Глеб Кучук родом из Одессы. Девять лет назад родители Глеба решили переехать в Прагу, чтобы сын получил европейское образование. Еще в школе Глеб увлекся кино и стал сниматься в студенческих короткометражках.

В 2019 году, будучи 16-летним парнем, он вытянул счастливый билет — ему досталась одна из главных ролей в чехо-словацком фильме «Жертва». От Словакии фильм даже выдвинули на премию Оскар, но он не вошел в финальный шорт-лист.

Поговорили с Глебом о главной теме фильма — дискриминации, о том была ли она в Одессе по отношению к русским, и есть ли она в Праге по отношению к украинцам.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Глеб Кучук, я родом из Одессы, мне 20 лет сейчас, живу в Праге уже 9 лет. Снимаюсь в кино, играю в театре, очень люблю это дело.

16 лет вы сыграли одну из главных ролей в фильме «Жертва», который был номинирован на Оскар от Словакии. Расскажите, как вам досталась эта роль?

— Я начал сниматься здесь в короткометражных студенческих фильмах. Всегда хотел — вот все детство хотел, — и в Прагу, когда приехал, начал искать возможность как-то сниматься, проявлять свой артистизм. И пошел в школу, Прагфилмскул называется, — здесь школа, куда приезжают студенты, режиссеры снимать короткометражные студенческие работы. И у них периодически проходили кастинги на роли в их фильмах, то есть это не профессиональные работы, это не профессиональная съемка, но это был все-таки какой-то опыт перед камерой, я начал получать эти роли в этих студенческих фильмах и вот таким образом начал потихоньку сниматься. И в этой школе меня уже знали, и так получилось, что директор этой школы — ее подруга была ассистентом на кастинге в фильме «Жертва», и она меня порекомендовала ей, когда проходил кастинг. И вот так я пришел на первый кастинг, на первые пробы, там было, наверное, мне было 14 лет тогда, и там было примерно 50 человек. И кастинг сам длился примерно 6 месяцев. То есть было очень много раундов. И вот через полгода после первых проб меня утвердили на эту роль. Да, только здесь выставил, что если не достал по губе, то ничего не за них. Заложил на Фейсбуке подпись Ибора. Это уже все Ибор, в интернете в новую.

Для тех, кто не видел фильма, расскажите в двух словах, о чем он. И примеряли ли вы на себя ситуацию героя, которого играли?

— Очень интересный вопрос. У меня очень много общего было с персонажем. Вкратце, фильм о дискриминации и о конфликте двух меньшинств в Чехии. Это украинцы и цыгане. Об отношении чехов к украинцам и об отношении к цыганам. Фильм вообще основан на реальных событиях. Была история во Франции, когда девочка пришла домой побитая, якобы, и сказала родителям, что ее избили чернокожие в Париже. И потом были протесты, митинги в поддержку ее. Пресса начала писать соответствующие статьи в ее поддержку, и потом оказалось, что она соврала, что на самом деле ее никто не побил, и это была какая-то ситуация совершенно другого характера. Фильм примерно следует этой же, похожей истории. Я играю персонажа, который остается в Чехии в маленьком городе один, мама уезжает в Украину, сын с мамой из Украины, она уезжает по делам на две недели, оставляет сына одного. И тут она получает звонок из реанимации, из больницы, что сын еле живой, что он еле дышит. Она приезжает срочно в больницу, обратно в Чехию возвращается и приходит со следователем в палату и спрашивает меня, побили ли меня. Я киваю. И потом следователь спрашивает, были ли они белые. Я машу головой, что нет. Сразу же арестовывают трех парнишек из моего дома, цыган. Поднимается весь город в мою поддержку, соответственно, против них. Пресса, мэрия, помощь нам, соответствующие какие-то митинги против цыган, что приехали, плохо себя ведут и так далее. Потом, когда заходят слишком далеко и меня начинают узнавать на улицах и начинают копать все глубже и глубже в эту историю, я признаюсь маме, что меня никто не побил и что я просто упал с лестничной клетки. Потому что хотел перед девочкой показать гимнастический трюк. Я упал. Игорь, не выгадай. У меня все скользнула рука. Ну, на самом деле, ну, не надо волноваться. Отдыхай. Все. Никто не побил. И почему ты тут лежишь без нерки? Я висел на перилах, у меня чесалась злая рука. Я не знал, что мне делать. Все сказали, что меня побили, и я думаю, как и вновь. И тут уже вопрос на маме, решение мамы — признаться всем или нет. Если она признается, мы теряем возможность. Нас депортируют обратно в Украину. А у меня карьера гимнаста. Тут очень много обещающего в Чехии. И поэтому маме нужно выбрать либо совесть, либо семью, так скажем. Применял ли я на себе этого персонажа? Конечно. У нас много общего в том плане, что я тоже переехал с Украины в Чехию. Тоже с мамой. Папа сначала остался в Украине по работе. Похожая была ситуация. Но мне бы хотелось верить, что, оказавшись на его месте, я бы так не поступил. У меня был этот вопрос, когда мы снимали. Я был намного младше, 4 года назад. Это было месяц 20, снимали мне, когда мне было 16. И я не знал, как бы я поступил. И когда бы я признался, если бы я так соврал? Признался ли бы я вообще? Но сейчас понимаю, что я бы так не соврал.

