Михаил Борзыкин: «Это не просто воры. Им захотелось поиграть в Бога»
Михаил Борзыкин — основатель группы «Телевизор», культовый герой русского рока. Песня «Твой папа — фашист», прозвучавшая впервые в 1987 году, визитная карточка группы, с новой актуальностью звучит сегодня. Поговорили с Михаилом о том, почему многие из былых друзей-рокеров сегодня топят за войну и Путина; когда поколение, обретшее свободу после падения советской власти, отдало страну в руки нынешних «хозяев», о вкладе в это дело постмодерна, «смехуечков», стеба и прочих интеллектуальных игрушек, которые были в ходу, когда надо было кричать.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Михаил Борзыкин. Я музыкант, можно сказать сонграйтер, лидер группы «Телевизор» практически 40 лет. Вот такая рок-жизнь получилась.
Вы помните свои чувства 24 февраля 22-го года?
— Ощущение крайней степени тревоги и надвигающейся катастрофы. Мы накануне с коллегами по волейболу пили за то, чтобы не было войны, но никто серьезно почему-то к этому не относился. Там было человек 30, но все посмеивались: «Зачем? Кому это надо? Да брось ты это всё» — «Не, ребята, сейчас это самое главное». Через несколько дней она началось. Какая-то степень готовности была, но недостаточная, поэтому влияние было шокирующее — все политологи, которых я внимательно слушал, промахнулись. Думаю, что такое обнагление произошло потому, что этот человек сумасшедший и уже давно, а ещё предыдущие подобные вещи сошли ему с рук: Грузия, Чечня и Крым. А для меня, конечно, это было сигналом — надо бежать.
Вы говорили в одном из интервью, что у вас есть чувство вины за произошедшее. В чем вы себя вините?
— Раз результат такой, значит, и мы тоже виноваты. Может быть, митинги, в организации которых я принимал участие, были недостаточно продуманными. Может быть, наши концерты были немножечко легкомысленными. Понятно, что я 15 лет участвовал в демонстрациях, но раз такое произошло, значит, недостаточно. Было ощущение, что эти ребята не будут ни на кого нападать, потому что они про деньги. Это бизнесмены, миллиардеры, зачем им нападать на соседнюю страну? Никакого смысла в этом нет, они только потеряют возможность пользоваться своими миллиардами. Но похоже, что мы не учли того, что это не просто воры и богатые люди, которые продают недвижимость по всему миру. Воровать им уже надоело, это уже неинтересно — «хочу быть владычицей морской». Власть и возможность оставить после себя след в истории, возможность манипуляции миром, то есть им захотелось поиграть в бога. Отсюда возникло это заболевание, которое мы не почувствовали. Но, в общем, это не мудрено, потому что это, видимо, происходило постепенно. Было понятно, что все они находятся в загнанной позиции, потому что надо куда-то развиваться, а развиваться этот авторитаризм может только в тоталитаризм, у которого дальше все вехи расписаны в истории и литературе. В общем-то, было понятно, что им придется сделать что-то выходящее за рамки цивилизованности, но никто не думал, что до такой степени. Думали, что они будут завинчивать гайки внутри страны и огрызаться по сторонам. А тут претензия на передел мира и европейской системы безопасности, которая уже 70 лет была сбалансированной и помогала избегать войн, по крайней мере крупных, в Европе.
В отличии от многих коллег, вы никогда не стеснялись писать острые политические тексты для песен. Вы чувствовали свою общественную миссию?
