«Завтра ты сраться будешь. Сегодня так, репетиция»

Ренату (имя изменено) – 43 года. Сейчас он в Москве, зарабатывает на жизнь неквалифицированным трудом. Ренат – курьер службы доставки. Семьи и своего жилья у него нет. Дохода хватает на питание и ночлег в хостеле. С 2001-го по 2003-й год проходил срочную службу в армии, относится к первой категории запаса. После двух задержаний на митингах против войны и третьего просто на улице он попытался через Беларусь пробраться в Европу, чтобы получить там убежище. Многодневные блуждания по лесу, плен, пытки, депортация обратно в Россию, – в распоряжении редакции «Очевидцев 24 февраля» полная аудиозапись его рассказа. Он открыл нам свое имя, прислал фотографии, видео и другие подтверждения его личности. Не публикуем их для его безопасности. Приводим историю Рената почти дословно:

– Я родился в Краснодарском крае, вырос в ХМАО. В 2005-ом  перебрался в Питер и прожил в нем 17 лет. Родных и родственников у меня нет. Не пью алкоголь и не курю уже 17 лет.

У меня бунтарский характер. В молодости в Питере ходил на Русские марши, разделял и поддерживал ультраправые, националистические взгляды. Сейчас это все в прошлом. Повзрослел, поумнел. Теперь у меня есть друг узбек. Считаю, что нет плохих наций, есть плохие люди.

В Москву приехал в сентябре прошлого года. Думал, тут по-быстрому денег подзаработать – и обратно в Питер. Но ничего не бывает более постоянного, чем временное.

24 февраля участвовал в митинге против войны в Украине. Меня задержали, и был назначен суд, на который я не пошел. Без моего участия определили штраф в размере 30000 рублей. Затем второй раз участвовал в митинге 7 марта.

И потом я шел по Тверской, ко мне подошли двое полицейских, стали спрашивать мой паспорт. Я им говорю: «На каком основании?» Они мне: мол, у нас есть ориентировка. Я им говорю: «Покажите мне эту ориентировку». Они мне говорят: «Это служебная информация, мы не имеем права ее показывать». Я продолжил возмущаться, они увидели, что со мной разговаривать бесполезно, заломили мне руки за спину – и в автозак. И приписывают мне третье участие в митинге против войны в Украине. Так, сидя в автозаке, принял решение бежать в Европу, чем быстрее, тем лучше.

На следующий день я купил билет на автобус из Москвы до Минска. До этого  никогда в Минске и в Беларуси вообще не был, слышал, что это наша дружественная страна, безвизовый режим, что для россиян проблем никаких нет уехать туда.

Купил билет и поехал. Денег с собой особо не было. Все наскоряк было. Небольшой рюкзак при себе, походного снаряжения (одежды, палатки, спальника) у меня не было. В чем обычно хожу по улице в городе, так и поехал.

Автобус приезжает в 4 часа утра следующего дня на границу с Беларусью. Там заходят наши погранцы, начинают смотреть у всех в автобусе паспорта. Все машут белорусскими паспортами, и тут я один достаю красный паспорт российский.

Он [пограничник] ко мне: «Цель визита вашего в Беларусь?» Я к такому вопросу не был готов, растерялся сначала. Потом первое, что в голову пришло, говорю:  «Ну, к друзьям». Он у меня спрашивает:  «А что вы там будете делать?» Я говорю: «Ну, гулять, достопримечательности смотреть». Он: «Нет, так не пойдет. С вещами на выход из автобуса».

9 марта. На улице холодно, снег еще. 4 часа утра. Смотрю: ни остановки автобусной, ничего нет вдалеке. Только автозаправка виднеется в обратную сторону. Автобус дальше поехал. Я остался на улице, в жутком шоке. Замерз. И что делать? Иду обратно в сторону Смоленска. Знаю, что там ближайший [населенный пункт] – это Смоленск, но до него далеко. И тут я вспоминаю, что слышал про какие-то обходные пути, что есть люди, таксисты, [которые] как-то возят людей обходными путями. Я открыл Яндекс-карту, стал смотреть внимательно на территорию. И вижу, что рядом река (Днепр). Думаю: «Ага, зима сейчас – значит Днепр, наверное, замерзший. Есть вариант по нему пройти».