Главная тема фильма — дискриминация. Как вы считаете, насколько актуальна эта проблема в Европе в целом и в Чехии конкретно?

— По отношению к себе, как украинец, даже со всем, что сейчас происходит, — сейчас очень много украинцев хлынуло в Чехию, в Европу в принципе, — но за 9 лет здесь я крайне редко встречался с какой-либо дискриминацией по отношению к себе и на почве того, откуда я. Наверное, чувствуется немножко больше это сейчас. Да, то есть со всем, что происходит, хотя должно было бы, наверное, быть по-другому, отношения должны были бы поменяться в лучшую сторону, но, наверное, из-за количества украинцев, которые переехали, которые здесь, начинают раздражаться чехи, вот, и есть моменты, когда проявляется какое-то не супер доброжелательное отношение. Раньше такого не было, то есть, вот, опять же, за 8 лет, за 7–8 лет до войны, когда я тут жил, ни разу я… Даже после того как люди узнают, откуда я, — я всегда говорю, — никогда не было никаких вопросов, которые мне показались бы, что кто-то ко мне косо относится или смотрит на меня из-за того, что я с Украины. Сейчас тоже я этого не чувствовал, но есть истории, я слышал истории от других украинцев, от людей, которые свидетельствовали о каком-то таком дискриминационном отношении к украинцам.

А не к украинцам, к другим народам?

— Чехия — они довольно консервативные, то есть они довольно… Если вы знаете, да, я уверен, что, когда беженцы из Сирии в Европу приехали, то Чехия, Венгрия, Словакия полностью отказались принимать беженцев. И потом, насколько я знаю, они не понесли никакого наказания от Евросоюза, хотя должны были, но они вот стояли твердо на своем, что мы никого не впустим, и чехи были очень довольны этим решением. То есть они… Как бы негуманно это решение ни звучало и ни было, чехи были им довольны. Не могу сказать, что я встречался с каким-то расизмом здесь, ярко выраженным. Лично я не слышал, я не был в компании людей, которые как-то резко высказывались по поводу той или иной нации. Наверное, знаете, я в достаточно творческих кругах обитаю и провожу время. Люди в основном более либеральны, более толерантные, творческие. Я не слышал, не встречался с ярко выраженным расизмом или дискриминацией какой-то расы.

Для оправдания войны Путин активно разыгрывает тему дискриминации. Типа в Украине ущемляли права русских, русский язык. Как вы считаете, почему в России верят этому?

