Вадим Титов — кавер-музыкант, выходец из питерского андерграунда. Исполнял хиты 1970–1980-х в ресторанах, это позволяло ему с семьей безбедно жить в северной столице. С 2015 года регулярно выходил на митинги и вставал в одиночные пикеты в Санкт-Петербурге, пока в 2017 году не получил угрозы от сотрудников спецслужб. После чего вместе с сыном переехал в Нью-Йорк. На тот момент ему был 51 год.

В США Титов начинал с работы в мувинге (погрузочные работы при переездах). Сейчас у него своя кавер-группа, с которой он выступает в барах и на открытых площадках, а с 24 февраля 2022 года участвует в благотворительных концертах в поддержку Украины. Что общего между питерскими бандитами и ФСБшниками, почему под Z-знаменами звучит уже не рок-н-ролл, и как Украина защищает цивилизованный мир, — об этом рассуждает новый герой «Очевидцев», активист и музыкант Вадим Титов.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Вадим Титов, я из города Санкт-Петербурга, мне 58 лет. Я уехал из России в 2017 году вместе с сыном. Я считаю, что я музыкант, творческий человек и по профессии и, наверное, по стилю жизни. Всю свою музыкантскую жизнь я проработал в Санкт-Петербурге в различных ресторанах, но на эти рестораны я вышел из андеграунда. Я тогда был очень вхож туда, интересовался тем самым ленинградским рок-клубом, многих ребят знал лично.

Когда сформировалась ваша гражданская позиция?

— Я, наверное, рано понял, что я не какой-то там гражданин, но что я не такой, как все. Когда я учился в школе, мою маму часто приглашали к директору и говорили: «Ваш сын задает неправильные вопросы». Например, про конституцию — там же всё разрешено, а почему мы не можем выходить на демонстрации? А почему я не могу носить длинные волосы? Я любил группу The Beatles, любил группу «Машина времени», а меня заставляют стричься. Что же это за фигня такая? Я уже тогда слушал «враждебные голоса», как они назывались, приходил в школу и, естественно, рассказывал ребятам: «А вы в курсе, что то-то и то-то?» А ребята, естественно, между собой общались: «Да ладно, вот Вадим сказал, что…» Так доходило до учителей, до директоров, а потом приводили на ковер меня, а потом мою маму. Когда мне было 14 лет, я полностью прочитал у себя в районе всю детскую библиотеку и попросил, чтобы меня записали во взрослую. Мне сказали, что до 16 лет туда нельзя, но все-таки допускали в читальный зал. Там я много читал и анализировал, пропускал через себя и понимал, что что-то здесь не то. Потом, когда я приезжал в Брянскую область к дедушке — а он воевал — я просил его: «Дедушка, расскажи мне про войну». И он рассказывал совершенно не те истории, которые мы слышали. «Дедушка, а ты правда видел Жукова?» — «Да. Когда мы отступили после первого боя, на следующий день весь наш полк выстроили и сказали: „Мы расстреляем каждого десятого , если вы завтра не…“ И офицер идет и считает: раз, два, три… А ты же не знаешь, сколько вас стоит в строю. Вот стоит весь полк, идет офицер и говорит: „Десятый — выйди, десятый — выйди“. Я был или восьмым, или девятым. Вывели около пятидесяти человек, и прямо перед нами их положили из пулемета. Жуков обратился к нам: „Ребята, завтра бой, и завтра мы можем это повторить, если кто-то будет отступать“. Да, я видел Жукова». Понять, что такое гражданин — это уже потом пришло. Порой меня здесь называют политическим активистом, но я не считаю себя им. Я считаю, что я гражданский активист. Когда был Майдан, я не отходил от телевизора. Я сжимал кулаки и, когда показывали хроники, кричал в экран. Мне жена говорила: «Успокойся», а я вопил: «Ребята, жмите. Ребята, давайте, давайте!» Вот так. Я был полностью на стороне Майдана.

