Той России, что мы помним, уже нет

Надежда Юрова, журналист «Новой газеты Европа», убеждена, что нельзя жить только войной – сойдешь с ума! И в то же время для честного журналиста сегодня война – главная тема. Надо говорить, что война – это ад! Надежде, как и многим российским журналистам, пришлось покинуть Россию. Но она верит, что вернется домой, чтобы Россию менять.

Расскажите о себе

— Меня зовут Надежда Юрова. Я — продюсер подкастов в «Новой газете». С недавнего времени ведущая на Ютубе «Новой газеты. Европа».

Как и почему вы уехали из России?

— Поскольку я работала в «Новой газете», то когда началась война мы, соответственно, начали сразу же об этом очень много чего писать. Мы делали много ежедневных стримов, продолжали работать с повесткой. Ну, а потом, в марте, случился закон о фейках. В этот же день «Новая газета» решила приостановить работу. Потому что не говорить о войне невозможно, недопустимо. Сначала мы были в жуткой растерянности. В этот же день мы получили паспорта с гуманитарными визами. Но у нас не было никакого плана. И как бы, есть эта виза и есть. И чего мне с ней делать? По иронии судьбы мы получили эти визы в тот же день, когда газета приостановила работу. А дальше наступило такое безвременье, в котором мы не понимали, что делать дальше. В какой-то день нас собрали всех вместе в студии медиа-отдела, и наш генеральный продюсер говорит, типа, ребята, у вас есть 4 часа, чтобы решить поедете ли вы работать в «Новую газету. Европа» в Ригу. Я помню, тогда первая у меня была мысль: «Как я маме скажу?» У меня не было сомнений, что, конечно же, я уеду. Я не смогу молчать, не смогу делать подкаст про животных. Не моя история. Вот поэтому, да. И вот тогда стало понятно, что конечно же я еду. От этого момента прошел примерно месяц, как я реально уехала. Была очень долгая подготовка.

Как ваша мама восприняла ваш отъезд из России?

— Она восприняла хорошо. Она сказала, что она гордится мной, моим выбором. Что она всегда учила меня быть честной. И что я борюсь за то, чтобы был мир на свете, и это круто. Ну конечно же, для меня, и мамы, и бабушки, и всей моей семьи, с которой у меня супертесные отношения, и мы прям вообще невероятно близки друг другу, для нас всех это была трагедия. Я прям помню, что я этот месяц ходила и каждый день думала, что вот сейчас у меня осталось 15 дней, в которые я могу обнять маму, а потом вообще непонятно, что будет. И конечно же, мне было понятно, что если я уезжаю, то в Россию я уже не вернусь. В особенности из-за того, что я согласилась работать в кадре под своим именем. Поэтому ну всё, вернусь через 7 лет. Так вот.

Как вы и ваши коллеги устроились в Риге?

— Было очень много работы и, честно говоря, даже не помню вообще первые пару месяцев. Я даже город не посмотрела. Потому что не было выходных — мы работали. Мы каждый день снимали-выпускали, снимали-выпускали, снимали-выпускали. Поскольку я работаю с новостной повесткой, это неминуемо влечет за собой тот факт, что я не могу выключиться совершенно. В «Новой газете. Европа «на новом месте вообще замечательно мы все устроились. У нас очень хороший офис. У нас очень классная команда. Нас довольно много здесь, в Риге. На самом деле самое вообще важное, что есть в этом переезде — это то, что поменялось локация, но не поменялись люди. Мы все как работали в Москве, так и работаем в Риге. И конечно, для такого момента, когда ты пытаешься интегрироваться и как-то понять, что это за новая жизнь, важно, чтобы рядом было хоть что-то привычное. Поэтому работа газеты началась бодренько. Мы начинали всё с нуля. Если у нас была «Новая Газета”-YouTube, в котором полмиллиона подписчиков, то тут их было ноль.

