Илья Сычев: «Своя земля борщевиком заросла»

Илье Сычеву 26 лет. Родился в Твери, учился в Москве. Несколько лет работал учителем истории и обществознания в столичных школах. После 24 февраля участвовал в антивоенных акциях. Опасаясь преследования, эмигрировал в Грузию. Сейчас работает поваром в Тбилиси. О том, что можно, а чего нельзя говорить на уроках истории в школе, чем нынешний исторический период отличается от других, и есть ли у России будущее, Илья рассуждает в новой серии проекта «Очевидцы 24 февраля».

Расскажите о себе.

Меня зовут Илья, мне 26 лет, родом я из Твери, с Верхневолжья. Прожил там до 17 лет, как большинство моих сверстников, закончил школу и поехал учиться в Москву, поступил на исторический факультет Высшей школы экономики, закончил его, стал учителем истории и обществознания. Сейчас я живу в Тбилиси и уже пятый месяц с начала марта работаю поваром на кухне, начинаю заниматься производством настоек. Деньги-то как-то надо зарабатывать.

Почему уехали из России?

Мы с женой собирались эмигрировать ещё этим летом — в Ригу — мы собирались открывать гончарную школу по франшизе, да и остальных причин было на самом деле много. Основная, самая важная — это одновременно закрытость и агрессивность нашего общества, и пассивность, в плане социализации, общения людей друг с другом. Не хотелось детей растить в этом. У меня лично проблемы с тем, чтобы высказывать своё мнения в школе, на уроках. Мне говорили о том, что можно говорить, что нельзя. Не виделось перспектив никаких. 24 февраля, когда началась война, мы с Лерой пошли на митинги. Потом еще один был, и получилось так случайно, честно, что мы помогали большой группе людей сориентироваться — куда идти, где стоят полицейские. И это все попало на камеры, как мы махали руками, и по опыту московского и дворцового дела понятно было, что если надо — то эти видеозаписи до добра не доведут. Мы приехали домой, Лера сказала, что нет, все, собираем вещи и уезжаем. Почему Грузия? Потому что здесь у меня служил отец, и у него остался друг, сослуживец, к которому мы до этого ездили. То есть знакомая достаточно для нашей семьи страна, и отец говорит: «Всё, уезжай в Тбилиси и там тебе помогут.»

Что можно, а что нельзя говорить на уроках истории в школе?

О том, что Советский Союз и Германия в тридцать девятом году подписали договор о разделе Польши, и советские войска, ровно так же, как и немецкие войска, 1 сентября тридцать девятого года вошли на территорию Польши, оккупировали ее часть, уничтожили цвет нации — я сам с Верхневолжья, я это знаю, был во всех лагерях — Катынь, Осташков — я детям это все рассказывал, но если бы это все попало в паблик, то это была бы уголовная статья. Я не помню, как статья называется, то ли уравнивание роли нацизма, то ли… Чушь какую-то они написали в своих законах. И ко мне не подходили и говорили, что можно, что нельзя, а здесь ты сам себя начинаешь щелкать — «А вот это можно? А вот это можно? А вот это можно?» И это отвратительно, так люди не живут.

Что происходило в школе, когда началась война?

У нас готовился праздник 23 февраля — его отменили. А в целом все шло по расписанию. Разговоров было очень много — мы с учителями, с тьюторами очень много обсуждали, что вообще происходит. На второй день войны я начал это обсуждать с детьми, потому что посчитал, что не могу молчать, а дети не понимают, что происходит.

Как реагировали дети?

Они испугались очень сильно, как и я. На самом деле мы примерно одинаково реагировали, только я понимал, что мне нужно сохранить лицо, а они сидели с выпученными глазами и не знали, чему верить, что происходит, какие такие нацисты. Из полуторачасовой путинской лекции вообще ничего не понятно. Где-то кто-то был, кто-то что-то сделал, Ленин мудак, извиняюсь. Им было страшно, непонятно, но мы с ними не говорили о войне, мы с ними не говорили о том, что конкретно происходит, у них есть доступ к информации, с этим мы с ними работали, они умеют проверять информацию и анализировать её. Мы с ними говорили про моральную теорию войны. Какие идеи преподносились людям для того, чтобы оправдывать войны с точки зрения морали. И говорили про пацифистские теории, от древнего Китая до современного Бертрана Расселла. Они не очень сильно изменились на самом деле. Мы обсуждали с ними, как вообще выглядит оправдание войны.

Чем нынешний исторический период отличается от аналогичных?

Война — это всегда отвратительно, она никогда не меняется, как было убийство мирных людей, так и остается. Я думаю, что контекст изменился. Мы живем в информационную эпоху, у нас есть фейк-ньюс — страшная вещь. Но в целом-то ничего не изменилась, как врали, так и врут, только масштаб поменялся.

Кто виноват, что жизнь миллионов разрушена?

Путин, все кто обслуживает его режим. Мне сложно сказать кто виноват, я думаю, что не мне это решать, а суду в будущем. Я могу сказать кто ответственен — это все мы.

Чувствуете персональную ответственность?

Конечно ощущаю. С уровня налогоплательщика, что я деньги на это все давал. Ответственность должны нести все вместе.

Почему многие поддерживают войну?

Мозги загрязнены пропагандой, бедность, культ силы — это все составляющие нашей современной культуры, массовой культуры российской.

Война надолго?

Надеюсь, это до зимы закончится, и надеюсь, закончится полной деоккупацией Украины.

Чего вы боитесь больше всего?

Боюсь, что в 50 км от Тбилиси танки стоят с артиллерией. Боюсь того, что у меня в Запорожье друзья, в Кривом Роге друзья. Боюсь ядерной войны. Смерти боюсь.

Есть ли будущее у России?

Да есть конечно, люди-то будут жить, куда они денутся. Будущее есть у всех, вопрос только как они организуются. У России, у этого левиафана, колосса на глиняных ногах, будущего, наверное, нет. Не хотел, чтобы в такой огромной стране решения принимались из центра. Это наша политическая культура, а от культуры не отказываются, её нельзя отменить, можно изменить, устанавливая рамки так, чтобы нам проще жилось. Выход из этого всего видится в самостоятельности субъектов федерации. Сначала нужно научиться политике на местах, понять, что у тебя происходит, вокруг что происходит, в твоем родном городе, в соседних поселках. Что у тебя с сельским хозяйством, потому что у меня сейчас родной край весь борщевиком зарос. Некогда богатейший регион. Посмотреть на карту 19 века, деревень понатыкано, в каждой по огромной церкви, и сейчас смотришь — один борщевик и все разрушено.

Вернётесь в Россию?

Я не знаю, хотел бы я жить в России. Я бы, конечно, хотел вернуться в Россию, помогать людям, потому что, когда режим Путина падет — появится столько уродов, сколько мы сейчас даже не представляем. Потому что всегда после таких автократических режимов всякая нечисть выползает и нужно будет помогать людям бороться с этим.

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

EN