Вы участвовали в акциях протеста в России?

— У меня было ощущение, что люди всё знают, но стесняются выйти и сказать, что они чем-то недовольны. Мне думалось, что достаточно одного кинутого камешка, а потом пойдет другой, третий. Я думал: «Пускай этим первым камешком буду я». И я написал плакат, уже не помню, с чем это было связано. По-моему, это был 15-й год, мы вышли с сыном. Я понимал, что теоретически это легко, но когда это первый раз, у меня было ощущение: «Блин, на тебя подумают как на дурака». Я не боюсь выступать на сцене, но я стоял с этим плакатом, не разворачивая его. Мне сын говорит: «Пап, чего ты? Взял да развернул» — «Ну да, взял да развернул… Я это понимаю…» — «Дай». Он берёт плакат, разворачивает его и, самое интересное, не прошло и минуты, как пришли какие-то менты, и хлоп — к нему. Здесь у меня — я понимаю это уже задним умом — сработало чисто отцовское: «Это мой плакат. Это я ему просто сфотографировать дал». Они говорят: «А кто вы?» — «Да так, я здесь стою». Я развернул плакат, а они говорят: «Ну, давай тогда начнем переписывать». И с этого момента я понял, что, блин, что-то здесь не так. Дальше я уже выходил в одиночку, пришел в партию «ПАРНАС». Я, конечно, когда пришёл туда, посмеялся. Эти ребята напоминали комсомольское собрание: сидят несколько человек за столом и задают вопросы: «Ну, какие у вас вопросы к кандидату? Чем вы можете нам быть полезны?» Я весь наивный говорю: «Ну, знаете, я прошел Фергану, у меня афганская учебка была, я хорошо умею стрелять из автомата, навыки еще не потерял. Если надо будет — на баррикады» — «Стоп-стоп-стоп. На баррикады не надо. У нас всё мирно, мы все решаем только демократически и голосованием».

Когда вы поняли, что нужно уезжать из России?

— Было два события. Ко мне в очередной раз подошли сотрудники полиции на Владимирской площади: «здравствуйте, Вадим Романович», просмотр документов. Сотрудник полиции что-то как обычно написал, а после передаёт мой паспорт назад. Подходит человек в гражданском и говорит: «Пойдемте побеседуем» — «Может, представитесь?» — «Нет-нет, вам ничего не угрожает. Видите, здесь же милиция. Все под контролем». Меня сажают в машину мы минут 15 покатались, я на пассажирском, он сзади. Вдруг говорит: «Вам не надоело еще? Вы же взрослый человек, что вы ерундой занимаетесь? У вас же есть сын — у него могут найти наркотики. Ещё у вас есть работающая жена — у нее тоже могут быть проблемы. Зачем вам это надо? Вы занимайтесь своим делом». Когда случился «Он вам не Димон», повестка дня была приблизительно такая: «Нам прислал в ответ Димон автозаки и ОМОН». Я не помню, сколько нас было, человек 10-15, мы растянулись по Невскому. Тут же подбегает женщина, я ее уже знал… Мы уже все там друг друга знали: нодовцы знали нас, мы знали нодовцев. И вот она звонит в полицию, те подъезжают, почему-то только около меня собралась большая толпа людей, меня посадили в машину и увезли, по-моему, в 78-ое отделение полиции — писать заявление. Когда я его уже написал, я сижу, жду и думаю: «Ну, сейчас отпустят». Заходит молодой человек лет 30 и говорит: «Вадим Романович, мы в курсе, что у вас есть открытая американская виза. Вот давайте не будем создавать проблемы ни вам, ни себе. У вас две недели на выбор: вы или в ту сторону, или вглубь страны». Я говорю: «Я вас понял». Я хватаю сына, и 12 апреля мы были уже в Америке. Я не собирался уезжать из страны, у меня все было хорошо: я работал в ресторане, довольно-таки неплохо зарабатывал, у меня было две машины, я работал три раза в неделю — мне и семье хватало. Но когда это случилось, я понял, что тьма потихонечку сгущается. У меня всегда была мечта — посетить музей рок-н-ролла. Мы с сыном получили визу, по-моему, в 2015 году: пришли в посольство, в Питер, тогда оно еще там было, нас спрашивают: «Ваша цель», я говорю: «Хочу в музей рок-н-ролла», и нисколько не соврал. Он говорит: «Парень, да ты наш. Давай сюда». Всё, интервью заняло полторы минуты.

