Юлия Вишневецкая: «Все войны начинаются с поддержки населения»
Режиссер Юлия Вишневецкая в 2017—2018 годы снимала документальный фильм «Катя и Вася идут в школу». Герои картины — молодые учителя — надеялись что-то поменять в системе. Но система оказалась сильнее. После 24 февраля Юлия вдруг увидела другой смысл в собственном фильме. Кто и почему поддерживает войну, как система образования помогала пропаганде — Юлия Вишневецкая рассказала «Очевидцам».
Расскажите о себе
Меня зовут Юлия Вишневецкая. Я журналист и режиссер документального кино из Москвы.
Как 24 февраля изменило вашу жизнь?
— До 24-го февраля я, честно говоря, стояла на позициях, которые сейчас называются словами «не все так однозначно». Не в том смысле, что я поддерживала политику Путина, а в смысле, что я всегда старалась в любой ситуации иметь в виду две стороны. Мне казалось, что это и по-человечески и профессионально очень важно — выслушивать разные точки зрения понимать. Когда была аннексия Крыма для меня было важно понимать, что чувствуют люди, которые живут в Крыму и ее поддерживают. Когда началась война в Донбассе в четырнадцатом, для меня было важно говорить и с жителями Донецка, и с жителями тех территорий, которые под контролем Украины. У меня даже был про это специальный отдельный фильм, где я снимала мирных жителей по обе стороны линии фронта, и говорила и с теми и с другими.
Когда моя страна оказалась явным и очевидным агрессором, я поняла, что вот тут уже придётся занять сторону. Вот есть жертва и есть агрессор, и я буду на стороне жертвы. Я буду против войны и против того, что делает моя страна однозначно. И это было очень важное и очень болезненное осознание. Мне казалось раньше, что мир не чёрно-белый, что есть разные оттенки, нюансы, разные точки зрения. А тут вдруг резко мир стал действительно черно-белым.
Расскажите о вашем задержании в Дагестане
— Я могу совсем коротко сказать, потому что меня адвокат очень просила не говорить на эту тему ничего подробно. Смысл в том, что когда началась мобилизация, я оказалась в Дагестане случайно, и решила что-то снять тоже на эту тему. Тогда же начались протесты против мобилизации. Сначала протестовали женщины, потом женщин жестко разогнала полиция. На следующий день вышли возмущенные мужчины. На самом деле, я не успела, мне не удалось там ничего снять. Но, там, в Махачкале, было очень много задержаний, в том числе задержали и меня. Дальше не буду рассказывать подробности, но когда я вышла через 5 суток, я очень быстро уехала из Дагестана, а потом и из России.
Вы провели пять суток в изоляторе временного содержания. Тяжело пришлось?
— Это было ужасно в первую очередь психологически. Потому что, непонятно было, что дальше произойдет, когда закончатся эти пять суток. А так, я была одна в камере, потому что в этом изоляторе, в маленьком селе, никогда не было женщин. Последняя женщина там была два года назад. Не сажать же меня в одну комнату с мужчинами. Я человек достаточно неприхотливый в бытовом смысле, поэтому меня отсутствие какого-то бытового комфорта не напрягало. Единственное, что меня напрягало, что там никогда не выключается свет, и мне пришлось завесить лампу какой-то рубашкой, чтобы заснуть. Но, это очень нервное состояние, когда ты не знаешь, что с тобой произойдет, и сидишь в одиночестве. Всякие мысли приходят в голову.
Вы сняли фильм «Орден» в Северной Осетии. Про что кино?
— Такая у меня возникла мысль, что неплохо было бы снять 9 мая в высокогорном селе. Как проходит «Бессмертный полк» и так далее. У меня не было больших ожиданий от этой съёмки. Я приехала в высокогорное село Мизур в Северной Осетии, очень красивое, но такое странное, сюрреалистическое. Там советские девятиэтажки высоко в горах. Везде написано Сталин-Ленин-Сталин, бюсты Ленина и Сталина стоят. В Северной Осетии вообще любят Сталина. И там действительно было шествие, посвященное 9 Мая, и люди вышли с портретами своих предков, которые воевали. Я увидела там одну женщину, которая тоже стояла с портретом своего родственника. Но это был племянник, и его даты жизни были обозначены, как 1988 — 2022. Было понятно, что он погиб на войне уже вот на этой. Я просто подошла к ней, стала расспрашивать. Она сказала, что он был кадровым военным, что погиб недавно совсем. И мы пошли к ней домой. Там была бабушка. Это была невыносимая совершенно сцена. Это такое вот кавказское женское горе, оно же очень экспрессивное.
