Маша Макарова: «Путин оказался важнее для тех, кого я люблю»

Российские пропагандисты — государственные преступники, их нужно судить. На них лежит вина за гибель нашей страны и за разрушенные семьи. Так считает Маша Макарова, журналист, историк, антрополог. 15 лет назад Маша уехала в Польшу и с тех пор живет на две страны. Изучает историю ГУЛАГа и Холокоста, делает политические новости, водит экскурсии по бывшему варшавскому гетто.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Маша Макарова. Мне 35. Я родом из России. В Польшу я приехала 15 лет назад, но потом возвращалась в Россию. Работала в Москве. Закончила Шанинку. Работала в «Мемориале» и в журналистике. Я — журналистка, историк, антрополог. Занимаюсь новостной политической журналистикой. Занимаюсь темой ГУЛАГа, и темой Холокоста, в том числе темой Варшавского Гетто.

Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?

— Накануне войны я решил уйти из журналистики. Я подумала, что я устала от новостей. Хочу жить нормальной жизнью, работать в еврейском музее и никогда больше не читать новости, не заниматься этим профессионально. Чем ближе к войне, тем больше я понимала, что меня это снова затягивает.

За три недели до начала войны мне исполнилось 35. Я решила, что нужно строить стабильную жизнь. Накануне вечером, 23 февраля, я смотрела выступление Зеленского. На день рождения мне подарили бутылку Просекко. Я пила это Просекко — это был, кажется, последний алкоголь, который я выпила за эти месяцы войны.

Я узнала о начале войны в 4 утра по Варшаве. Я плохо спала, как наверное многие, кто следил за новостями. Я проснулась внезапно ночью. В темноте залезла в телефон, и попала как раз на то самое обращение Владимира Путина.

Это было страшно, потому что я смотрела это в одиночестве, в темноте. После того, как я это досмотрела, я позвонила моим родителям, моей маме, и сказала, что началась война. Это последнее, что я хотела бы сказать моим родителям. Я не очень понимала, что делать. Это был момент абсолютного шока. Когда казалось, что всё развалилось, что уже никогда ничего не будет, как прежде. Я в Варшаве, я не дома, не на родине. Я не понимаю, что делать. Я плакала. Я писала моим друзьям в Киев, потому что за несколько дней до этого мы переписывались. Я давала им свой варшавский адрес, чтобы они могли уехать из Украины ко мне. И это было какое-то метание, ситуация, когда ты не понимаешь, что делать. Бомбят твоих друзей в Киеве. Тебе ужасно стыдно, больно. Какой-то черный абсолютно мрак вокруг, потому что это твоя страна сейчас бомбит страну, где живут люди, которых ты любишь.

Я сделала тоже, что сделала 2014 году, когда посмотрела заседание Совета Федерации. Я нашла какую-то картонку дома, кажется, это была коробка из-под пиццы. Написала на ней на русском и на польском: «Преступники». Пошла в 7 утра с этой коробкой к посольству России в Варшаве. Там была только полиция. Я сказала, что я россиянка, и поэтому я здесь. Они проверили мои документы. Я стояла там, наверное, не знаю, минут 40 одна просто возле этого посольства и плакала. Я показывала посольству эту бумажку с надписью «Преступники» и плакала. Читала в другой руке новости в Телеграме о том, что происходит в Украине. И в этот момент мне пришло, я очень редко пользуюсь ВКонтакте, но мне пришло сообщение ВКонтакте. Я решила посмотреть, кто мне пишет, потому что в 2014 году, когда случился Крым и все что было дальше, мои бывшие одноклассники, однокурсники писали мне, что я предательница, что я предала родину, что хорошо, что я уехала, потому что России такие не нужны. Потом я в Россию возвращалась и работала там. И мне написал мой одноклассник, с которым мы никогда близко не общались, с которым мы учились просто вместе в школе и никогда кажется не встречались после. В 2014-м он как раз писал мне все эти вещи. Он написал, что открыл эту переписку и что не узнает того парня, которым он был в 2014 году. Что он хотел бы извиниться, что он в шоке от этой войны. Что за эти годы, прошедшие с аннексии Крыма он перестал смотреть телевизор. Стал читать другие новости в Телеграме. В тот момент абсолютной темноты, у посольства, когда начинается война, вдруг появился какой-то свет. Это было что-то ужасно важное, что меня поддержало. Этот парень уехал из России, когда объявили мобилизацию, потому что не хочет быть пушечным мясом.