— Есть какие-то болевые точки, которые, если ты пытаешься говорить честно, не отразить невозможно. Я считаю, что рок-музыка напрямую связана с изменениями, в том числе политическими, социальными и гражданскими. Меня во всяком случае задевает именно это и ещё честное отражение, отзеркаливание собственных ощущений. В каких-то случаях это приводило меня к тому, что нужно было писать песню без этих немыслимых метафор и слишком выхолощенных образов обо всем и ни о чем. А то есть у нас такая традиция — ты сразу кажешься объемным, а люди это любят, любят шарады, загадки и магическое мышление, которое, как я всегда и подозревал, является психическим заболеванием. На этом построена куча творческих проектов. Я всегда был сторонником того, что нельзя взять отдельную часть мозга и отложить её, кастрировать, думать оставшейся половиной, которая занимается тем самым магическим мышлением, и считать, что ты полноценно осмысливаешь реальность. Это очень помогает набрать аудиторию, но в этом есть элементы мошенничества и психического заболевания, потому что, к сожалению, так ты видишь себя в первую очередь в образе какого-то инструмента бога, эксклюзивного контактера с высшими силами. Это очень смешно. Сложилось такое ощущение, что остросоциальные тексты хоть и разные, но очень разбавлены. Там очень много психофилософской и психоделической лирики. Я, сколько себя помню, за это все время огребал от коллег по цеху. За эту прямолинейность или, может быть, за то, что у меня куплетов было маловато. Куплетов должно быть шесть-восемь, а у меня их три, и никаких соло или диких запилов. У нас сложилась такая концепция еще в самом начале, что всё должно быть емко. Мне нравится в искусстве емкость. Я не люблю, когда тонюсенькая мысль, еще и разведенная, еще и не твоя, а из Библии, и развезена на шесть куплетов песни — это очень скучно.
Уже в 2007 году вы вставили в песню «Твой папа — фашист» строку «Твой Путин — фашист». Почему?
— Ну, я просто иногда менял строчку по ситуации. У меня были и к Ельцину какие-то претензии. А это началось с 2004 года, когда уже окончательно сформировалось разрушительное антидемократическое направление, начались разгоны телевизионных компаний, посадка Ходорковского, преследования, на улицах стало невозможно собраться — это все уже признаки наступающего фашизма. Я иногда так пел, просто вставляя фамилии. Но в какой-то момент уже начали прям на сцену приходить фсбшники. У нас были митинги и концерты на открытом воздухе, это 2009-2010 годы, и ко мне просто приходили полковники ФСБ и буквально говорили: «Если сейчас ты споешь эту фразу, то мы тебя прямо со сцены забираем». По-моему, я спел что-то вроде «Мутен — фашист», но они все равно полезли на сцену. Меня оттуда быстро увели задворками, и мы сбежали. В какой-то момент они начали остро на это реагировать, гайки зажимались и зажимались, и теперь это можно было себе позволить только в знакомых клубах. Ездить с гастролями или участвовать в фестивале типа «Нашествия» с подобными вещами стало сложно, нам последние 15 лет стали напрямую говорить: «Ребята, ну, вы же понимаете, альбом хороший, песни хорошие, но мы не можем вас взять», а до этого, даже до 2010 года, нас регулярно приглашали на телевидение, на радиостанции. Потом люди начали бояться. Кстати, и директора клубов. Было много скандалов, когда нам звонили: «Ребята, извините, мы вас с детства любим, вы же знаете, но мы не можем, нас иначе закроют завтра, нам позвонили оттуда». Вот так это все выглядит.
Как случилось, что гражданское общество в России стало аполитичным и пассивным? И какова в этом роль популярных музыкантов?
— Вот это те тренды, с которыми я всегда пытался бороться. Один из них звучал так: «Искусство вне политики, искусство выше политики». Это как раз обэриуты. Этим было заражено приблизительно большинство творческих деятелей: режиссеры, весь постмодернизм, который вылился в театральные пьесы, фильмы. Это какое-то бесконечное глумление над всем во имя глумления, вот так скажем, оно такое поверхностное, «смехуёчки», что называется. И это всё всячески поощрялось, я думаю, что даже инспирировалось. Ну, не то что инспирировалось, но всячески поощрялось такими людьми, как Сурков, который тут же подружился с рок-музыкантами и предложил им вести какие-то передачи на телевидении и радио. У него самого и произведение в таком же стиле. То есть это пост- или мета- модернизм на излёте. Это просто было модно и, соответственно, давало прибыль. То есть это раскрученные тренды плюс, конечно, какая-то религиозность. Если ты побольше упоминаешь бога, да ещё и в почтительном контексте, это тоже считалось плюсом. Это, кстати, нарратив, который сейчас окреп и превратился в совершенно фашистский. И вся музыкальная критика была выстроена таким же образом. Ещё было так называемое стебалово, очень модное одно время. Мы делаем музыку, чтобы люди отдыхали, чтобы люди расслаблялись, это чилаут-культура. Одно дело, когда это дискотека, рейв, а когда всё творчество автора напоминает сплошной чилаут, и ты не должен теребить слушателя, слишком грузить его, а должен расслабить, да ещё если ты под какими-то религиозными воскурениями, да побольше взгляда наверх, да побольше цитат твоего предыдущего учителя… Вылезла куча групп, я сейчас говорю за свой цех, которые пародировали именно эту манеру отрешённости от бытия земного, публичной отрешённости, закатывания глаз и принадлежности к какой-то божественной касте. Это всё приносило хорошие деньги, большие гастроли, и в результате люди и сами творцы, конечно, на этот вид мошенничества подсели. Но, соответственно, всё, что касалось политики — это грязное дело, они там сами разберутся. И ещё была эта соломоновская псевдомудрость, которая отовсюду лилась: «Там всё как было так и будет, и никогда по-другому не было, Россия всегда так жила». Сколько бы я не выступал в прессе, на «Эхо Москвы» по этому поводу, к сожалению, это не производило должного эффекта.
