Это моральная эмиграция
Алексей – специалист киноиндустрии и активный гражданин. Он выходил на митинги в поддержку Навального и считал своим долгом приезжать из Москвы в родной Томск, чтобы наблюдать за подсчетом голосов на выборах. Но после 24 февраля Алексей признал торжество режима и уехал в Армению. О дилемме конца России и ужаса без конца – в новом выпуске «Очевидцев 24 февраля».
Расскажите о себе.
— Я родом из Томска — это мой любимый город. Закончил Томский университет, потом переехал в Москву и живу тут последние 11 лет. Работаю в киносфере.
Ваши первые мысли и чувства?
— Прежде всего шок. Буквально накануне я был в гостях, с другом встречался, уже были заявления о том, что мы признаем эти народные республики, но у меня все равно было ощущение, что на этом всё и остановится. Узнал я об этом, как и все — утром, когда проснулся. Надо было ехать на работу — и с каменным лицом я поехал на работу.
Почему ты уехал их России?
— Это моральная эмиграция, не финансовая. С финансовой точки зрения мне было бы проще сейчас находиться в России: когда я уезжал курс доллара был заоблачный, я не знал, удастся ли мне сохранить работу. Потому что я больше не мог находиться в этой стране. Если я останусь, мне придется напрочь замолчать, потому что, я думаю, то, что сейчас происходит внутри России — это ещё только цветочки.
Как отнеслись к отъезду близкие?
— С пониманием и, в общем, с поддержкой. Меня всегда поддерживали родители, даже если с чем-то не соглашались. Когда в Москве были митинги, мама меня не отговаривала, просто просила сообщать и говорила: «Главное, береги себя».
Кто виноват, что жизнь миллионов разрушена?
— Ну, Путин, конечно. Все же на него завязано. Не было бы его — не было бы всего этого. Понятно, что виноват не только он, что были, есть и остаются куча людей во власти, которые могли бы этому как-то помешать, и должны были, но источником всех этих бед является один человек.
Чувствуете вину за происходящее?
— Вины не чувствую. Потому что, если мы примем коллективную вину — значит мы размажем эту вину тонким слоем по всем. Я понимаю, что я как гражданин этой страны часть ответственности так или иначе буду разделять. Но я к этому отношусь спокойно, как к погодному явлению. Мне может что-то не нравиться, но это неизбежно.
Участвовал в акциях протеста в России?
— Честно скажу — в антивоенных митингах я уже участия не принимал, потому что всё это безнадёжно. Мне было очень жаль и, если я испытывал чувство вины, то перед теми несколькими тысячами ребят, которые все-таки выходили на эти акции. Но я понимаю, что это как мотыльки, летящие на свет — ничего не даст. А до этого, да. Последнее, после чего я понял, что видимо здесь уже особо ничего ловить — прошлогодние акции в поддержку Навального. Я был на всех. Даже когда прилетел Навальный, и появилась новость, что он в Химкинском ОВД сидит. А я в Москве рядом жил, тоже на севере. До Химок было буквально полчаса езды. Это был понедельник, рабочий день, и я подумал, что если я сейчас не поеду, имея все условия для того, чтобы поехать — тогда о чем вообще можно говорить? И я взял такси и поехал. Был холодный день, минус двадцать, но я же сибиряк все-таки, оделся тепло, и 8 часов стоял на улице, до момента, как его вывели из ОВД. Видел, как его выводят, прокричал что-то вроде: «Лёха, мы тебя вытащим». До этого, в двадцатом году, после отравления Навального, я поехал в Томск на выборы, в наблюдательный пункт. Был очень рад результатам, даже воодушевился тогда. Как минимум наш город — последний оплот чего-то честного в этой стране. По итогу так и оказалось — это были последние честные выборы чего бы то ни было в России.
Почему война стала возможна?
— Потому что они сильнее. Потому что могут. Потому что не стесняются в средствах, не стесняются вообще ничего. Потому что для них закон не писан — они его меняют под себя как хотят, принимают новую конституцию, что угодно. Но, все-таки, не стоит забывать и о том, что этому режиму так или иначе помог Запад. Просто тем, что сотрудничал с ним, ничего толком не предпринимал. Были какие-то санкции, которые больше для показухи, чем для чего-то действенного. Даже после отравления Навального ничего толком не изменилось, а уж про Крым я не говорю. Только сейчас они начинают что-то делать — для этого потребовалось война. А мы видим, что этот режим можно остановить только с оружием в руках. У нас в России оружия в руках нет. Я это не к тому, что я точно взял бы его. Я наверняка испугался бы, но кто-нибудь да взял бы. Если у нас было, как в США, право владения оружием, то, возможно, этого всего бы не было. Ну, что сейчас об этом говорить. Я к тому, что изначально-то никаких шансов не было.
Какая новость из Украины потрясла вас больше всего?
— Буча, конечно. Сам факт случившегося — это просто полный кошмар. Но в дополнение к этому меня пугает то, что многие в России просто отмахиваются от этого. Сразу принимают на веру какую-нибудь подходящую для них версию с российской стороны. Во-первых, как обычно, этого не было. Во-вторых, это не мы. Это понятно и объяснимо — психика просто отказывается принимать такое. Если такое принять — это, значит, надо все свое мировоззрение изменить. Это как с болезнью — чем раньше вылечишься, тем легче будет потом, потому что иначе это будет сложнее.
Чего ты боишься?
— Больше всего я боюсь того, что когда горячая фаза закончится, вся эта нечисть отползёт обратно и законсервируется там. Сейчас я вижу два варианта для России: это либо ужасный конец, либо ужас без конца. Ужасный конец предпочтительнее, потому что это в том числе конец ужаса. А вот если этого не случится, а вероятность этого очень даже высокая, то я просто не представляю… Это плохо для всех — и для России, и для мира.
Как думаешь, что ждёт Россию?
Картина, которая предстала у меня перед глазами 24 числа — то, что Ремарк описал. Это зигующая, ликующая непонятно во имя чего толпа. Они уже придумали себе символ. Я, конечно, удивлён. Как? Нарочно не придумаешь. А с другой стороны — запуганное население, которое будет думать о том, как выжить. И уж ему будет не до каких-то моральных терзаний. Ну и полная изоляция, естественно, от всего мира.
Вернёшься, если режим Путина падёт?
— Никогда не говори никогда, конечно, но да, это и есть мой отдаленный план на будущее. Если хотя бы что-то изменится, необязательно уже Россия будет процветающая, а только необходимый первый этап случится, все мы понимаем какой, для этих изменений — вот тогда да.