Что для вас было самым трудным в эмиграции?

— Когда мы сюда прилетели, у меня не было ни одного знакомого человека. Сейчас у меня просто масса друзей. Я работал музыкантскими руками на мувинге и до сих пор не могу восстановить пальцы. Мувинг — это перевозка вещей с квартиры на квартиру. Всю мебель — диваны и шкафы — надо перенести и перевезти. Знаете, я ни разу не пожалел о переезде, насколько бы трудно ни было, особенно сейчас, когда говорят про ностальгию. Я ни секунды не сожалел о том, что уехал. Никакой ностальгии.

Чем вы сейчас занимаетесь в Нью-Йорке?

— Я собрал здесь свою команду, чтобы играть живьем. Именно живьем, потому что ресторанная музыка меня уже давно не интересует. Мы начали играть русскоязычный репертуар, потому что я люблю музыку 70-х, она более сентиментальная, а здесь публика взрослая. И мне нравится, и им нравится. У нас где-то 2-3 концерта в месяц, когда-то больше, когда-то меньше, где-то в барчике, где-то на день рождения позвали. Если нет работы, вернее, нет приглашений, мы каждое лето играем на Бордуолк на Брайтон-Бич. Можете там любого спросить: «Где играет группа „Пацаны“?», и вам скажут: «Они играют тут по субботам в 6 часов». У нас есть местечко, вокруг нас собираются люди и мы играем всякие: «Для меня нет тебя прекрасней…», в таком духе. Ещё я работаю обычным упаковщиком на складе сухофруктов. Я пошел по той же стезе, по которой когда-то пошёл в Ленинграде. Будучи поколением дворников и сторожей, я решил, что это проверенный вариант. Я специально взял себе 4 дня в неделю, потому что пятница, суббота и воскресенье — это у музыкантов называется заказные, парнасные дни, то есть можно выходить на работу. Мне предлагали 5 дней, но я говорил: «Нет, мне не надо». Меня не интересовали деньги. Этой зарплаты мне, в принципе, хватало. Сын работает, я работаю, и эта зарплата чисто для поддержания. А так я продолжаю заниматься гитарой, преподаю её, ещё я вокалист.

24 февраля 2022 года. Каким был для вас этот день?

— 23 февраля мы собрались на репетицию. Нас четверо, в составе есть клавишник из Украины. Естественно, мы обсуждали все, что творилось, думали, будет или не будет. Мы говорили: «Да нет, Олег, не будет такого. Ну он же не сумасшедший, чтобы такое сделать». Мы готовились к концерту — на 8 марта нас уже заказали в бар, уже продавались билеты. На 23 февраля у нас была поставлена репетиция, по-моему, это была среда, а утром я просыпаюсь, а здесь же время отстает, и мне сын говорит: «Ты слышал — удары по Киеву, по Одессе» — «Да не может быть». Звоню нашему барабанщику, говорю: «Слава, так и так. Мы едем сейчас к Олегу, к нашему клавишнику». Приезжаем, заходим, три музыканта, к нему домой, а они с женой стоят, молчат и смотрят на нас. Это шок. Когда мы начали друг другу говорить первые слова, они сказали: «Мы все понимаем». Я говорю: «Олег, не все мы…» — «Да, я всё понимаю. Естественно, что не все». У него в Киеве старшая дочка, она замужем. Он рассказывает, что они уже созвонились. Если мы с ним не видимся, то созваниваемся через день, через два, и первый наш вопрос всегда: «Олег, что там в Украине было? Новости, которые повестка, мы знаем. Что личное?» И он каждый раз рассказывает. Люди говорят, что к этому можно привыкнуть, но я еще не привык. Может, я такой эмоциональный, может быть, я как творческий человек пропускаю это через себя, но я не привык.

