Я доживу до смены власти

Ирине Медведевой, активистке движения «Весна» из Санкт-Петербурга, 23 года. Ее задерживали, обыскивали, отправляли в СИЗО. Она фигурантка фейкового дела о «телефонном терроризме». Из-за этого дела преследуют активистов «Весны», призывавших после 24 февраля выходить на мирные антивоенные протесты. Сейчас Ирина с мужем — политические беженцы в Финляндии. О следственном изоляторе, комфортной для людей России будущего и отношениях с украинцами в эмиграции Ирина Медведева рассказывает в новом выпуске «Очевидцев 24 февраля».

Расскажите о себе.

— Я Ирина Медведева, активистка «Весны», родом из Кузбасса, последние 10 лет жила в Санкт-Петербурге, сейчас нахожусь в Финляндии, в Хельсинки. Я столкнулась с преследованием: в начале войны ко мне пришли с обыском по сфабрикованному делу о терроризме. Очень многие активисты из Санкт-Петербурга столкнулись с тем же: человек звонит с несуществующего номера и говорит, что заложена бомба. Ко мне пришли с обыском, у меня изъяли имущество. На допрос привезли меня, мужа, друзей — всех, кто на тот момент находился в квартире, и почти день продержали, допрашивали, а потом увезли в изолятор в Захаевскую на двое суток. Это было давлением на активистов в связи с началом войны. Я должна была явиться в суд, но суда не было, я не была под подпиской о невыезде, и поэтому спокойно уехала из России на автобусе.

Как вы стали активисткой движения “Весна”?

— Изначально я была просто неравнодушным гражданином, которому интересна судьба своей страны и граждан. Для меня это было естественным процессом сепарации от взрослых, от родителей, потому что в какой-то момент каждый подросток задается вопросом: “Вдруг мои родители неправы?”, и начинает всё переосмысливать. В детстве у меня была установка из разряда: Россия самая прекрасная, лучшая страна в мире. Но потом, когда я начала взрослеть и оценивать реальную обстановку в стране, я увидела, что это не сходится с тем, чему меня учили. А учили меня тому, что Россия прекрасная, самая шикарная страна. Но в самой прекрасной и шикарной стране, наверное, комфортно будет всем. А в России не так. В России не комфортно женщинам, подвергающимся домашнему насилию. Не комфортно ЛГБТ-персонам, транс-персонам, людям не славянской внешности в Центральной России. То, что я видела в России, никак не соотносилось с тем, что было в меня вложено. И это, естественно, меня немножечко злило. Поэтому в какой-то момент я настроилась на то, чтобы что-то изменить. Ну и как-то так пошло-поехало. Я поняла, что кардинально повлиять на жизнь людей я смогу, только если займусь политической деятельностью, потому что сексизм и гомофобия, от которых страдают люди, идут от власти и чиновников. Я присоединилась к ЛГБТ-центру, какое-то время волонтерила там, и после митингов в январе 21-го года присоединилась к “Весне”. Сейчас в Финляндии я занимаюсь организацией вечеров писем политзаключенным в Россию – мы отправляем письма по колониям. На вечер с Noize МС пришло порядка ста человек. Для нас в Финляндии это много. Весь зал был заполнен людьми, и эта картина вдохновляла. А были вечера, когда приходило максимум 5-10 человек.

Вы помните свои чувства 24 февраля 2022 года?

— Это кошмар, который начался и не закончился. Я тогда просыпалась, листала ленту новостей, рыдала и падала обратно часа на три-четыре в сон. Сильно похудела, потому что не могла есть. Намеки на это были, потому что учения проводились уже не первый раз. Я помню, что когда мы были на митинге Навального в январе 2021 года, один из лозунгов был «Нет войне с Украиной». Я это очень отчетливо помню, как пересылала это видео, как сама там кричала. Одно дело понимать, что ты живешь в доме с плохой проводкой и может случиться пожар, а другое дело – столкнуться с самим пожаром, когда все вокруг горит. У меня не было сил даже просто выйти в магазин. Я смогла выйти в город только 2 марта — мы ходили расклеивали листовки, а 6 марта пришли с обыском. Я решила ничего не делать, пока я в России и не уехала, потому что боялась, что ко мне могут опять прийти по любому поводу. Если ко мне пришли, значит, возможно, где-то там в шкафу у товарища майора есть папочка с моим делом.

Когда вы поняли, что вам нужно уезжать из России?

— Я подумала об этом, находясь в изоляторе, что если я выберусь отсюда, то надо уезжать из страны. Когда ты сидишь в изоляторе, а единственные твои развлечения – это мысли и сон, есть время подумать обо всем, даже если это два дня. Мысль о том, что нужно убегать из страны, пришла ко мне в изоляторе. И приняла я ее именно в изоляторе. Рыдала, конечно, но тогда у меня было не самое стабильное психическое состояние. На фоне того, что со мной происходило в тот момент, это было меньшее из зол. Я находилась в камере и не знала, смогу ли оттуда выйти и когда: сегодня, завтра, через 10 лет — кто знает. Снимают отпечатки пальцев, раздевают, “Присядьте, покашляйте”. Типичная, наверное, ситуация для всех изоляторов. Проверяют всю одежду, очень сильно придираются к частям одежды, которые я не могу снять. Еще забирают веревки из толстовок, из капюшонов, из спортивных штанов. Они забирают даже веревочки от чайных пакетиков. То есть нам приносили чай с чайным пакетиком без веревочки.