— Очень сильная пропаганда. И можно спросить, почему люди поверили в то, что ущемляли русских в Украине. Очень много вопросов тоже есть на эту тему. Почему люди поверили, что Россия пришла спасать нас? От кого спасать? Да, сколько людей верят в то, что их сыновья, их дети, их военнослужащие делают правильное дело и защищают и воюют за свою страну? Почему? Пропаганда. Я не могу найти, наверное, какого-то другого ответа. Но я с Одессы, я знаю, как было тогда, когда шла эта пропаганда в России по поводу русского языка. Конечно, в Одессе все свободно говорили на русском языке, все было на русском. Это даже не стоял вопрос об отношении к человеку на основе того, на каком языке он говорит.

Чехия приняла около 400 тысяч беженцев из Украины. Помогали ли вы людям, которые оказались в чужой стране?

— Когда только началась война, первое, наверное, что мы сделали с ребятами, — это мы собрали автобус со всем необходимым: там какой-то едой, какими-то вещами, да, то есть бытовой какой-то техникой. И автобус шел на границу с Польшей, на разные такие горячие точки, где людям нужна была помощь. И вот… Первое, в чем я участвовал, — это сбор и отправка автобуса на границу. Что касается помощи беженцам здесь, я тогда учился, когда началась война, у меня была школа, то есть каждый день я учился. Но мы с мамой ходили после школы, у меня заканчивался день, мы ходили на волонтерский пункт, был на Высочанах, если я не ошибаюсь, был такой официальный государственный, разместился там пункт по помощи беженцам. И мы с мамой ходили, помогали. Люди приезжали, не зная, куда им идти, что им делать, какие бумаги заполнять. Чешского не знают, английского многие не знают. Поэтому помощь была очень нужна. И мне хочется верить, что какую-то все-таки полезную помощь я оказал.

Война идет три года. Все это время дети беженцев ходят в чешские школы, выучили чешский язык. Как вы думаете, как много из них вернутся домой в Украину?

— Наверное, буду говорить из опыта общения с теми украинцами, которые сюда приехали в связи с войной. И вы знаете, мнение очень разделяется, я бы сказал, наверное, 50 на 50. Что кто-то абсолютно не верит в то, что они могут жить где-то не в своей стране и понимают, что они вынуждены были покинуть Украину, но любят ее всем сердцем и хотят вернуться и не видят жизни нигде, больше нигде за границей. Таких людей очень много. И они есть, и я очень много слышал такого мнения, что, как только война закончится, мы сразу едем обратно в Украину. Но есть, конечно, и другой, очень значимый процент людей, которым здесь нравится, которые понимают, что после войны, возможно, могут быть очень большие проблемы в Украине. Ситуация не станет стабильной за один день. За один год даже, да, то есть понимают, что все-таки, наверное, для своей семьи, для них больше безопасности, больше стабильности и благополучия они найдут в Европе. Поэтому разделение идет такое, я бы сказал, достаточно равное.

Сейчас активно идут разговоры о мирных переговорах России и Украины. Трамп через день заявляет о желании остановить кровопролитие. Как вы относитесь к этим заявлениям?