Многие рок-музыканты не просто вписались в систему, но и топят за войну. Кто-нибудь вас в этом смысле удивил?
— Конечно, это разочарование, это горько. У меня есть песни на эту тему. То, что происходит с Константином Кинчевым, и с группой «Чайф», и с группой «Ва-банкъ», и Гариком Сукачёвым — это очень печально, и их просто десятки. Про молодое поколение я вообще не говорю. Группа «Пилот», например, я к ним всегда спокойно относился, есть группа «Разные Люди», а есть те, кто в рок-клубе вообще с 80-х годов. За эти 20 лет что-то произошло, и они забыли, что такое рок-н-ролл. Например — это свобода, это Джон Леннон, это в том числе борьба за свои права. Боб Марли поёт именно о политике и выходит на митинги. И Битлз — это тоже своего рода революция в образе жизни молодых людей, новые виды красоты, рождённые их музыкой. К сожалению, эти люди забыли об этом и топят за войну. Список довольно большой, я даже боюсь всех вспоминать — это каждый раз печально.
Когда рокер топит за Путина — это только деньги, или есть те, которые искренне поддерживают?
— Те, кто вкусил запах сытых и жирных гастролей и хорошей жизни, у кого есть дачи в Черногории и здесь, делают это с выработанным годами рок-н-рольного чёса цинизмом. Но мне кажется, что тут присутствует и вторая сторона: невозможно, не заставив себя поверить в ложь, перевоплотиться. То есть в какой-то момент они постепенно так и начинают думать, ввиду отсутствия критического и аналитического мышления. Да и задача поставлена, приоритеты есть — слава, деньги. Дальше ты выстраиваешь свой образ и начинаешь в него верить. Потом, наверное, они смогут вернуться назад как опытные актёры, но будут определённые ломки. На мой взгляд, искренности тут мало, а вот жадности много.
Вы не пытались кого-то из старых знакомых, оказавшихся по ту сторону, переубеждать?
— Да, конечно. Пытался 15 лет, но, к сожалению, иногда думаю, что ничего не получалось. Разговариваешь с человеком какое-то время, и если он в хорошем расположении духа, он принимает твои доводы, потому что своих ему зачастую не хватает, особенно если это логичные объяснения происходящего. Он уже вроде готов согласиться, но буквально через неделю ты встречаешь его, а он снова там. Мне кажется, те, кто хлебнул стадионной, налаженной карьеры рок-звезды или популярного человека — это рабы своего ремесла. Грубо говоря, любовь народа — это, пожалуй, самый сильный наркотик, от которого многие не готовы отказаться. Это потребность, чтобы ты выходил, и тебя все любили, а как только ты отполз куда-то в сторону, не пиаришь ежедневно свое лицо во всех соцсетях и видеосюжетах, и тебе становится плохо — тебе не хватает этого наркотика. Я на себе это прочувствовал, но это было в 90-е годы.
Было время, когда вы тесно общались с Захаром Прилепиным, и он даже написал о вас рассказ «Герой рок-н-ролла». Вы понимали тогда, кто такой Прилепин на самом деле?