Какие у вас планы на ближайшее будущее?

— Не имею ни малейшего понятия, что делать дальше. Я молодая, и это дает плюсы – даже если моя жизнь разрушена сейчас, я всё еще могу её отстроить. Да и я еще не успела что-то построить. Когда ты ничего не имеешь, терять все — легче. По сравнению с остальными, потерявшими всё, то, что потеряла я – намного меньше.

Как изменились отношения с близкими после начала войны?

— К сожалению, они меня не поддержали. Я в принципе особо не общаюсь с родителями, потому что наши разногласия начались не с войны – в начале войны они просто ухудшились. До этого у нас были разногласия, например, про Крым. Мои родные ездили туда отдыхать, когда Крым был уже под оккупацией. Я этого не поддерживала. Я звонила своей бабушке говорила: “Смотри, Харьков и Киев бомбят”, а в ответ слышу: “8 лет Донбасс бомбили”. Они часто говорят пропагандистскими фразами из телевизора. И с этим сложно мириться, сложно как-то этому противостоять, потому что все это перерастает в спор, а спорить с родными очень не хочется. Очень хочется какое-то время избегать этой темы и надеяться, что когда-нибудь они все поймут. В начале марта была идея переехать в Грузию, но тогда цены на билеты были очень высокие, и мы не могли осилить их самостоятельно, нам нужна была помощь. Когда я обратилась за помощью к родным, они сказали, что не помогут именно с Грузией, а с Финляндией еще могут. Но Финляндию мы и сами потянули.

Какое будущее ждёт Россию?

— Я родилась в 99-м году. Мне 23 года. Когда Путин пришел к власти, мне было 0 лет. И, с одной стороны, то, что я всю жизнь живу при этой власти – угнетает. Но, с другой стороны, есть и более рациональные мысли: если они на полвека старше меня, то, скорее всего, я их переживу. Это вдохновляет и немножечко радует. Я доживу до смены власти. Я доживу до времени, когда они уйдут. Я очень надеюсь это увидеть. Я россиянка, я из России. Если Украина победит, то я не считаю, что они победят нас, потому что мы-то и не были против них. Для меня это поражение не России, а поражение тех, кто затеял эту войну. Поражение Путина, поражение Шойгу, всех тех лиц, которые затеял и разожгли эту войну.

Как думаете, чего Путин и его приближенные хотят добиться этой войной?

— Ну, не знаю. Это деды, из которых сыпется песок. Хрен знает, что они хотят. Им на пенсию пора, а они чего-то хотят. Им нужно, не знаю, хотеть посидеть почитать у камина. Возможно, это очень по-эйджистски.

Есть ли сложности при общении с украинцами в Финляндии?

Здесь у нас хорошие соседские отношения. И я бы хотела, чтобы точно такие же отношения были между государствами. Мы хорошо общаемся, всячески друг другу помогаем. У нас есть сосед-украинец, который часто помогает нашим другим соседям из Украины – привозит технику. И вот на днях он подарил нам стиральную машину. Мы, наконец, стираем и не записываемся, не ждем долгой очереди в общей стиральной. Для украинцев эта война — огромная кровоточащая рана. Когда-нибудь между нашими странами будут нормальные отношения. Мы всячески старались предотвратить эту войну.

Если бы вас не преследовали в России, вы бы остались?

— Всю ту жизнь я прожила в России и считала, что в дальнейшем буду жить там же. Мне хочется хорошо жить в России. Я знаю достаточно много хороших людей из России, и не хотела бы, чтобы людям нужно было куда-то переезжать, чтобы начать жить в хорошей стране. А чтобы это было, нужно сделать Россию лучше. Это, наверное, любовь к согражданам, к людям, которые живут в России. Я понимаю, если взрослые поддерживают Путина – чисто психологически трудно признать свою ошибку и согласиться, что ты был неправ. Мне в этом плане было намного легче. Я просто изменила свои взгляды – это этап взросления и осмысления своих взглядов и убеждений. Поэтому для меня пересмотр всей жизни был намного легче, чем для людей, ходивших на выборы, выступавших за Путина.

Что могут сделать уехавшие россияне для того, чтобы война поскорее закончилась?

— До тех, кто уехал, намного сложнее дотянуться, чем до тех, кто в России, поэтому если есть возможность, можно донатить беженцам. Если считаете, что для вас это безопасно, можно ходить на митинги вне России. Можно открыто выступать против войны, проявлять свою позицию. Когда я еще не могла уехать из России и начинались митинги россиян за границей против войны, мне это очень сильно помогало. И поэтому я считаю, что митинги за границей очень сильно помогают людям в России. И вечера писем политзаключенным сейчас, наверное, легче проводить за границей. Но можно и в России.

Вы вернетесь в Россию?

— Я бы хотела когда-нибудь увидеть в своей жизни более благоприятную Россию, Россию, которая будет любить людей и по-человечески относиться к гражданам. Да, я бы хотела вернуться в Россию, я бы хотела вернуться в Санкт-Петербург. Это потрясающий, прекрасный город. К сожалению, все, кого я знаю, уехали из России. Надеюсь, когда придет более благоприятное время, они так же, как и я примут решение вернуться.