Как близкие относятся к войне?

— Моя семья — это очень больной вопрос. Мне больно, когда я говорю со своей семьей. Я, в общем-то, не говорила ни с кем из близких, кроме моей мамы, все эти 8 месяцев войны. Наша семья разделилась еще после 2014 года. А потом, найдя какой-то очень шаткий компромисс, мы старались обходить острые углы, не разговаривать о политике. И я была дома на Новый год, и когда выступал Владимир Путин, мы традиционно смотрели его обращение. Потому что — семейная традиция. И стояли с бокалами шампанского, звучали Кремлевский куранты. А я очень люблю Красную Площадь, место в Москве, куда я иду, когда приезжаю — это Красная площадь. Потому что, это такой центр мира для меня. У меня было ощущение, что, а вдруг это последний Новый год, когда мы так все стоим вместе, всей семьей. Как-то вроде всё хорошо. То есть уже было известно, что российская техника стоит рядом с Украиной. То есть сложно было этого не замечать. И мне больно думать, что, возможно, действительно, это был последний год, когда мы стояли все вместе.

Я получала разные сообщения. Мне казалось, что невозможно видеть трупы в Буче и оставаться после этого человеком верящим в то, что это не российские войска, после всех доказательств, которые были журналистами представлены. Но я получала сообщение со словами, что я нацистская предательница.

Я не знаю, что будет дальше. Мне очень сложно это сказать, но для меня эти восемь месяцев оказались месяцами такого тотального одиночества, когда какие-то опоры, которые, как мне казалось, мне удалось выстроить за годы, предшествующие этому путем компромиссов, путем того, что семья все-таки важнее, чем что-то, что происходит сейчас, важнее, чем Владимир Путин, оказались разрушены. Оказалось, что да, для меня семья важнее, но оказалось, что Владимир Путин важнее для тех, кого я люблю.

Почему многие в России поддерживают войну?

— Я считаю, что те сотрудники российских федеральных СМИ, которые 8 лет, на самом деле еще и многие годы до этого, кормят россиян пропагандой и просто лгут им о том, что происходит вокруг, лгут им о том, как выглядят их собственная жизнь в стране, лгут им о причинах и последствиях — это государственные преступники. Я считаю, что этих людей нужно судить.

Я считаю, что эти люди виновны в гибели нашей страны, в том что происходит сейчас. Они виновны в войне, которая сейчас происходит в Украине. Они виновны в разрушенных семьях, разрушенных дружбах, браках, потому что такие случаи тоже есть. Это люди, которые променяли собственную совесть на ипотеки, на кредиты, на комфортную жизнь, на собственный страх. Мне кажется, что действительно то, что делает Российское телевидение, то, что делают люди, с которыми я училась вместе, потому что я училась на одном факультете, например, с главным редактором «Readovka», он посвящал мне стихи. Это преступники. Я готова сказать, что это основная причина того, что происходит с Россией, что происходит с нашим народом. Мне кажется, что с другой стороны, в России очень страшно. Я помню ощущение липкого страха, когда тебе кажется, что кто-то за тобой идет по улице, что к тебе какое-то повышенное внимание. Это действительно так потому что, если ты опускаешься в метро, на каждом шагу ты встречаешь полицию или Росгвардию. Если ты журналист, ты светишься на всех протестах, на всех крупных мероприятиях в Москве. Я понимаю, что люди боятся. Я понимаю, что иногда голова человека не в состоянии вместить весь ужас того что твоя страна, люди, с которыми ты, возможно по одним и тем же улицам ходил раньше, совершают собственными руками все эти ужасы, которые произошли в украинских городах и селах. Насилуют женщин, мародерят, убивают. Просто убивают, как воробьев стреляют. Легче сказать, что это невозможно. Ведь наша армия — она не такая. Не может такого быть. Не способна на это. Наверное, мне немного проще про это думать, насколько это возможно, в том смысле, что я изучала историю Холокоста. Я знаю, что очень сложно поверить в страшные вещи, но спустя несколько десятилетий кажется, ну да, они произошли, это было очевидно. Они же происходили. Все это видели. В моменте гораздо сложнее поверить, что это действительно возможно.

Кто виноват в том, что жизнь миллионов людей разрушена?

