Евгений Ступин — адвокат и депутат Московской городской Думы. Евгений ведет собственный канал в ютубе, где обсуждает политические события в Москве и в России. Также он помогает тем, кто незаконно оказался на войне, «несколько десятков мобилизованных» ему уже удалось вернуть. В интервью «Очевидцам» Евгений говорит, что ситуация в России должна измениться, потому что «инфраструктура обрушается», «мы увидим ужасающие вещи не только с ЖКХ, но и с медициной, со школами, дома будут обрушаться, тотальная коррупция». В интервью «Очевидцам» Евгений Ступин рассказал, зачем мы стояли в очередях за Надеждина, и что, по его мнению, нужно делать на выборах 17 марта.

Расскажите о себе.

— Ступин Евгений Викторович, адвокат, действующий депутат Московской городской думы. Полгода назад внесен российской властью в реестр иностранных агентов. Продолжаю заниматься правозащитной и, по мере сил, оппозиционной политической деятельностью.

Каким вы помните 24 февраля 2022 года?

— Конечно, как и для многих, для меня это был удар, в плане того, что пришло понимание, что начинается новый этап жизни для всей страны в целом и для моей семьи в частности. Но не сказать, что я был поражен. Я понимаю, что многие политологи тогда говорили о том, что Путину это невыгодно, и поэтому он эту войну не начнёт. Тем не менее, я считал, что он её начнёт, о чём даже делал посты. Потому что он не мыслит с точки зрения логики обычного человека, он уже в абсолютно другом мире, у него свой образ в голове. И когда он предъявлял ультиматум НАТО о возврате к границам 1997 года, уже было понятно, что этот ультиматум не будет выполнен ни в каком объеме и, соответственно, это будет использовано как повод для эскалации конфликта. Это, я напомню, было в декабре ещё 2021 года. Дальше в Казахстан немножко ввели войска, немного отложили этот вопрос, но в феврале вернулись. Сказать, что это был прямо сюрприз-сюрприз, я не могу, но всё равно было очень неприятно. В тот же день, 24 февраля, мы вместе с Алексеем Сахниным, Михаилом Лобановым и другими нашими товарищами из Российского социалистического движения, Революционной рабочей партии и ряда других левых организаций собрались и подписали письмо «Коммунисты-социалисты против войны». Тогда его тоже публиковали, правда потом мы были вынуждены его либо удалить либо архивировать в соцсетях, поскольку все находились в России. Мы своё отношение ко всему этому сразу выразили.

Вас исключили из КПРФ. Из-за подписания антивоенного письма?

— Это была первая причина. Но исключили меня спустя год, потому что шла вся эта возня. Меня постоянно предупреждали: «Прекрати свои антивоенные выступления или хотя бы замолчи, если уж не хочешь поддерживать». Несмотря на все эти цензурные ограничения, возможность выражать своё мнение в России эзоповым языком была, называя, условно, то, что произошло 24 февраля, катастрофой. Это напрямую не является дискредитацией или фейком, но чётко обозначает позицию человека, который так говорит. Но были и ещё две причины. Вторая причина — моя положительная характеристика Илье Яшину, когда ему избирали меру пресечения в виде заключения под стражу. Я якобы предал какие-то коммунистические идеалы, потому что подписался за либерала. Но я писал о депутатской деятельности Ильи Яшина, а в депутатской деятельности он вёл себя вполне по-коммунистически, на мой взгляд. Потому что, например, он отказался от персонального автомобиля в пользу своих избирателей. То же самое попытался сделать и я, сразу же став депутатом Мосгордумы. В 2019 году руководство Мосгордумы не дало мне возможность на этом автомобиле перевозить детей, и тогда я просто отказался от него. В этом смысле мне был близок поступок Ильи, и я считаю, что он гораздо больше коммунист по поступкам, нежели тот же ряженый Зюганов или всё его окружение, которое передвигается на машинах с мигалками за счёт преступного режима и при этом говорит о том, что они как бы оппозиция.

Ваше исключение стало для вас неожиданностью?

— Да нет, конечно. Разговоры об этом давно ходили. На самом деле первая попытка исключить меня была в 2021 году, после участия в митингах за освобождение политзаключенных. В первую очередь речь тогда шла об Алексее Навальном, естественно. Меня тогда привлекли к административной ответственности и дали штраф, правда, заочно. Потом меня пытались лишить адвокатского статуса, но многие мои друзья и члены команды выходили в пикеты к Минюсту с требованием отказаться от этой инициативы, и произошло чудо: тогда этот вопрос решала адвокатская палата, и несмотря на то, что ходатайство написал целый федеральный заместитель министра Бесхмельницын, адвокатская палата вместе с Генри Резником отказала ему в лишении меня статуса, разделив политическую и адвокатскую деятельность. Потому что адвокат не может нести ответственность за политическую деятельность, какую бы оценку ей государство не давало. В 2021 году это было ещё возможно. Сейчас, конечно, я думаю, что давление было бы намного сильнее, и не факт что всё это получилось бы. Из причин: подписание антивоенного письма, потом характеристика Яшина и третья причина — голосование против бюджета Собянина в Московской городской думе. Тогда вся фракция воздержалась, но я не видел возможности воздерживаться, потому что это бюджет распила, это бюджет хищений, это вся та плитка, которую мы постоянно видим. И не воспользоваться возможностью проголосовать против этого? Я не представлял, как это вообще возможно. И вот это всё мне и вменили.

