Юлия Галямина: «Убегать из дома – ниже моего достоинства»
Юлия Галямина – политик и общественный деятель, в недалеком прошлом ученый, педагог РАНХиГС и МГУ, депутат. Из-за статуса иноагента ей пришлось эту часть своей деятельности прекратить. С соратницами создала в России женское движение «Мягкая сила». Юлия считает, что стоит продолжать вести диалог друг с другом, чтобы выбраться из болота.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Юлия Галямина, я политик и общественный деятель. Долгое время была ученым, педагогом, но из-за моей политической деятельности меня лишили возможности заниматься наукой и преподавать. Впрочем, ещё меня лишили возможности быть депутатом, что мне очень-очень нравилось. Сейчас я сосредоточена на том, чтобы объединять людей, создавать социальные связи, связи доверия, которые очень помогают нам сейчас и помогут в будущем.
Как изменилась ваша жизнь после 24 февраля 2022 года?
— Самое главное, что изменилось — стало очень сложно, почти невозможно проводить публичные открытые мероприятия. Закрытые мероприятия, которые мы могли делать, всё еще делаем. У нас был съезд нашего движения «Мягкая сила» — движение женщин-активисток и политиков. Публичные открытые мероприятия стали практически невозможны потому, что очень часто приходит полиция. Стали невозможны митинги, пикеты — то, что мы делали раньше для того, чтобы доносить свою точку зрения. Прежде всего, очень сильно повлияла на нашу деятельность репрессивная машина.
Власти считают вас иноагентом. Каково жить в этом статусе?
— Ничего особо страшного в этом статусе нет. Нужно отчитываться раз в три месяца и проводить аудит компании — это, конечно, стоит денег и не очень приятно. Самое неприятное в этой истории — если вы педагог, то педагогическая деятельность со статусом иноагента запрещена. Поэтому пришлось отказаться от формального преподавания в каких-то государственных и муниципальных институциях. Больше никаких особых изменений нет. Ну, надо еще все время плашку эту писать у себя в соцсетях.
Какие у вас планы после увольнения из РАНХиГС?
— Я продолжаю заниматься наукой, если говорить именно про мою научно-педагогическую деятельность. Я преподаю в неформальной группе желающих студентов такой предмет, как политическая лингвистика. Моя основная деятельность сосредоточена в общественном поле и пространстве. У нас есть несколько проектов, которыми я занимаюсь — они очень важны для меня. Прежде всего, это движение «Мягкая сила» — движение женщин-активисток и политиков, «Земский съезд» — объединение независимых муниципальных депутатов, которые до сих пор есть в нашей стране. И «Живые проекты» — образовательное пространство для активистов и местных лидеров, которые хотят получить больше возможностей и компетенций в этой области.
С какими еще преследованиями за антивоенную позицию вы столкнулись?
— Меня посадили в спецприемник где-то в марте прошлого года, через несколько дней после 24 февраля. Я с месяц там просидела, и из-за этого мне увеличили на месяц условный срок, который был у меня на тот момент по статье 212.1 — статья о повторном нарушении закона о митингах. Абсолютно антиконституционная статья, на мой взгляд. Все. больше, слава богу, ничего не было.
Мирный протест что-то может поменять в России?
— Мне вообще не нравится слово «протест», честно говоря. Может изменить коммуникация или диалог с людьми — вот что самое важное. Ты можешь протестовать, но если это не доходит ни до тех, кто принимает решения, ни до общества в целом, то это, конечно, не работает. Надо искать такие формы, которые позволили бы коммуницировать с обществом. И это не обязательно протест, и даже возможно, не протест. Это скорее поиск того общего, что у нас есть с нашими согражданами.
Можно ли в России повлиять на политическую ситуацию с помощью демократических механизмов?
— В сегодняшней ситуации, конечно же, все равно надо участвовать в выборах. Но понятно, что мы можем участвовать только в местных выборах, потому что в остальных мы бы, может, хотели, но скорее всего нам не дадут. Например, в 2019 году мне не дали возможности участвовать в выборах в Мосгордуму — тогда очень многих кандидатов сняли. Но на местных выборах даже сейчас, да и прошлым летом победили несколько человек в Москве и не только. Люди участвуют в выборах и побеждают. Это очень хороший способ коммуникации с обществом, что очень важно. Насчет других демократических механизмов: у нас есть возможность писать петиции, у нас до сих пор есть возможность разговаривать через соцсети: они очень ограничены, но эти инструменты есть. И пока они есть, ими надо пользоваться. Конечно, кардинальные изменения возможны только если бы произошло кардинальное переустройство власти и у нас была бы возможность участвовать в выборах, был бы доступ к телевидению, к возможности открыто говорить. И в какой-то момент это обязательно произойдет. Вопрос только когда и как. Сейчас этого никто не знает. Но мы должны пользоваться теми возможностями, которые сейчас есть, и менять отношение общества к происходящему. Показывать, что эта ситуация ненормальная. Ненормально, что у нас идет спецоперация. Ненормально, что у нас есть репрессии. Ненормально, что у нас нет свободы слова. Ненормально, что у нас не допускают кандидатов на выборы. У нас не работают механизмы, которые позволили бы обществу влиять на принятие решений. И это очень сложная задача, но здесь должно быть движение снизу и, конечно же, движение элит. Если все это сойдется в одной точке, то возможны изменения.