— Мне кажется, что все было плохо уже давно. Просто мы, россияне, учились с этим жить. Поклеили обои в аду, провели Интернет и сказали, что пойдет. Потому что, все нормально. У нас же Яндекс-Лавка и можно быстро переводить деньги, у нас крутой банкинг. Я знаю по себе, что когда я устала от новостей в Москве, я просто закрывала глаза на то, что происходит вокруг. Я читала новости, мне казалось, что я могу сделать? Выйти на улицу? Я помню свои ощущения от московских протестов, когда я понимала что на Большой Дмитровке, например, винтят людей, а вокруг город. И вокруг никто ничего не слышит. Люди сидят в заведениях, там ничего не слышно. Они не знают, что на соседней улице бьют людей. А даже если бы они узнали, то они бы сказали: — Ну, а что мы можем сделать? Что это изменит? И, мне кажется, это тоже такое ощущение, которое родилось у россиян за эти два десятилетия, ощущение полной беспомощности, невозможности повлиять ни на что, что происходит в стране. Это выученная беспомощность. Это то, чего в течение двух десятилетий добивался Владимир Путин. Добивались те, кто его окружает и чему поддались сами россияне. Да, здесь, мне кажется, сложно снимать ответственность с нас самих.

Я была ребёнком, в двухтысячных подростком, но мне кажется, что я помню, например, еще возможность задавать вопросы в университетах. Это, наверное, меня отличает от следующих поколений. Спорить, например, об оранжевой революции — хорошо это, или плохо. Но потом это уже было невозможно, и никого это не беспокоило. Все согласились, что, наверное, так и должно быть. Да, наверное, самый простой ответ. Это олицетворение зла. Наверное, самый простой ответ — сказать что в этом виновен Владимир Путин, который нажал кнопку войны. И нажал эту кнопку от имени всех россиян. И, конечно, никто ответственности с Владимира Путина не снимает, но мне кажется, что круг ответственных гораздо больше. Это война Владимира Путина. Да, это война против Украины, украинского народа, которого, по его мнению, просто не должно существовать. Но это и война против россиян. Это война против России, которую он ведет все эти все эти годы, когда находится у власти.

Почему многие покорно приняли мобилизацию?

— Когда я смотрю эти видео с мобилизованными, у меня очень двоякие чувства возникают. С одной стороны, чувство какого-то непонимания. Чувство того, что мне хочется орать от того, что я вижу. Потому что это люди, которые едут радостно в автобусах убивать. С другой стороны, едут радостно умирать самим. Мы знаем, что многие из тех, кто уехал погибли.

Жены провожают их, как будто они действительно едут на священную войну спасать Родину. Какую Родину? С другой стороны, мне жалко этих людей, потому что человека вырвали из его гражданской жизни, из уютного мирка, который построил для него Владимир Путин, и который этот человек сам построил с большим трудом, скорее всего, при помощи кредитов, низкооплачиваемой работы, унижений постоянных, взяток. Всего того, из чего строится сейчас российская действительность. И вдруг даже этот, такой абсолютно соломенный шаткий мирок, разрушили. Вырвали и отправили его умирать. Мне кажется эти люди должны понимать, что они ответственны за свой выбор. Что несмотря на то, что им кажется, что они ничего не решают в этом государстве, что они пешки в чужой игре, или в игре Владимир Путина, они должны понимать, что они люди. Что они в этот момент тоже делают свой выбор. Что они говорят — да, или нет. И что всегда можно сказать: «Нет». И всегда можно уйти. Как в анекдоте, когда зайчик сказал: «Можно ли не приходить на обед?» Бог сказал: «Да, можно, вычеркиваю». И этот анекдот прекрасно работает в этой действительности. Это опять-таки к вопросу о выученной беспомощности. Нам сказали, значит мы идем. Так происходят все «путинги». Так происходит абсолютно вся массовка бюджетников. Нам сказали в университете прийти на какой-то митинг, иначе отчислят. Всегда можно сказать «нет». Всегда можно повернуться и уйти. Да, за этим последуют, возможно, какие-то последствия. А возможно и не последуют. Россия — государство загадок в этом смысле.

Российская журналистика умерла?