Каково это рассказывает про жизнь в России, находясь там?

— Я абсолютно убеждена, что не обязательно находиться внутри. Потому что, на самом деле, я считаю, что я внутри России гораздо больше делаю, чем многие люди в России. Ну правда. Я настолько сильно в повестке. Я делаю все для того, чтобы люди в России жили по-другому. И на это положила свою привычную жизнь. Чем я заслужила такое отношение, что ты физически не в Москве сидишь, поэтому не говори, что там происходит? Ну в смысле? Я не слепая, у меня миллионы источников. Я делаю свою работу честно. Я не понимаю, почему так говорят. И я не считаю, что это так. Ничего не изменилось. Не изменились темы, о которых мы говорим, и мне бы хотелось, чтобы они не менялись. Мне хотелось говорить о чём угодно, о чём мы раньше разговаривали, но не об этой дичи.

Война сейчас главная тема в медиа. Как рассказывать о другом?

— Если мы сейчас сконцентрируемся на войне только — мы сойдем с ума. И у нас не будет сил никаким образом бороться с ней. Есть жизнь, и она продолжается. И мы ходим в рестораны. Мы — люди. Мы не мы не сидим круглосуточно дома и такие: «Война! Война!» Нет. У разных СМИ разные интересы, разные аудитории, разные пойнты. Мы — политизированные истории. Мы, да, мы говорим про войну в большинстве своём. У нас какое-то своё направление. Есть какие-то лайфстайл-штуки.

Я считаю, что у честного журналиста, у честной журналистской работы обязательно есть цель — говорить, что война — это ад, что это ужасно, что это катастрофа. Редакция этого издания точно должна заявлять свою военную позицию. Но вот переехали люди в Ереван, в Ригу, в Тбилиси, куда угодно, они же и так чувствуют себя бездомными. Ну как, им же нужно дать хоть какую-то малюсенькую надежду на то, что жизнь продолжается, ребят. Давайте мы соберёмся все вместе, и будет лекция, и мы про это расскажем. Вот сюда мы ходим покушать. Вот здесь прикольный музей. Правда, нельзя категоризировать. Нельзя «чёрно-белобелить», нельзя. Жизнь продолжается.

Есть ли смысл в митингах против войны в Украине, проходящих в разных странах?

— Человек может выбрать, как проявлять свою позицию. Я проявляю свою позицию своей работой. Другой человек такой: «Я не могу сидеть дома. Я работаю айтишником, но я не могу сидеть дома». И вдруг организовывается такая история. Я считаю, что этому нельзя, не нужно препятствовать. Что, наоборот, любая инициатива — это круто. Нам уже уже сказали не выходить. Уже мы этого просто чайно-столовыми ложками наелись. Нет, выходите. Хотите — выходите. Это действительно безопасно и любое слово важно. Мы помним одиночные пикеты от бессилия и отчаяния в Москве. Но это происходило, потому что только так было возможно. А здесь возможно по-разному. А главное, даже самый маленький вклад, ну вот как этот одиночный пикет, его снимут и он разлетится в интернете.

Есть ли те, кто поддерживает Россию в Латвии?

— У нас же у всех есть такая история, что мы уехали из кошмарной ситуации в своей стране туда, где условно лучше. Но у каждой страны есть свои проблемы. И внутри этой страны есть люди, которые согласны, или не согласны. Каждый второй таксист в Риге мне говорит, что в России круто, Путин — молодец и война — класс. И типа, зачем вы уехали? В Москве так круто. Мне хочется сказать, ну, езжай! Я считаю, что если бы в моей стране люди из Африки бы вышли на митинг, потому что они борются за то, чтобы у них в стране всё было хорошо, а по-другому они делать не могут. В чём проблема? Они хотят, чтобы было хорошо. Чем они тебе мешают? Ну вот стоят они там 100 человек на площади. Они тебя пройти мимо мешают, или чем? Или своим присутствием? Или у тебя другая позиция и ты не согласен? Выходи на митинг со своей позицией.