Cмотрю, что на Яндекс-карте пограничная линия проходит четко по середине реки, то бишь там достаточно реку перейти – и ты уже в Беларуси. Я вышел по сугробам к реке. Наступил  – лед везде затрещал. Я метров на сто обратно ушел. Смотрю, там лед уже покрепче. Маленькими шажками перешел на другую сторону.

Чтобы [дойти] до трассы, которая идет на Минск, там нужно очень большое расстояние до ближайшего города (г. Ляды – прим. ред.) пройти, там только мост будет через Днепр. В сторону трассы к Минску я 12 часов шел деревнями и селами.

Вышел в 4 часа вечера на трассу. Меня сразу же там беларус подобрал, довез до Минска. Из Минска я двинул до Малориты. Я по карте смотрел: это был просто ближайший путь до Украины. Цель у меня была через Белоруссию двинуть в Украину, с Украины уже – в Польшу, и там из Польши уже дальше в Европу.

Я слышал, что на тот момент там был зеленый коридор для всех беженцев из Украины и всех иностранцев, находящихся в Украине, в том числе, россиян, поскольку они тоже считаются иностранцами. Вот и я решил под этот шумок добраться до пограничного поста Краковец и оттуда уже со всеми беженцами двинуть.

Добрался я до Малориты, пешком прошел насквозь в сторону города Олтуш. Увидел впереди вдалеке на дороге блокпост с военными. Меня это испугало. Я – в кусты, и стал кустами пробираться дальше. Потому что я россиянин, иду в сторону Украины. Понял, что будут задавать вопросы или, мало ли, еще и арестуют, или вообще развернут обратно, депортируют. Поэтому я кустами, лесами давай проходить. Вышел к границе Украины, перешел. Все время меня не покидал страх, но я человек упертый: если на что-то решился, то меня проще убить, чем остановить.

Вышел на деревушку Хрипск. На дворе ночь, темно. Иду просто по улице мимо жилых домов, понимаю, что сейчас могут выйти жильцы, поинтересоваться, кто я. Тут просто так по ночам никто не шастает, все свои живут, по домам сидят. Понятно, что, значит, я какой-то залетный. Вот и думаю: наверное, меня даже из окон «палят», смотрят за мной.

 По колее к дороге вышел. Там река, два моста через эту реку. Подхожу к первому мосту и смотрю: на нем плиты положены с одной стороны. С другой стороны темно, ничего не видно впереди. Но услышал вдалеке на другом берегу голоса. Я за эти плиты присел, стал выглядывать, всматриваться в темноту. В итоге разглядел: там будка небольшая, в ней слабо свет горит, и на свету тень мелькает. Я подумал, что будка – видимо, блокпост какой-то.

Я аккуратно, по-тихому, пригнувшись, перешел эту речку и свернул налево. Вижу по карте, что там лес, и в сторону этого леса иду. Иду – и буквально чуть лбом не уткнулся в танк. Он буквально в полутора метрах, но настолько темно было, что я смог разглядеть его только в полутора метрах от себя. Испугался. Смотрю в темноту: там еще один, два, три…  еще штук пять [танков] стоят. [Крадусь] обратно тихими шагами, думаю: «Если танки, значит, наверное, военные тут где-то». Ушел вправо, в лес.

Наступил рассвет. Я в кусты упал. Ботинки у меня промокшие были, потому что когда я через границу пробирался, в темноте, в лесу, наступал в лужи, в болото проваливался. Наступил день, я в кустах снял с себя ботинки, давай их пытаться сушить, на солнце положил – ни хрена из-за холода не сохнет. Достал телефон посмотреть, куда мне дальше идти, увидел, что у меня закончились деньги на телефоне. Роуминг все деньги «съел». Без Интернета у меня, соответственно, Яндекс-карты не работают.

 Дней пять блуждал по лесам. Понимал, что я где-то рядом с польской границей, но не понимал, с какой она стороны. Видел на дорогах военных и танки. Промокший, холодный, голодный, истощенный, обезвоженный. Потому что с собой ни бутылки воды не было, ничего попить. Заколебавшись, уставший, пошел я сдаваться.