Как вы относитесь к рок-музыкантам, поддержавшим российскую агрессию в Украине?

— Хочется сказать: «Ребята, вы же нас учили рок-н-роллу, а сами стали кобзонами уже очень давно, и это очень страшно. Получается, все, о чем вы пели, не имеет никакого смысла». Песня, которая называлась «Я остаюсь», в которой совершенно другой контекст — в ней снялись Сукачев и, по-моему, Чиграков, что меня очень сильно удивило, потому что я всегда думал, что он все-таки за мир. Там же, по-моему, и Маргулис был. Встречаются интервью Кинчева, небольшое интервью Бутусова. Даже не надо смотреть интервью, может быть, ребята действительно понимают, что они делают что-то не то, но они участвуют в этих Z-концертах. Ну, что тут поделать? Я могу прекрасно понять тех, кто замолчал и не высказывается ни в одну из сторон. К примеру, моя любимая группа «Пикник». Я очень благодарен, что они не сказали ни туда, ни сюда, потому что сейчас это действительно опасно в той стране, в которой они находятся. Но те, кто заняли открытую позицию — это деньги и статус. Они когда-то пели и говорили, что не надо делать так, как наши родители, потому что это неправильно, а в результате они стали теми самыми родителями, которые говорят: «Нет, надо власть облизывать, надо власть любить, надо с властью дружить, надо быть конформистом». Это не рок-н-ролл.

Вы ощущаете личную ответственность за то, что эта война стала возможной?

— Я могу смело сказать, что не чувствую вины перед украинским народом. Я не чувствую вины за эту войну, но чувствую ответственность. Почему-то такое ощущение, что я чего-то не додал украинцам, чтобы эта война остановилась. 1 мая 2022 года из Вирджинии позвонили ребята, предложившие присоединиться к концерту украинцев. Деньги пошли на ВСУ, и мы с удовольствием поучаствовали. Это было наше первое, наверное, подобное выступление. Первого же мая 2022 года мы приехали в Вирджинию. Это был очень теплый прием, народу было много, более тысячи человек, а когда мы спели: «Ой у лузі червона калина похилилася»… Вирджиния до сих пор наша любовь. Мы там были не одни, было ещё несколько команд, и нам понравилось это дело. Там мы собрали более 10 тысяч долларов. Порой, когда мы летом играем на Бордуолк, мы делаем QR-коды, у нас есть конкретные ребята из ВСУ, такой-то конкретный батальон, такая-то бригада, и мы просим делать донейшн им. И люди подходили и отправляли деньги. Как-то к нам обратились ребята с тем, что не хватало, по-моему, 3 тысяч долларов для беговой дорожки солдатам и ампутантам из Украины на реабилитацию. Мы срочно собрали небольшой концерт, и не скажу, что было много народу, но 300 с лишним долларов мы наиграли и туда отправили. Мы с удовольствием участвуем во всем, что связано с помощью Украине. Когда мы первый раз вышли после 1 мая на Бордуолк, у нас были украинские флаги, но играли мы русскоязычный репертуар, ведь мы же не украинцы. Подходят русские и говорят: «А что вы бандеровскую символику и флаги повесили?» Мы говорим: «Отстанте, это наше дело». Потом подходят украинцы и говорят: «У вас украинские флаги, вы вроде гарны хлопцы, а что поете на москальском языке?» И мы такие: «Что, куда, где?»

Сейчас многие говорят о смене мирового порядка в случае поражения Украины. Вы согласны с этим?