— Насколько я понимаю, я был одним из тех, на ком он вырос. В общем, он меня ценил и как-то пригласил на концерт в Нижний Новгород в качестве организатора. Я с клавишами приехал, дал сольный концерт, и после мы общались у него дома, немеренно выпивали. Он производил впечатление вполне яркого человека и ничем себя не выдал. Я знал историю про ОМОН, но так понял, что он как-то вытравил из себя ОМОНовца и стал несколько авантюристичным писателем, но мыслителем, ещё и гражданским активистом. Он же был весь такой антипутинский, это нас и сближало, а с другой стороны, человек вырос на рок-н-ролле, на идее свободы — как можно было от него ожидать, что он вдруг станет отстаивать интересы угнетателя, да ещё и вплетёт туда религию опять. Это было очень неожиданно для меня, мне он казался шире и глубже. Возможно, виной этому стало просто природное тщеславие — было видно, что ему не хватает известности, популярности и славы. Это, в принципе, нормально для начинающего писателя, а он тогда уже и музыку пытался писать. Я даже один куплетик из его песни спел: «Папа, подари мне трактор…» Я сейчас не помню, но смысл песни в том, что пусть все узнают, кого я на Красной площади задавлю. Такая народная песенка про теракт, по отношению к власть имущим. Мне понравилась идея, и я напел куплетик. А потом он написал рассказ. Для этого мы встречались, я довольно откровенно с ним разговаривал, но он все это как-то очень по-своему преломил в своем рассказе, и концовка там такая инфернальная… И вот он уходит куда-то там в пустоту, у него нет ни семьи, ни родины, ни детей, и слава ему не нужна — что-то такое. Из всего этого я сделал вывод, что одной из мотиваций для него является не истина и поиск знания, а возвеличивание себя ради малого и выход на какую-то орбиту, что он успешно и сделал за несколько лет, и пригретый либеральной тусовкой, он потом начал яростно их ругать. Они же его, в общем-то, вытащили, сделали талантливым писателем, а он потом гордо развернулся и сказал, что они всю жизнь ему на горло наступали. Печально все это. Он превратился в довольно монстрического персонажа, особенно в последние годы. Я понимаю, что есть люди войны, ведь это тоже как наркотик. Видимо, Чечня так глубоко залезла в него, что в какой-то момент он подумал, что хорошо бы совместить эти два кайфа: быть известным писателем и убивать людей, а под это дело уже подгребена новая идеология по поводу того, что мы все муравьи, а великая матушка Русь требует наших жизней, требует отсутствия у нас собственного мнения и воли. Это страшные вещи. Мы слышали это уже 300 раз, уже были поруганы и опровергнуты эти философы и вообще философия муравейника — она хороша была на стадии зарождения человечества, возможно, в какие-то века это даже имело позитивный выхлоп, а сейчас это «добро пожаловать назад, в темные века, где государство важнее человека».
В 2014 году вы написали песню «Ты прости нас, Украина» с фразой «Мы вскормили в Кремле упыря». В этот момент у вас уже не было иллюзий по поводу ближайшего будущего России?
— Да, наверное, так. Я автоматически продолжал для очистки совести ходить на какие-то мероприятия, но выдыхаться я начал после 2014 года, в смысле веры в русский народ, в русскую интеллигенцию, в русскую силу духа. В общем, слишком много на этом пути столкновений мордой об забор, поэтому стало понятно, что, скорее всего, ни черта не получится, потому что время пошло вспять, и люди с этим спокойно соглашаются. Ещё и меняют это на какие-то бытовые радости и спокойно продолжают потреблять. Да, разочарование было уже тогда, поэтому и песня возникла. И тогда опять от своих же коллег я услышал: «А я-то причём? Я не виноват! А что это он вообще? Зачем это он пишет, вот эту фигню? Какой позор! Вот это вот рок-н-ролльщики некоторые дурацкие песни пишут. „Ты прости нас!“ Кого ты просишь, за что? Ты-то причём?» Оказалось, что все мы причём, потому что это же все ещё сопровождались эти 15 лет призывами: «Ребята, давайте выйдем». Мы делали фестиваль в защиту Pussy Riot, я говорил: «Какие бы они ни были, вам может не нравится их музыкальный материал, вы можете даже не считать их панк-группой, что вполне резонно, потому что это не совсем этот жанр, он у них новый и к традиционному панку имеет непрямое отношение, но это акционизм. Людей сейчас пытаются посадить за слова, за ту свободу высказываний, о которой весь рок-н-ролл» — «Нет, нам неинтересно участвовать в этом». Слава богу, что хоть Шевчук тогда поучаствовал и Глеб Самойлов из «Агаты Кристи», и ещё было групп 10, наверное, и отдельные авторы тогда выступили. Хороший получился фестиваль . Эта песня вызывала хихиканье. В связи с этим возникало ощущение, что ни до кого не достучишься: «Вы-то чего молчите? Вы — такой-то, такой-то и такой-то, которые теперь у нас светочи протеста». У всех были свои творческие огородики, в которых наращивали паству и покупали бесконечные квартиры. Я ни в коем случае не отрицаю, что мы жили хорошо, весело и интересно, но мы не замечали страдающих вокруг.
