Анна Степанова: «Нации нужна психотерапия»

Анна Степанова родом из Нижнего Новгорода. После учебы в Санкт-Петербурге работала гидрологом, а в начале 90-х организовала свой бизнес. В 2011 году с подачи Бориса Немцова решила заняться общественной деятельностью и стала руководителем регионального отделения партии «Парнас». Позже была руководителем движения «Голос» в Нижнем Новгороде и штаба Навального.

Сейчас живет в Вильнюсе. Организовала выставку «Лица российского сопротивления» в Музее оккупации в Вильнюсе. Анна — автор идеи читки последних слов российских политзаключенных. 

Расскажите о себе.

— Меня зовут Анна Степанова, я родом из Нижнего Новгорода, училась в Санкт-Петербурге. Это очень важно, так как эти два города сыграли большую роль в моей жизни. После окончания института я приехала в Нижний Новгород, работала там гидрологом в управлении гидрометслужбы, а потом случился 1991 год, и я занялась бизнесом. В 2011 году я познакомилась с Борисом Ефимовичем и решила закончить бизнес и заняться политической деятельностью в Нижегородской области. Я стала руководителем регионального отделения партии ПАРНАС.

Почему вы решили заняться общественной деятельностью?

— Сама не знаю. До этого я к политике очень сложно относилась, была равнодушна к ней. В 2011 году, когда объявили о замене Медведева на Путина, я решила возмутиться, меня это не устраивало. Я как бизнесмен видела, что страна стоит на одном месте, и решила, что если я смогла создать компанию, то смогу и что-то изменить в жизни страны. Из-за этого я занялась политикой.

Как вы считаете, почему у российской оппозиции не получилось победить?

— Российская оппозиция пока не может найти общие точки соприкосновения. Нас частности делают врагами, а мне кажется, надо найти что-то, что нас объединяет, для того, чтобы стать сильнее и получить эффект синергии. Мы никак не можем этого сделать. Каждого устраивает их маленькая победа, нежели большая и общая победа, к сожалению.

У вас было предчувствие войны?

— Да, у меня было предчувствие войны. Я в это время уже жила в Санкт-Петербурге, и я с ужасом и какой-то безысходностью смотрела, как все двигалось к войне. Чувствовалась ее тяжесть за спиной.

Вы были координатором движения «Голос» в Нижнем Новгороде. Как вы считаете, был ли момент, когда с помощью выборов можно было переизбрать власть?

— Я была координатором с 2011 года, и был только один момент, в 2011 году, когда была самая большая активность. У нас даже были региональные, местные и муниципальные победы, мы выигрывали суды и переизбирались, у нас было 11 УИКов, и 11 комиссий у нас разогнали из-за того, что были фальсификации. Потом мы уже просто боролись за уравновешивание лжи и правды.

Вы были и координатором штаба Навального. Как вы считаете, если бы выборы были честными, мог бы Алексей стать президентом?

— На тот момент, мне кажется, мог бы, потому что была поддержка. Так как я была координатором и собирала подписи, я видела, что это могло случиться.

А сейчас имеет вообще смысл ходить людям на какие-то выборы?

— Это очень спорный и очень серьезный вопрос, даже, может быть, краеугольный. Я считаю, что если люди хотят ходить на выборы, то это надо делать. Нужны не столько выборы, а сколько мы сами должны привыкнуть к процедуре, должны понять, что выборы бывают, должны научиться выбирать и правильно проводить эту процедуру, чтобы для нас это не стало сюрпризом, когда такая возможность появится.

Можно ли переубедить россиян, которые поддерживают войну? Если да, то какими способами?

— Мне кажется, очень сложно их переубедить. Но я это говорю отсюда, не изнутри. Нельзя отсюда полностью ощутить состояние общества, не находясь в нем. Но это будет долгий процесс сознания того горя, что принесено, того ужаса, что створен, и той неизбежности наказания, которое может быть. Нации нужна психотерапия, она не находится в здоровом состоянии. Это моё самое большое убеждение, что нации нужно будет ментально лечиться.

Расскажите о проекте «Лица российского сопротивления». Кто больше посещает выставку: россияне, местные жители или туристы? Что говорят?

— Проект «Лица российского сопротивления» международный. Лена Котеночкина и я, мы соорганизаторы, организовавшие выставку в Вильнюсе. В основном приходят посетители вильнюсского Музея оккупации и борьбы за свободу. Это очень интересный музей, и мне кажется, что у него одна из самых больших посещаемостей в Вильнюсе. Сюда приходят мотивированные люди. Наша целевая аудитория, это, в основном, посетители музея. Для многих было неожиданностью увидеть нашу выставку, потому что она размещена в прогулочных двориках бывшей тюрьмы НКВД. Люди говорят, что не ожидали найти здесь выставку, и что она их потрясает. Это очень важно для меня. Туристы есть, но сейчас их меньше, чем летом. Сюда приводят классы, студентов, сюда приходят украинцы и белорусы, приехавшие в Вильнюс, и они очень довольны, потому что у нас есть стенды на украинском языке. Очень много русскоговорящих посетителей. В общем, грех жаловаться — приходит до 200 человек в день.