Чтобы вы посоветовали россиянам, которые хотят участвовать в политике, но не знают, с чего начать?
— Мне кажется, индивидуально это очень сложно делать, поэтому нужно искать объединения, которые кажутся вам интересными, которые вас привлекают. Это может быть местное сообщество, решающее какие-то местные проблемы. Это могут быть объединения, как наше движение «Мягкая сила», куда мы приглашаем активных женщин. Это могут быть какие-то другие объединения, которые помогают беженцам. Можно делать локальные медиа, small media, если у вас есть к этому предрасположенность. Можно заниматься антикоррупционной деятельностью, а можно просто разговаривать с людьми, со своими знакомыми, с теми, кто придерживается другой точки зрения, ища близкое, что есть у всех нас. И через это общее, через понимание, через милосердное отношение к человеку можно выстроить диалог. Это самое главное и сложное. Если вы не хотите вступать в общественные организации, можете просто начать разговаривать с людьми, со своими друзьями, знакомыми и незнакомыми, соседями.
Какой смысл участвовать в выборах?
— Смысл в том, чтобы побеждать, помогать и общаться с людьми. Когда ты депутат, у тебя есть возможности вовлекать людей в политику на локальном уровне, вовлекать их в ответственность за свою землю. Это очень важно. Самая главная проблема в том, что люди не чувствуют ответственности за что-то, кроме того, что находится у них дома, даже за свой подъезд. Надо помогать людям почувствовать эту ответственность, объяснить её необходимость. Будучи депутатом, это гораздо проще делать. Понятно, что не всегда удается победить. Но сама избирательная кампания дает возможность разговаривать с людьми.
Среди ваших знакомых есть кто-то, кто поддерживает войну?
— Среди близких нет. А так, конечно, я часто сталкиваюсь с такими людьми и разговариваю с ними.
А вам удавалось переубедить людей с провоенной позицией?
— Нет задачи переубеждать — это неправильная задача. Надо искать общие ценности и показывать те вещи, которые нас объединяют. Очень сложно изменить картину мира человека, цепляющегося за нее по каким-то своим причинам. Чаще всего эти причины связаны с тем, что человеку очень страшно поменять эту картину, ведь тогда он будет находиться в изоляции, окажется, что он против своей страны. Но тут очень важно показать, что у нас есть что-то общее — во мне и в нем — и посеять какое-то сомнение относительно того, что происходящее соответствует тем ценностям, про которые он говорит. Споры с аргументами, выстраивание логической аргументации работают с человеком, который уже засомневался и сам себя переубедил. Поэтому переубеждать — это ложная цель, которая не работает. Надо показать другое, альтернативное будущее, чтобы человек о нём задумался, подумал о том, что оно должно быть другим, и ему хочется это будущее сделать другим. А для этого нужно, чтобы, например, закончилась спецоперация. И он должен этот вывод сделать сам.
Что не так с утверждением российской пропаганды «Мы боремся против нацизма в Украине»?
— Любые «обзывалки», ярлыки — это всегда ложь. Эти явления гораздо сложнее, чем какой-то навешенный ярлык. И очевидно, что этот месседж не особо зашел. Мы видим, что пропаганда в последние месяцы его уже не повторяет. Она говорит по-другому. Она говорит, что мы боремся с коллективным Западом, с угрозой НАТО, но никак не с нацизмом и фашизмом в Украине. Потому что люди видят, что все это ничем не подтверждается и не принимается обществом. И поэтому от этой идеи отказались. Мне кажется, ее не надо повторять и нам.
Что сейчас могут сделать россияне, чтобы приблизить окончание войны?
— Разговаривать с людьми и находить общее будущее, которому мешает спецоперация. Находить какие-то общие ценности жизни. Потому что я думаю, что большинство людей в России понимают, что жизнь — это ценность. Они не чувствуют своей ответственности за то, что происходит. И надо показать, что какая-то ответственность за то, что происходит, на нас есть. И что наше отношение может изменить ситуацию. Простое отношение, то, как мы думаем — это уже может поменять ситуацию. Мы видим это хотя бы по тому, как проходила мобилизация. Мобилизация почти никому не понравилась, она у властей шла с большим скрипом. Сейчас они уже не проводят таких больших кампаний, как было в сентябре. Потому что поняли, что общество сказало: «Нет, то, что вы делаете, нас не устраивает». И очень важно, чтобы общество пришло к этому консенсусу, что «нас это не устраивает». Для того, чтобы оно к этому пришло, надо разговаривать друг с другом. Важно говорить о будущем. Мы сейчас готовим один проект про разговор о будущем, чтобы начать говорить с людьми об их мечтах. Предложить людям представить, каким может быть будущее, чтобы мы увидели его вместе. Например, я уверена, что все люди хотят, чтобы их дети были здоровы. Все хотят, чтобы у них была хорошая работа и достойный заработок. Все хотят хорошего досуга. Все хотят того, чтобы нас ценили. Все хотят того, чтобы нашу страну принимали в мире, а не так, как происходит сейчас. А как этого достичь — уже другой вопрос. Надо начать мечтать о другом образе будущего, вернее, вообще хоть о каком-то будущем. Потому что сейчас никакого будущего у России как будто нет. Кажется, что это просто черная пелена. Власти совершенно не предлагают нам никакого будущего. И разговор о том, какими мы хотим стать, и как мы хотим жить — очень важен и может изменить ситуацию.