Просто вышел на дорогу и думаю: «Ну, остановят – так остановят. Нет – значит, хорошо, пойду по дороге к пограничному посту». Естественно, меня сразу остановили, по-украински там [обратились] ко мне: «Кто такой, куда идешь?» Я им [отвечал] по-русски. Они: «Русский!? Ну-ка, иди сюда».

Бить-то меня, конечно, не били. Военные ВСУ меня «приняли», надели мне балаклаву на голову задом наперед, посадили в машину, отвезли в штаб. Заводят меня в дом, в помещение, снимают с головы балаклаву. У меня наручники на руках за спиной. Смотрю, что я нахожусь в большой комнате с большим столом, за которым сидит много военных: все офицеры, [судя] по погонам, и в центре в конце стола сидит один «по гражданке» одетый, только китель на нем военный. Я понял, что это начальник штаба, а все остальные – его подчиненные всех возрастов, молодые и старые, лет за 60. И все на меня смотрят.

Я поздоровался со всеми. Они: «Ну, давай, рассказывай». Я им рассказываю, что я пришел сюда не воевать, я не военный, я гражданский, просто бегу из России, хочу попасть в Европу. Что я не согласен с политикой Путина, не согласен с этой войной. Все объясняю, рассказываю. Попутно они заставляют меня раздеться до трусов – я разделся. Они осмотрели все мои вещи, про татуировки поинтересовались (у меня татуировки обычные, не скиновские). Вещи мои из рюкзака осмотрели, все перерыли. Сказали:  «Одевайся». Я им все рассказываю в подробностях о своих планах. В принципе, мне скрывать-то нечего было. Как есть, так и говорю.

Они: «Скажи: “Путин – х**ло”».  «Путин – х**ло, да, согласен», – говорю. Мы пошутили, посмеялись. Накормили меня, не как преступника: отнеслись по-человечески. Сами что ели (а им готовят гражданские женщины), тем же они меня угостили. Меня не оскорбляли, пытались шутить, подбадривать. 

Разговаривали со мной на украинском. А я украинский не знаю. Некоторые слова им приходилось по несколько раз повторять, чтобы я понял, о чем они.

Самое интересное началось на следующий день. Приехали двое каких-то, [одетых] «по гражданке». Я потом у солдат ВСУ спрашивал, кто это такие были, они [отвечали]: «Я не знаю». Может, врали, а, может, и сами не знали. Я думаю, что это были или националисты, или СБУ, а, может, сразу и то, и другое в одном лице. Вот эти двое уже меня давай в подвале пытать. Они со мной по-русски разговаривали, целый день меня избивали, сломали мне три ребра, заставили на бумагу выписать все логины, пароли от всего, что они нашли у меня в телефоне. Все – переписки в чате, письма на электронных почтах – они давай внимательно, досконально читать, изучать, смотреть, спрашивать. И после каждого вопроса меня били.

По лицу не били, не трогали. Били только по корпусу: отбивали почки, печень… и под конец дня я уже чуть ли не кровью харкал. Состояние было очень тяжелое. Поначалу, пока день меня пытали, просто в голове пустота была. У меня начался шок, испуг только уже в конце, когда все закончилось. До меня дошло осознание всего, как позднее зажигание у меня включилось, аж колотить начало, мандраж напал, зуб на зуб не попадал.

Когда война началась, мне написал в Вацапе друг: «Прикинь, Россия напала на Украину, и там убивают людей». У меня был просто шок, я просто отказывался в это верить. И когда уже я смирился с этим фактом, я другу этому написал: «Из-за Путина мне теперь перед хохлами стыдно». И когда те двое меня в подвале пытали, нашли в переписке с другом эти мои слова. Один из них подходит ко мне, говорит: «Наши дети в подвалах сидят, а тебе просто стыдно?», – и меня с ноги [ударил] в грудак, я через всю комнату в угол улетел.

Пока со мной, разговаривали, я заикался, не мог нормально говорить, – такой вот «отходняк» у меня после всего этого был. Когда они уже целый день меня били, я уже понял, что никуда я не денусь, сбежать не смогу, да и некуда уже бежать. Понял, что уже все, как говорится,  – моя песенка спета. Я просто попрощался с жизнью и им говорю уже: «Зачем пытать? Просто застрелите тогда, да и все». Они: «Не, подожди, у тебя еще 15 дней есть. Завтра ты еще сраться будешь. Сегодня это еще только так, репетиция». Это очень сильно испугало.