— С тем, что Украина сейчас воюет за западный мир, я полностью согласен. Это тот самый передовой рубеж, об который если кремлевский режим не сломает зубы, то пойдет дальше. Очень жалко, что Запад этого не осознает, но это действительно так. Повторяется история с Гитлером. Видать, эти фсбшники очень хорошо прошерстили архивы бывшего гестапо, бывшего нацистского режима, и теперь они работают по тем методичкам. Я думаю, что они сделали очень много правильных заключений и теперь не допускают тех ошибок, которые были тогда. Я считаю, что этот режим намного опаснее гитлеровского, намного. Я, если честно, не вижу перспективы у страны. Даже не то что у страны — к сожалению, у мира. Сейчас мир в огромнейшей опасности, он просто этого ещё не осознал, как и не осознали люди в Америке, которые пытаются на этом зарабатывать. Им кажется, что это где-то далеко. Нет, ребята, этот Путин придет к каждому, даже в американскую семью. Он придет, он уже стучится, и скоро будет открывать дверь с ноги. Это надо остановить, потому что ядерная война не за горами. Ядерная война сейчас настолько очевидна. Когда иной раз спрашивают: «А что делать?», я не говорю ничего созидательного, но я понимаю, что тут надо как из Чернобыля — уезжать. В этой стране, в России, не будет будущего. Сегодняшний пример гибели Навального в очередной раз показал, что тут нету избранных ни с одной из сторон. Ни с кем считаться не будут, хоть ты в оппозиции или не в оппозиции. Подсказка оппозиции: ребята, уже давно надо объединиться, а не тянуть одеяло на себя — мы здесь тянем, мы здесь, а эти здесь. Я боюсь, что даже сейчас поздно. Как бы оппозиция уже ни объединялась, ничего не сделать. Той России будущего, о которой говорил Алексей Навальный, не будет — или из-за ядерных ударов, или потому что люди не такие. Зло, к сожалению, умеет объединяться, а доброту всегда надо собирать. Пока одному дали по шее, другому, третьему, пока мы решили, что надо как-то ответить, зло уже собралось вместе. Я прошел через армию, я это все видел. Людей ни во что не ставили. Если ты по призыву, если ты младший, то ты для них мусор. Когда я работал в ресторане, у меня вечером собирались и бандиты, и менты, и, извиняюсь, даже фсбшники, и все сидели за одним столом. Я понимал, что это за люди, что им плевать на людей, что им нужны только погоны и деньги. Я проработал в ресторанах более 25 лет, и с каждым годом эти люди становились все маргинальней, маргинальней и маргинальней. Сейчас, когда говорят, что Санкт-Петербург — культурная столица, я говорю, что это не так. Сейчас культурная столица — Украина. Я общался с ребятами из Украины, и такой интеллигенции я нигде не видел. Это культурные люди. Понятно, что везде бывает люди как с базара, но основной контингент — это умные, начитанные, культурные, вежливые и замечательные люди. Я не понимаю, чего эти орки туда лезут. Оставьте Украину в покое, через 5-10 лет она станет самой процветающей. Если, дай бог, война закончится сейчас победой Украины, то она повторит Германию после восстановления. Германия за 20 лет стала самой передовой страной в Европе, а Украина сможет за 10 лет.

На что вы надеетесь?

— Год назад получилось эвакуировать через Мексику жену с котиком из России. Сначала она переслала нашего любимого котика, а потом сама прошла через Мексику и, наконец-то, наша семья воссоединилась. Мы надеемся, что Америка все-таки станет нашим вторым домом. Я не собираюсь реализовывать здесь американскую мечту. Моя мечта — играть музыку, которая мне нравится, и чтобы моя семья жила более-менее нормально, чтобы им было здесь интересно, чтобы они ни разу не пожалели о том, что уехали из России. Я действительно полюбил эту страну. В глобальном плане я все-таки надеюсь, что Украина победит. Хотя сейчас у меня большое ощущение, что проиграли и одна, и другая сторона. С Россией всё понятно, но я боюсь, что и Украина тоже проиграла — им не хватает людей.