Почему вы не уехали?
— Потому что я очень люблю свою страну, свой дом, свой Тимирязевский район, малые города России. Для меня потеря всего этого была бы просто ужасна. И, наверное, для меня это чувство одно из самых главных в жизни — любовь к своей стране, к своей малой родине и к своей большой родине. Ну и кроме того, мне кажется, что это ниже моего достоинства — убегать, когда тебе что-то угрожает. Это мой дом, почему я должна из него убегать?
Как вы относитесь к спорам уехавших из России и оставшихся?
— Все эти споры рождаются из-за психологической травмы у тех и других. Мне как человеку оставшемуся кажется обидным, что многие мои друзья, знакомые, соратники, коллеги уехали, потому что если бы они были здесь, мне было бы легче жить. Но, с другой стороны, я понимаю, что это их выбор и их дело. Они сами вправе решать, где им жить и что им делать. Это их базовые права. То же самое и с уехавшими. Им кажется, что те, кто остались, как бы опровергают своим существованием на свободе причины их отъезда. Мы живем здесь и не испытываем тех трудностей, порой очень серьезных, которые испытывают уехавшие люди. Я просто не представляю, насколько это тяжело. Лично для меня было бы невыносимо оставить свой дом. И люди пытаются обвинить других в своих проблемах. Я тоже часто поддаюсь эмоциям, но понимаю, что неправильно перекладывать свои проблемы на других и делать вид, что причиной всех бед является то, что люди остались или то, что люди уехали. Конечно же, причиной всех бед является то, что делают наши власти. А то, что мы все эти годы позволяли им так себя вести — другой вопрос. Но мы должны извлекать уроки из нашего существования и делать выводы, как нам жить дальше.
Чего вы боитесь больше всего?
— Это какой-то вопрос с подставой. Сейчас я скажу, чего я больше всего боюсь, и мне это предложат в ФСБ или МВД. Нет, я, наверное, не буду говорить, чего я боюсь больше всего, если говорить о моих личных страхах. Мои страхи — это мои страхи, и я не хочу ими делиться. Я боюсь высоты. Чего я боюсь в общественном плане? Я боюсь, что наше общество не извлечет уроков из того, что произошло. И мы будем долгие годы находиться в этом повисшем и прокисшем состоянии, у нас не будет возможности развития, не будет возможности менять ситуацию, чтобы выйти из этого застоя или болота, и прийти к солнечному, светлому будущему, которое могло бы ждать нашу страну, если бы мы были ответственными.
Представьте себе, что не станет Путина. Что будет дальше?
— Я уверена, что в какой-то момент все равно наступит демократизация, потому что путинский режим авторитарный и держится на одном человеке. Отсутствие центра сразу сделает ситуацию не такой монолитной, а элиты не такими сплоченными. Между ними начнется конкуренция, и в ней они, конечно же, будут обращаться к обществу, а для того, чтобы обращаться к обществу, необходима демократизация: больше свободы слова, меньше репрессивности, больше участия граждан в политических процессах. Это обязательно наступит. Дальше вопрос: насколько люди, которые хотят изменить и развить нашу страну, продвинуть повестку человечности (а это основная идея «Мягкой силы»), смогут найти общий язык с другими людьми, которые долгие годы старались не принимать никакого участия в политике. Если нам это удастся — а начинать надо уже сейчас — то, конечно же, все начнет изменяться в лучшую сторону.
Что нас ждет в ближайшем будущем?
— Тут всё более-менее понятно. Нас ждет милитаризм, насилие в общественной сфере, ограничение свобод, экономический упадок. Понятно, что спецоперация требует больших денег, плюс на нас наложены санкции, и денег в бюджете и в экономике развития не будет. Может быть будут деньги в милитаристской экономике, но она же не дает никаких инвестиций в будущее. Она не производит то, что развивает жизнь — наоборот, она ее уничтожает. Поэтому ничего хорошего в ближайшее время нас не ждет. Но, с другой стороны, общество все-таки начнет думать, начнет солидаризироваться, больше людей зададутся вопросами: «Какого черта происходит? А что я могу сделать для того, чтобы это изменилось? А какое мое отношение к происходящему?» Нет худа без добра. Зло всегда развивает добро.