В Латвии есть русофобия?

— Все говорят по-русски. Ты приходишь и говоришь: «Я из Москвы». И сразу продолжаешь эту фразу: «Я уехала из Москвы и покинула свою родную страну, потому что я — оппозиционный журналист. Работать я там не могу продолжать». Всё, все вопросы снимаются. У тех, у кого именно этот вопрос есть. А те, кто просто тебя ненавидит, потому что ты — страна. Я не знаю, может они ещё оккупацию советскую не могут пережить. Ну да, окей. Флаг им в руки. Я с таким не сталкивалась. Кажется только один раз столкнулись с каким-то таким комментарием. Я вызвала скорую, приехала женщина, и она зашла и говорит «Дайте документы». Я даю паспорт российский, загран. И она так смотрит: «Вы из России?» Я лежу умираю. Я даже говорить не могу. Моя подруга говорит: «Ну да» — «И чего вы сюда припёрлись?» Прямо вот в такой формулировке.

Как вы относитесь к понятию «коллективная ответственность»?

— Я не верю в коллективную ответственность, но у нас паспорта этой страны. Мы — граждане этой страны. И я считаю, что я делаю правильное дело. Я сама с собой в полных ладах. Но людям, которые понимают, что война — это очень плохо и наша страна делает очень плохо, объяснять им, что я не про это, я не за это, нет, я не устаю. Я, наоборот, считаю, что каждый раз, когда я об этом говорю я еще больше утверждаюсь для себя в той мысли, что я делаю всё правильно. Потому что это самое страшное сомнение, которое иногда появляется в моей голове.

Комфортно ли вам работать в Латвии после истории с телеканалом «Дождь»?

— Первая шутка, которую мы пошутили в редакции, когда случился «Дождь» была про то, что «Надежда Юрова, давай, скажи какую-нибудь херь в кадре, и мы все уедем». Но, честно говоря, позиция редакции такая — мы сразу солидаризировались с нашими коллегами. Мы считаем, что это катастрофа, Латвия не права в этом плане. Да, мы боялись что у нас тоже настигнет такая судьба. Но мы открыты, честны и чисты. И мы считаем, что за такие ошибки нельзя так сильно и резко наказывать.

Вы хотели бы вернуться в Россию?

— Я хочу вернуться к своей семье, очень сильно. Я очень их люблю, я очень по ним скучаю. Но той России, того дома, того, что я помню так тепло, его нет уже. Нет уже и когда будет непонятно. И поэтому, зачем мне туда возвращаться, если я здесь могу быть гораздо более полезной для той же России? Я уверена, что строить условно «прекрасную Россию будущего» будут люди, которые не живут в России. Я считаю, что если как можно больше людей будут понимать, бороться за правду, бороться за мир, за справедливость, желать своей стране лучшего — это гораздо больше, чем люди, которые сидят в Москве и они такие типа — «ну в принципе, я вне политики». И вот закончится война, умрет Путин, придёт Путин-2, потом еще что-то, и вот они также будут хавать, и также это всё будет идти. Я думаю, что всё в наших руках. Я не то, чтобы чувствую безысходность. Если я почувствую безысходность, я бы такая — нахера я тогда рискую, что я работаю? Нужно вернуться домой. Я там с мамой хочу пообниматься. Ну короче, я считаю, что мы сможем сделать это отсюда. Начать, положить этому начало.

И у меня есть мечта. Она абсолютно безумная, но я иногда ее проговариваю, как момент, к которому я хотела бы прийти. Я бы очень хотела вернуться в Россию, которая будет меняться. Она задышит. Она станет чуть-чуть свободнее и уже станет понятно, что у этой свободы есть перспективы. В неё нужно просто вкладываться. Я очень хочу быть тем самым поколением, этой волной людей, которые приедут и встанут у истоков этой истории.