В общем, сижу в «кондейке», где меня определили на полу спать, жду следующего дня и не знаю, который час. Все вещи у меня забрали. Не знаю, сколько времени, – в этой «кондейке» окон нету. Жду, когда за мной опять придут, чтобы дальше пытать.

В итоге два дня меня там били. После этого я просто не мог ни лежать, ни стоять. Ребра сломаны, печень отбита. Я попросил военных за дверью, чтобы дали мне обезболивающее. Через какое-то время дверь открывается, заходит девушка молодая, тоже со мной по-украински говорит:  я, типа, медик. Дает мне таблетку хорошего обезболивающего. Я попросил вторую – она дала. Мне это обезболивающее помогло.

На третий день дверь открывается. Заходят двое военных с автоматами: «Быстро вставай». Я еле-еле встал. Они опять [надели] балаклаву на голову задом наперед, [взяли] под руки и вывели на улицу. Слышу: открываются двери машины. Сажусь в нее, на руках наручники. И я понимаю, что сейчас, наверное, меня увезут в лес – и все.

Ехали долго, дольше, чем когда я сдался. Машина останавливается, открывается дверь. Меня из машины вытаскивают, снимают с головы балаклаву. Я смотрю: лес, и на улице ночь, как я и предполагал. Наручники с меня сняли. Эти [военные] с автоматами стоят, смотрят на меня. И один из них даже затвор передернул. Я оглянулся назад. Позади меня траншея старая. Думаю, сейчас меня тут положат с автомата – и я в эту траншею упаду. Присыплют – и все на этом.

И тут один из них мне показывает пальцем в сторону, говорит: «Вон там, за этой траншеей в кустах найдешь старую дорожную колею, по ней выйдешь к границе». Граница? Чья? С кем граница? Они не стали мне говорить, просто стоят, смотрят на меня, рюкзак мне отдали, и паспорта (заграничный и российский) я из руки [военного] взял, в карман за пазуху, в куртку, засунул. Стою на них смотрю и не пойму. Я им просто не верю. Думаю: «Они шутят, что ли? Я сейчас спиной повернусь к ним, они меня в спину застрелят». Смотрю на них – они смотрят на меня с серьезными лицами. Пауза такая минутная. Они: мол, что ты стоишь, иди давай.

Разворачиваюсь спиной, делаю шаг. Один из них: «Стой, подожди». Останавливаюсь, разворачиваюсь. Один из этих военных подходит к машине, открывает дверь, достает оттуда пакет обычный магазинный, прозрачный, подходит и дает мне его в руки. Я мельком глянул – там консервы, еда. Понимаю, что раз еду дают, значит, не будут стрелять.

Я развернулся и перелез на другую сторону траншеи, в кустах увидел эту колею и пошел, куда мне сказали. Назад не оборачивался, хотя я понимал, что они за мной смотрят. Ушел от них на расстояние метров 300 – и только тогда я услышал сзади, что хлопнули в машине двери, завелась машина и поехала. Вышел по этой дорожке к границе с колючей проволокой, перелез через нее, руки все ободрал. Но задел ногой леску, я не увидел ее в темноте. Понял: раз леску задел, значит, наверное, сработала сирена сигнализации у пограничников. Значит, сейчас за мной должны подъехать.

Я не понимаю, где я нахожусь: Россия это, Белоруссия или Польша. Пошел по кустам, сначала увидел поле большое, в конце этого поля дом, в окнах свет. За ним дорога. Слева, где я перелез, лесополоса. Думаю: если я пойду по полю, конечно, меня на поле увидят. Я по этой лесополосе [пошел], и там по кустам давай пробираться. Пробирался я недолго, услышал сзади звук машины. Слышу – русская речь: «Давайте, давайте, ребята! Быстро выпрыгивайте, работаем!»

Думаю: «В Россию, что ли, перелез границу?» Сел на землю, прислонился к дереву и сижу спиной к нему. Одни [пограничники] в одну сторону прошли мимо меня, другие – в другую сторону, мимо. И третьи, слышу, идут прямо на меня, ветки хрустят у них под ногами. Сижу под деревом, деваться некуда. Я им: «Ребята, не стреляйте, я сдаюсь».