— Когда Трамп говорил в своей предвыборной кампании, что он закончит войну за один день, я понимал, что это не за один день, что невозможно закончить войну за один день. Но как-то ему верилось чуть больше, чем предыдущей американской власти, которую возглавлял Байден. Больше верилось Трампу хотя бы потому, что это было бы что-то новое, во-первых. Во-вторых, потому что у Трампа все-таки он более жесткий. Он как-то более, мне кажется, в своем уме. То есть он как-то себя хотя бы чувствует и показывает как, я не хочу сказать, более здравый человек, но более сильный человек. И он говорит хотя бы, у него язык не заплетается, как у Байдена, и он не засыпает. И у него все-таки есть рычаги. Он много раз говорил, не просто так, что отношения с Россией у него достаточно налажены. И когда… Это факт, что, когда он был президентом, войн было намного меньше, если я не ошибаюсь, вообще их не было за пределами Америки. И Америка не участвовала ни в каких войнах. У него политика такая, сфокусирована была раньше на Америку, больше на свой народ, на свою страну. Не знаю, как будет сейчас, после его заявлений о Новой Зеландии и так далее. То есть он тоже немножко удивляет часто людей, меня в том числе. Но что касается Украины, понимаете, да, я считаю, что в этом году, надеюсь очень, что война закончится. Другой вопрос — каким образом? И что такое победа? Потому что победы для нас, политики наши, с самого начала о победе говорили в таком ключе, что победа — это мы возвращаем Крым, мы возвращаем все потерянные территории. Этого не будет, это невозможно. И единственное, наверное, что может сделать Трамп и то, как он может закончить войну, — это прекратить помощь, прекратить поддержку, прекратить поставку оружия нам, Украине. А параллельно сказать России, что вот те территории, которые у вас есть сейчас, вы их забираете, отходите и не идете дальше. Потому что, ну, наверное, так.

А какое окончание войны, по-вашему, было бы справедливым?

— Справедливое, конечно. Было бы вернуть те территории, которые после аннексии Крыма забрала Россия, — Украиной. Это справедливо было бы, никак иначе. Но, да, тут такой однозначный вопрос. Это было бы справедливо, честно, что ли? Так хотелось бы, чтобы Крым был Украиной, чтобы Донбасс, Луганск был Украиной. И что все остальные сейчас регионы, области, которые под Россией, чтобы они тоже, конечно, были украинскими.

Насколько тема войны обсуждается в актерском сообществе?

— Очень часто. Большая часть случаев, когда я говорю, откуда я, на съемочной площадке, там можно — кто-то спросит: «А ты откуда?» Я скажу: «Я с Украины». И, в принципе, реакция всегда схожая. Сначала идет сочувствие, потом вопросы: как дела у родных в Украине, что они говорят, что чувствуют, какая там ситуация, когда это все закончится? Путин плохой. В общем, такая реакция людей, конечно, примерно одинаковая. Но я говорю это не в плохом каком-то свете. Люди сочувствуют, люди как-то поддерживают. И очень многие об этом говорят, обсуждают даже между собой. Им не все равно. Мне так кажется, что те круги, в которых я нахожусь, работаю, людям хотя бы так кажется, что им не все равно, что они неравнодушны к войне.

Остались ли у вас друзья в Одессе?

— Что они рассказывают о происходящем там? Конечно, да, много осталось родственников и друзей, и знакомых, с которыми я часто поддерживаю связь и постоянно в контакте. Люди очень устали, и это выражается через, например, то, что в начале войны добровольцев было слишком много, и их больше не брали на фронт. Людям отказывали, потому что слишком было много добровольцев. То есть уровень патриотизма и единства был просто шоковый. И это было многообещающе и трогательно, что люди ринулись все на войну и защищать. Сейчас не то что нет добровольцев. Людей забирают с улицы, с торговых центров, с залов и отправляют на войну. Люди очень устали, люди не хотят войны. Понятно, что люди напуганы. Одессу продолжают бомбить. Пару дней назад разбомбили исторический центр города. Там была гостиница Лондонская, у нас есть в центре города. И погибли люди. Бомбежки продолжаются, людям очень страшно. Если не говорить об отношении одесситов к переменам в городе, которые происходят сейчас, — внутренним вопросам, — если говорить только об отношении к войне и о том, что они сейчас переживают, то это постоянный стресс, напряженность, страх. Люди не могут выйти на улицу после 10, после 11 — комендантский час. Не может никто выйти. Экономика очень страдает. Им очень сложно, очень страшно. И надежды, что все это закончится, все меньше и меньше. Потому что обещают, обещают, обещают. Какие-то слухи постоянно. Там вот через два месяца вот уже что-то будет. Через три месяца что-то закончится. Все продолжается так, как оно и начиналось.

