себя Англию, потому что мне казалось, что это настолько недостижимо для парня из Якутска: поехать в Англию, получить жизненный опыт, потому что весь опыт, который я получил ранее, меня угнетал. Я работал на сборе урожая в Англии, познакомился с поляками, познакомился с таджиками, с туркменами, с украинцами, с молдаванами. Для меня было открытием, что такое разное количество национальностей, собранных в одном месте, могут существовать без конфликтов. 24 февраля ребята из Украины, с которыми мы познакомились и общались, не выразили своего негодования нам, что мы русские. Не было того, что показывают по федеральным каналам: травли и ненависти от украинцев. И дальше, сколько бы я ни встречал украинцев, не было негатива в мой адрес, даже когда я выходил на митинг с украинцами. Я немножко волновался, ведь некоторые люди спрашивали, стоит ли выходить, но для меня вопрос «стоит ли выходить» не стоял. Мы вышли с флагом «БСБ», а многие украинцы не знают, что это за флаг и мы объясняли, что это новый флаг России. Поначалу нас волновал вопрос безопасности, когда вышло больше двух тысяч украинцев, а людей из России было немного, но они подходили и говорили: «Спасибо, что вы здесь. Спасибо, что еще остаются россияне, которые не подвержены пропаганде и не верят в „освобождение“ Украины, а поддерживают нас по-человечески».

Как мобилизация отразилась на регионах вроде Якутии?

— У меня есть знакомые и в Бурятии, и в Якутии — это мой родной регион, и я его отслеживаю. Как раз в маленьких регионах люди, наверное, меньше всего сопротивляются, потому что они привыкли жить так, как им говорят. Некоторые задают вопрос: «А что нам делать? У нас нет выбора». Я всегда говорю, что есть выбор: идти или не идти убивать людей. Для меня он не стоит. Я знаю, что я никогда не смогу убить человека, для меня это за гранью. Как такое возможно, что люди склонили голову и идут по этой повестке в военкоматы, а те их массово забирают? Заплатить 3−5 тысяч штрафа по неявке или административное нарушение для них гораздо страшнее, нежели война. А может быть, они до конца не понимают и не видят всю ситуацию. Я уже очень давно не смотрю федеральные СМИ и не знаю, что там показывают, но 5 тысяч штрафа и административное правонарушение, наверное, не так страшны, как лишиться жизни, потерять сына, отца, брата. Когда началась мобилизация, маленькие регионы первые попали под удар. Не из Москвы или Санкт-Петербурга, а именно из регионов в процентном соотношении забирали больше всего. В Якутии есть малочисленные народы, например эвенки, которые живут на севере и которым при рождении даются вкладыши о том, что они малочисленные народы. В моем окружении есть женщина, у которой сын ушел служить в армию. Она позвонила в военкомат и спросила: «Разве можно забирать малочисленные народы на войну? Их и так мало». На что наш республиканский военкомат ответил: «Мы не делаем различий по национальному признаку». Даже если ты из малочисленного народа, в котором всего тысяча человек на всю страну — тебя все равно заберут. Понятно, что вопроса «больше или меньше» вообще не должно быть, но когда происходит такое, разве это не проявление шовинизма или национализма? Мы хотим почистить ряды нашего населения от малочисленных и коренных народов? В интернете много информации о якутских женщинах, выходивших на митинги. У нас есть национальный танец — осуохай — и женщины, когда выходили на площадь, танцевали его. Они выходили почти неделю, пока их не разогнали. Когда полицейские забирали людей, толпа вцеплялась в этого человека, и не отпускала его.

Приходилось сталкиваться с бытовым шовинизмом в России?

— За всю мою жизнь и путешествия, столько раз, сколько у меня просили паспорт в Москве, не просили больше нигде. Для меня в Якутске выйти без паспорта — это нормально, никто ко мне не подойдет для проверки документов. А в Москве я сталкивался с этим повсеместно: тебя могут и три, и четыре раза остановить. Паспорт у тебя спрашивают потому, что твоя внешность не соответствует среднестатистической русской или европейской, а на вопрос: «Почему вы меня остановили?», у них стандартный ответ: «Проверка документов». То есть для них нормально остановить человека для проверки документов. Ни в одном другом городе России такого нет, в Европе и странах Азии тем более. Говоря о нацизме и национализме, нужно обращать больше внимания на то, что происходит у нас в стране.

Якутия — протестный регион?

— Если вы поднимите архивы 2018-го года о выборах президента, то увидите, что в тот год республика проголосовала за другого кандидата. Якутск проголосовал за Грудинина, и после этого наш глава был снят. Я вырос в семье, в которой считали, что наш голос важен, что это наш гражданский долг.

Кто виноват, что жизнь миллионов была разрушена?

— Это сложный вопрос. Бесспорно, виновата власть. Но мы выбрали эту власть, значит мы и виноваты. Тогда надо говорить о коллективной ответственности всех россиян. Я говорю «россиян», а не «русских», потому что Россия большая и многонациональная страна. Кто-то говорит о индивидуальной ответственности, но я всё же склоняюсь к тому, что ответственность общая.

Что не так с Россией?

— Я рассуждал на эту тему со своим приятелем. Я его спрашивал, возможно несколько грубо и некрасиво: «Когда же вы перестанете романтизировать Советский Союз, говорить, что тогда было так прекрасно, так хорошо? Наверное, что-то поменяется, когда умрет последняя советская бабушка». Мы с ним много дискутируем и разговариваем на эту тему. Очень много молодежи подвержено пропаганде. Да, я считаю, что 35−40 лет — это молодые люди. И из-за этого, даже если умрет эта последняя советская бабушка, еще долгое время ничего не будет меняться. Если бы люди видели мир, то они не чувствовали бы никакой угрозы. Я был в Украине в 2012-м году, и никто у меня не просил паспорт. Так что для меня это просто нонсенс, когда кто-то говорит, что к нам плохо относятся. Когда ты живешь в условиях от зарплаты до зарплаты — получил зарплату, живешь месяц, получил вторую зарплату живешь следующий месяц — получая зарплату чуть больше, ты думаешь, что живешь хорошо. Я тоже думал, что живу хорошо, ровно до того момента, пока не понял, что больше не могу ходить на работу с 9 до 6, потому что это не жизнь.

Что можно сделать, чтобы война быстрее закончилась?

— Бесспорно, это должна быть помощь от Европы и Америки. Все санкции должны быть жестче, чтобы чаша весов перевесила, и Украина наконец освободила свои аннексированные территории, в том числе Крым. Но это не освободит Россию. Все-таки я россиянин и патриот своей страны. Я люблю свой край. Чтобы изменить что-то внутри страны, нужно привлечь внешних наблюдателей. Какой-то период времени, может быть 20−30 лет, сторонние наблюдатели будут иметь возможность воздействовать на органы власти в России. Мы видим, что та условная демократия в 90-е была настолько иллюзорна, что рухнула за один день.

Восстановятся ли отношения между россиянами и украинцами в будущем?

— Для себя я решил так: что бы мне ни говорили, как бы ни выражали свою позицию, я могу им простить в свой адрес всё, любые слова, даже самые агрессивные, потому что это их боль. Наверное, такую боль пережить невозможно. Многие потеряли свои семьи, дома и им некуда вернуться.