— Это парадокс этого времени, что государство попыталось убить последнее независимые СМИ внутри России, и вдруг проросли прекрасные журналистские проекты вне России, а иногда и внутри России тоже. Честь и хвала тем журналистам, которые не бросили профессию, потому что казалось, что все уже, говорить нельзя. Слово «война» нелегально. Слово «мир» нелегально. Что вообще легально сейчас в России? Но появилось множество мелких, растущих прекрасных медиапроектов. Таких, как «Черта», как «Верстка», «Холод» расцвел, мне кажется, во время войны в Украине. Появились youtube-каналы. Возродился телеканал «Дождь». В общем, всё то, что государство пыталось задушить, вдруг проявилось снова. Мне кажется, что это последствия того, как выглядела журналистская работа в последние годы в России. Всегда приходилось искать новые способы делать то, что тебе кажется важным, что соответствует твоим ценностям. Рассказывать людям правду о том, что происходит вокруг. Поэтому когда мне говорят, что не осталось никаких независимых российских СМИ и теперь нужно читать только украинские, или читать только англоязычные источники, — это вранье. Потому что российский журналисты, настоящие российские журналисты, мне кажется, ужасно мужественные люди. Я тут не имею ввиду себя, которая работает за границей. А тех коллег, которые часто продолжали работать в России. Действительно, невероятно.

Зачем Путину эта война?

— Мне кажется, это страх смерти. Я много работала с пожилыми людьми, работала в богадельне. Меняла людям памперсы, ухаживала за ними. Все люди очень боятся смерти. И когда они думают об этом, они хотят что-то в последний момент изменить, что-то сделать такое эдакое. И мне кажется, что судьбу нашей страны сейчас решают старики. Решают люди, которым много лет, у которых впереди ничего, а сзади не слишком много, чем можно гордиться. И Владимир Путин хочет остаться «человеком в истории». При этом очевидно, что он хочет остаться еще и у власти до конца своих лет и не видит свою жизнь без власти. Он не может представить себя пенсионером, который едет на рыбалку. Поэтому единственный возможный вариант для него — это лететь на вертолете в Кремль. А это возможно только, если совершать огромные геополитические свершения, простите за тавтологию. И остаться таким образом у власти, додавив последние ростки свободы в России, запугав тех людей, которые там остаются, построив тоталитарное государство, которое будет создавать для него комфортную среду, которая будет рассказывать ему по телевизору то, что он хотел бы услышать. Что в Европе нет масла, все греются в Русских домах, или в Россотрудничестве, моются собаками, как известно, и так далее. Это то, что хочет видеть Владимир Путин, что все вокруг живут плохо. Россия живет в телевизоре очень хорошо. Все счастливы, все его поддерживают. Это прекрасный конец жизни.

Каким видите будущее России?

— Я хочу жить в России, в которой ценится человеческая жизнь. Мне кажется, это самое важное, чего не хватает в нашей стране. Где человеческая жизнь является самой большой ценностью. Где нельзя смотреть на людей, как на организмы, которые можно перебрасывать с одного места в другое. Отправлять их на войну, убивать, сажать в тюрьмы. У которых нет права голоса, права выбора. Которые не думают, которые не могут принимать собственные решения. Мне кажется, уважение к каждому отдельному человеку — это то, чего нам не хватает абсолютно везде в России. Это видно часто в том, как выглядит сервис вне Москвы, а в Москве иногда это искусственно, потому что вроде бы так должно быть. Мы этому научились. Это часто видно по тому, как относятся к старикам и к детям. Это часто видно в образовании, где ребенок не может сказать, что он не хочет слушать эту пропагандистскую белиберду на «уроках о важном». Это видно абсолютно везде.

Я росла в 90-х, в 2000-х. Конечно, 90-е были страшным временем. Я помню многое из девяностых. Того, чего я боялась — крышевание, эти все вещи. С другой стороны, я помню эту свободу, которая была, можно было сказать абсолютно все что угодно. Мы спорили про войну в Ираке, например, на уроках ОБЖ. Возможно ли сейчас себе это представить, что можно поддерживать Америку и не вылететь из школы? Да, учитель ОБЖ сказал мне, что Макарова будет первая, кто эмигрирует из страны. Но все же меня не выбросили школы за это все. Россияне должны понять то, что они люди, что они не народ, не население России. Что каждый из них — это очень важный человек, жизнь, которого бесценна, и он не должен эту жизнь отдавать государству. Это абсолютный абсурд.