А что с экономикой жемчужины у моря?

— Приезжало очень много людей со всего мира, со всей Европы. Очень много с Белоруссии, с Молдовы, много с Израиля приезжало, много с разных стран. Я еще работал в Одессе какое-то время в отеле прямо на берегу моря. И общался с туристами, которые приезжали, — с Америки приезжали люди. То есть туристов было очень много, и, конечно, это было большим плюсом для города, для экономики, для всего. И город расцветал, когда туристов было много, всегда и очень любили все Одессу. И сейчас, помимо того что туристов нет, денег меньше стало нам.

Скучаете по Одессе?

— Очень хотел бы вернуться когда-то. Я Одессу очень люблю. И все мои, наверное, самые такие детские, искренние, самые яркие, лучшие, теплые воспоминания связаны с Одессой, с моей жизнью там. Я вот недавно ехал в такси здесь, в Праге. Меня таксист спросил: «Вы оттуда?» Я говорю: «Я с Украины, с Одессы». И он, наверное, вот всю поездку, где-то мы 40 минут ехали, и он на протяжении всей поездки с таким энтузиазмом, с каким-то восхищением говорил об Одессе, что он сам с Узбекистана, — он мне рассказывал, как он все детство слушал истории про то, как Одесса, там это люди, это говорят, культура, история, это своя вообще вот энергетика у этих людей, — что у него прямо глаза горели, когда он рассказывал мне про то, в чем я вырос, и вот такой вопрос, например, он тоже много-много говорил про киноиндустрию, что, когда рос, родители, бабушки с дедушкой рассказывали, что в Одессе самые лучшие фильмы снимались, что одесская киноиндустрия была на высоте, что очень был такой центр кино, фильмов. И, к сожалению, я все-таки про это слушаю, мне, с одной стороны, приятно, что люди знают об Одессе и вот в таком ключе знают, что знают про кино, что знают про людей, про юмор, культуру, но, с другой стороны, к сожалению, вот все то, что так долго, на протяжении стольких лет делало Одессу «Жемчужиной у моря», — она уже не так сияет, как раньше. И, например, та же вот киностудия наша — ничего не снимается, ничего не делается и умирает, к сожалению. И это было уже до войны тоже, ничего не снималось, и все было достаточно печально. Но зато сняли, демонтировали возле киностудии памятник Высоцкому.

Чего вы боитесь?

— Наверное, всемирного хаоса, войны, ненависти. Я вот недавно смотрел фильм, называется «Белая птица», — про Вторую мировую войну, про уничтожение евреев. И это история о двух влюбленных подростках, и девочка-еврейка, и показывается в фильме очень… Какое отношение было жестокое к евреям. Я вот смотрел и просто был в таком шоке, что столько людей это поддерживали, столько людей участвовали в этом ужасе. И это так-так страшно, что это может повториться. Наверное, это вызывает больше всего страха.

О чем мечтаете?

— Если вкратце, то об успехе в актерстве и о семье. Наверное, для меня две вещи, которые сделали бы меня счастливым, — это возможность делать то, что я люблю, соответственно, сниматься в кино, играть в театре и работать в киноиндустрии и, соответственно, успешно этим заниматься. И второе — это семья. Уют, как домашний.

С какими режиссерами вы бы хотели поработать?

— Их так много, и очень много потрясающих режиссеров в мире. Наверное, у Кристофера Нолана, потому что у него фильмы, после которых челюсть висит и глаза на лоб лезут. Для меня лично — вот Кристофер Нолан. Еще мне очень нравится Томас Винтерберг, датский режиссер. Датское кино, скандинавское кино мне очень нравится. Поэтому я бы выделил двоих. Это Кристофер Нолан и Томас Винтерберг.