Что ждёт Россию и Украину?
— В России — долгие годы стагнации, загнивания. Перелопатить всё обратно будет непросто. Возможно, это изоляция и ничего светлого. Пока света в конце тоннеля для России я не вижу. А Украина путём дипломатических и военных успехов всё-таки добьётся какого-то окончания и примкнёт к Европе. У неё для этого гораздо больше прав, демократического и горестного опыта этой войны, который уж точно определит её дальнейший выбор. Мне кажется, что у них картинка будущего более светлая и близкая.
Что не так с Россией?
— Мне кажется, никакой предначертанности не существует. Это просто цепь совпадений, которые складываются в такую мозаику. Если Ельцин взял бы и назначил того же Немцова своим временным заместителем, а не послушался бы советов неизвестного человека, было бы по другому. Он просто в этот момент не подумал. Опять же, Грузия — самая коррумпированная советская республика была. Сейчас в Тбилиси не берут взятки. Я недавно был в Тбилиси, спросил об этом, говорят: «Нет, не берут, и отделения полиции прозрачные». Прибалтика, да и Украина тоже — показатель. Я помню, как в 89-м году нас буквально вызывали в Украину. Мы себя называли тогда «красный клин»: «ДДТ», «Алиса», «Объект насмешек» и «Телевизор». «Приезжайте на гастроли, покажите, какие ветры дуют в Петербурге, а то у нас тут советское чиновничество обнаглело». И мы Дворец спорта в центре Киева несколько дней подряд собирали. Сначала одна группа, потом вторая, и так неделю, чтобы переломить ситуацию. То есть по тем временам Киев был гораздо более советским и гораздо более пришибленным, чем Петербург, по крайней мере нам так показалось. То есть тогда они немного отставали, а спустя всего лишь 15 лет демократии в действии — это уже другой народ. Я думаю, что нам чего-то чуть-чуть не хватило, мы где-то потеряли бдительность. Вот, кстати, в чем ещё виноваты: не орали об этом на каждом перекрёстке, а занимались до самого последнего момента организацией гастролей, концертов, снимали видеоклипы , участвовали в фестивалях — пахали собственные огородики, пока всё это происходило. Я помню, что в 2002 году меня спрашивали: «А вам не кажется, что он [Путин] опасный человек?». Я, по-моему, сказал: «Нет, он же под контролем». Они же сами говорили, что он под контролем, кто-то из этих — Патрушев или Бортников: «Он у нас под контролем». Я тоже так думал, что это временный человек, серая мышка. Харизмы у него ноль, вроде ничего неизвестно, откуда такое всплыло. Но в Москве уже подходили журналисты и спрашивали: «А вам не кажется?» — «Нет, пока не кажется». Через год уже казалось, но это было позднее. А дальше понеслось. Если бы мы сработали все вместе, одновременно, был бы резонанс, даже если бы только рок-мир одновременно в 2009-2010-м году провел фестивали против тоталитарного движения страны, а не эти бесконечные «Нашествия».
Что даёт вам надежду?
— С надеждой не очень хорошо. Я написал песню «Сдох». Вот таких мгновенных уколов эндорфина я себе желаю. А какой-то эйфорического будущего не предвижу. Это же надо заново себя выстраивать, создавать вокруг себя понятную инфраструктуру, ещё и обзавестись какими-то планами — это, по-моему, называется смешить бога. Какие же тут планы? Как пойдёт — так и пойдёт. Не унывать на физиологическом уровне, чтобы было куда в мозгу возвращаться дофамину. Надо расчистить говно, которого там навалом — это советское воспитание. Там до сих пор сидит представление о героизме, о чести, о совести, о каких-то вещах, которые очень плотно закручены шурупами в мозговую ткань. Иногда парадоксально, совершенно не ожидая от себя вдруг делаешь вывод на основе этих забитых в тебя с детства истин, и удивляешься: «Какой же я дурак был все эти 60 лет». Чистка конюшен головного мозга — это будущее собственного головного мозга.