Бабушка рассказывала, что внук работал в Хабаровске, потом его перевели в Ростов. Года два он там отслужил, женился в прошлом году, 20-го декабря была свадьба. Жил с бабушкой, отец умер, когда ему три года было. Любимый внук.
Бабушка эта несчастная, которая до сих пор звонит своему внуку, хотя знает, что он уже погиб. В семье говорили, что он не мог отказаться, потому что он профессиональный военный, потому что у него есть отряд, он командует контрактниками, «они все пойдут, а я нет»?
Жириновский ему диплом вручал на Красной площади.
Для матери, конечно, это была такая…
Было видно, что в ней борется материнское чувство, что сын погиб ни за что, и она это в какой-то момент вполне ясно говорила, и вот это вот, что герой.
Другой ваш фильм «Катя и Вася идут в школу». Что-то новое открыли для себя про российское образование?
— Да, удивительная вещь с этим фильмом. Потому что, когда я его снимала, это был 17-й, 18-й год. Честно говоря, понятно, что фильм о школе — это всегда не только фильм о школе. Вообще, у меня был план снять доброе, почти детское кино. Про первые шаги молодых учителей в профессии. Все получилось не так.
Эти молодые ребята, Катя и Вася, у них не получилось встроиться в существующую школьную систему, и они оба в итоге уволились к концу года. Мы на протяжении года наблюдали их попытки сеять разумное, доброе, вечное. Вот такое современное хождение в народ. Я обратила внимание на то, что очень часто повторяются какие-то эпизоды связанные с войной. То есть, то из пистолетика кто-то выстрелит, то один из моих героев говорит, работа в школе, это как работа на фронте, то детей учат собирать и разбирать автомат. Потом дети стреляют резиночками, и Катя им говорит: «Это война».
Когда я показывала этот фильм после 24-го февраля, вдруг я услышала от людей, которые его смотрели, что это фильм о том, как страна готовится к войне. Когда мы его снимали, я представить себе этого не могла.
Всё это так, действительно, вот эти дебильные все школьные ритуалы, в которых очень важно, чтобы дети маршировали, вот эти дебильные проповеди на педсоветах, когда говорят учителям что вот вы, как военнослужащие, вы государевы люди, вот эти дебильные конкурсы. Мне казалось, что это такая формальность, которую никто не запускает в себя глубоко, а потом оказалось, что это все работает, и работало все это время. Школьная система, особо не задумываясь, работает на пропаганду. И это, конечно, ужасно грустно.
Почему многие в России поддерживают войну?
– Много об этом думала. На самом деле, я где-то прочитала, что в начале войны, в начале всех войн, всегда большая часть населения поддерживает, во всех странах, и у всех народов. Действительно, невозможна была бы никакая война, если бы население ее не поддерживало. В нашем случае, это, я думаю, отчасти результат обиды на травму 90-х, отчасти результат очень мощной и безальтернативной государственной пропаганды. Но, вообще, еще в первую очередь, мне кажется, что это, к сожалению, может быть свойство человека вообще. Ну правда, все войны начинаются с того, что население настроено милитаристски и ура-патриотически.
Чего вы лично боитесь больше всего?
— Поскольку сейчас я оказалось за границей, я очень боюсь потерять понимание того, что в России происходит. И вообще боюсь профессионально деградировать. Потому что, идея журналистики в изгнании, она мне по-прежнему пока что кажется очень сомнительной, поскольку я репортер, не расследователь, не аналитик больших данных. Я всегда работала в поле и была в контакте с людьми, и понимала, чувствовала, что вообще происходит просто как бы из воздуха. Я боюсь потерять это понимание, находясь не в России. Да много чего боюсь еще, ядерной войны.