Руки поднял, из-за дерева вышел. На меня накинулись: «Лежать!» Бить не стали, просто повалили меня на землю, руки за спину опять, поднимают на ноги. В темноте я не могу форму разглядеть. Выводят под фонари, где я уже вижу, что это белорусы.

 Они: «Что, кто ты, куда ты, документы?» Я им рассказал, что я пытался попасть в Польшу, все, кроме того, что я был в Украине. Они: «Ни х***а себе? Так Польша в другой стороне, а здесь-то ты что делаешь?» Я начинаю сказку рассказывать, что я заблудился, телефон в болоте утопил, потерял, по лесам шарился. Конечно, они не поверили в эту историю.

Привозят они меня к себе в пограничную часть, зовут капитана. И тот начинает меня допрашивать. Тут уже, когда меня этот [капитан] допрашивает, заходит прапорщик и начинает в моих вещах ковыряться: российский паспорт посмотрел, открывает заграничный паспорт, листает страницы в нем, – хоп!

«Не понял, – говорит. – Прикинь, он из Украины пришел!» Я: «Как узнали, что я с Украины?» Он говорит:  «А это у тебя что такое?» Я подхожу, смотрю, а там на листе два штампа стоят украинских: въезд и выезд со свежими датами, как будто я около недели назад заехал,  вчера или позавчера выехал оттуда. А я не видел эти штампы, не знал про них.

Я давай теперь рассказывать уже честно: про то, как меня пытали там, и так далее. Они в шоке на меня смотрят, «челюсти на полу валяются», как будто я какой-то супергерой. В общем, [беларусы] напоили меня кофе, угостили и говорят: «Извини, ты незаконно пересек границу, мы тебе здесь поставим “депорт”, поступить по-другому мы не имеем права». Я говорю: «Сделайте вид, что вы никого не поймали, просто отпустите. Я пойду своей дорогой».  Он [капитан]: «Нет, из-за тебя был поднят весь личный состав, тебя поймали. Я не могу так поступить. Я у тебя заграничный паспорт заберу».

Я сначала: «Да не имеешь права! На каком основании?» Он говорит:  «Дурак, я наоборот тебе жизнь и здоровье спасаю. Завтра мы будем тебя передавать вашему ФСБ. А если ваше ФСБ у тебя в загранпаспорте найдет вот эти вот два украинских штампа со свежими датами, у них к тебе будет очень много вопросов – и у тебя сломанных ребер прибавится, а, может, мало ли еще что», – он при мне [паспорт] порвал, выкинул в урну и говорит: «Потом себе как-нибудь новый сделаешь».

Он мне в российский паспорт поставил штамп «депортация на 8 лет» и говорит:  «Если в течение этого времени еще раз в Беларусь сунешься, сам лично тебя посажу на 8 лет», – и выписал еще штраф на 10 000 рублей. Только не знаю: белорусских или российских.

На следующий день отвезли меня на границу с Россией, там передали ФСБ, и он [капитан] в рапорте написал все, как я рассказывал в первый раз: что [я] потерял в болоте телефон, заблудился, шел в Польшу. Пошел мне навстречу. И вот с этим рапортом меня передали нашему ФСБ.

Меня привозят в Смоленск, в камеру. Там я сутки провожу, спустя сутки меня отпускают. Правда, выписали штраф тоже на 2000 рублей за незаконное пересечение границы. Я двинулся обратно в Москву. Теперь думаю, как выбраться из России второй раз. Мечтаю добраться до границы Мексики с США, чтобы на ней попросить в Штатах политического убежища.

Вернувшись, я пошел в больницу – и там подтвердили перелом ребер. Они перестали меня беспокоить спустя 2–3 месяца. Сейчас со здоровьем у меня все хорошо. Ничего не болит.

К Украине я как относился раньше, так и сейчас отношусь. В этом плане у меня без изменений. ВСУ меня приняли хорошо, адекватно: не били, не оскорбляли, обращались со мной на «вы». Только те двое меня пытали. И теперь из-за двух нелюдей я должен всю Украину ненавидеть? Нет, конечно. Это они там большинство из-за одного карлика, возомнившего себя властелином мира, всех русских ненавидят.