А почему выставку «Лица российского сопротивления» вы решили делать в Музее оккупации?

— Когда я начала работать с «Лицами российского сопротивления», я узнала, что подобная выставка была в Музее оккупации в Таллине. Мне это показалось интересной идеей и локацией. Я пошла в Музей оккупации и борьбы за свободу в Вильнюсе к директору Эмуни — это очень приятный человек — и сказала ей: «Давайте проведем у вас выставку». Мы походили по музею, и когда она показала те прогулочные дворики бывшей тюрьмы НКВД, мы решили, что будем проводить выставку здесь. Потом они сами удивились, насколько это гармонично получилось. Фактически, у них появилось 100 дополнительных метров выставочной площади. Эта выставка, её мотив и накал не получился бы без их помощи. Спасибо им, что они предоставили нам эти метры на месяц бесплатно. Я восхищаюсь ими.

Как вы считаете, есть ли сейчас какое-то сопротивление режиму внутри России? Или всех недовольных уже либо выдавили из России, либо пересажали?

— Я общаюсь и переписываюсь со своими знакомыми, с друзьями, и внутреннее сопротивление есть. Кухонная эмиграция нарастает. Даже у моих знакомых, которые раньше были активными сторонниками Путина, которые верили ему, даже у них сейчас появляются вопросы и разочарование.

А вы видите появление усталости от войны?

— Я думаю, что это сейчас касается не каждого. Недавно приехали мои знакомые из России, они были там два дня, и они говорят, что, например, для многих в Санкт-Петербурге Курск как проблема не существует. То есть они знают, что есть Курск, но не чувствуют боль от разрушений, не понимают, что там война. Усталость не столько от войны, сколько вообще от всего. Война же несет за собой внутреннюю инфляцию, отток мужчин на фронт. Есть опосредованная усталость от войны, я бы так сказала.

Вы придумали устраивать читки последних слов российских политзаключенных. Расскажите, как родилась эта идея и чем это может помочь узникам?

— Один из инициаторов проект «Лица российского сопротивления», журналист Илья Азар, создал сборник последних слов российских политзаключенных. Когда я его увидела, я поняла, что прямо просится, чтобы люди это не просто читали, а слушали. Там каждое слово очень весомо. Я спросила своего мужа: «Слушай, как ты думаешь, а если это будет как спектакль?» Он говорит: «Здорово». У меня есть друзья-режиссеры, я посоветовалась с ними, они сказали: «Будет очень хорошо». У меня есть очень хорошая знакомая Юлия Мазурова, она писатель, режиссер, и я позвонила ей и попросила написать пьесу. Она согласилась, написала её. Премьера состоялась в Праге, где живет Юлия, на книжной ярмарке «Пражская книжная башня». Она была и режиссером, и исполняла самую неудобную роль — роль судьи. А второй показ состоялся уже в Вильнюсе.

Как поддержать политических заключенных?

— Говорить о политзаключенных и помогать их искать. Мне кажется, что труднее всех тем политзаключенным, о которых мы не знаем. Уже есть официальный список в 1300 подтвержденных политзаключенных, но мы все думаем, что он гораздо больше. Самая ужасная судьба, наверное, у тех политзаключенных, которые пострадали от того, что назвали войну «войной», сидят за свои политические убеждения, а мы о них не знаем. И таких людей очень много. Нам нужно говорить о них, нам надо собирать сведения о них, нам надо проводить спектакли и думать о том, как их освободить. Пока мы делаем то, что можем, но я считаю, что этого мало. Обязательно надо писать письма. Если мы не можем что-то изменить, то мы можем помочь им почувствовать, что они не одни. Если вдруг человек, который сидит 5 лет и о котором никто не знает, получит письмо с поддержкой, в котором понимают, насколько ему трудно, понимают, что он сделал, то я думаю, это придаст ему сил. Потому что в тех условиях, в которых они сидят, их человеческая сущность разрушается. Им надо помогать.

У вас остается надежда на то, что Россия сможет стать демократической страной?

— Слово «остается» такое безысходное. Я не хочу ее терять, я все время её держу и уговариваю не уходить. Я говорю ей: «Ты должна быть».

Чего боитесь больше всего лично?

— Я не позволяю себе бояться, потому что страх тормозит, он блокирует. Я не хочу, чтобы продолжалась война, не хочу, чтобы она разрасталась. Я ужасно боюсь этого. Я все-таки сказала слово «боюсь», да? Я очень боюсь, что эта война станет нормой жизни. Она не должна её становиться. Я хочу, чтобы люди боялись, что эта война продолжится, и, может, тогда это заставит нас всех делать что-то сообща.

О чем мечтаете?

— Я хочу в Питер и мечтаю о нем. Я по нему скучаю.