Кто виноват в войне?

— Вопрос сложный на самом деле. Понятно, что окончательное решение принял Путин. Если говорить конкретные фамилию, имя и отчество, то они есть, но, естественно, сам процесс сложнее. Я не отменяю и не снижаю его ответственности, но, на мой взгляд, большая проблема, во-первых, в России. Это мы допустили, и об этом, кстати, в последнее время много пишут и Алексей Навальный, и Григорий Юдин. Это вообще такая интересная тема. В 90-е мы свернули не туда: посчитали, что есть рынок, есть какие-никакие выборы, и дальше всё само собой пойдёт. Не пошло. В итоге мы скатились в этот самый авторитаризм, а авторитаризм почти неизбежно приводит к войне. Мы чего-то здесь не доглядели. Но и сама система мировых взаимоотношений тоже, безусловно, требует пересмотра. Это в том числе касается, например, Совета Безопасности ООН. На сегодняшний день понятно, что несмотря на некоторые эпизоды, когда он эффективно срабатывал по разрешению каких-то отдельных конфликтов, в целом, когда противоборствующие стороны имеют право veto, невозможно принять никакое решение, и дальше все начинают действовать по праву силы. Это, кстати, относится не только к Путину: вспомним, как Колин Пауэлл тряс какой-то пробиркой, что якобы в Ираке было массовое оружие — потом ничего этого не нашли, и выяснилось, что агрессия Соединённых Штатов в отношении Ирака была необоснованной. То есть эта система работает вот так, понимаете, она допускает такую необоснованную агрессию. Но это, естественно, не снимает ответственности с тех, кто персонально начинает эти боевые действия. Так что нам нужно самим смотреть, как снова не наступить на эти же грабли. Наверное, на первом этапе нам нужно будет переходить к некой парламентской форме правления, при которой власть президента будет очень сильно ограничена. Естественно, нам нужно будет развивать федерализм, чтобы регионы были не как сейчас, когда у них единственная возможность что-то сказать — это захватывать аэропорты, как в Дагестане, или штурмовать автозаки, как в Башкортостане. Надо, чтобы был какой-то нормальный диалог, чтобы регионы не чувствовали себя ущемленными и не чувствовали себя колониями Москвы. А сегодня такое ощущение, к сожалению, есть, отсюда и национализм появляется. Он не появится там, где установлена нормальная система взаимоотношений. Сейчас мы должны смотреть, наверное, в первую очередь на европейский опыт. Разве что не на Францию, где президентская республика и где пенсионная реформа дала негативный результат, когда Макрон провёл её в обход парламента. Но если смотреть на большинство парламентских республик, то они функционируют достаточно эффективно — та же Германия или Великобритания.

Виноват ли в войне народ?

— В том, что общество в целом не было готово противостоять авторитаризму, я не вижу вины народа. Реакция народа на определённые события примерно одинаковая по всему миру, тем более в Европе, а мы европейский народ. Да, мы можем чем-то, естественно, отличаться от тех же немцев и французов, но мы очень похожи в культурном отношении, в географическом, даже в языковом, а наши языки очень похожи, у нас много заимствований из немецкого, английского. Мы никакие не китайцы, у нас мало общего с Китаем. Я не к тому, что там что-то плохо или хорошо, но мы объективно в культурном, в экономическом и в языковом плане европейский народ. Каждый европейский народ проходил через то, через что мы проходим сейчас. Сначала этап демократизации, потом откат в авторитаризм, снова этап демократизации и так далее. Сейчас мы видим во Франции тот же этап, просто с меньшим откатом в авторитаризм. Они тоже через это проходят, просто на более поздних этапах. Я больше, наверное, вижу вину наших элит, причем не только тех, кто правил, но и оппозиции. В том числе тот же Зюганов. Это же было во многом его личное решение в 1996 году, когда выборы были очевидно сфальсифицированы, был накал и надо было выводить людей на улицу… Это очевидно для любого, как любят у нас говорить многие политологи, политического животного: как упустить такой момент, когда у тебя на глазах у всей страны украли победу, а ты сидишь: «А я не хочу гражданской войны». Я помню, политолог Валерий Соловей как-то сказал: «Если бы Ленин встал из Мавзолея, то первый, кого он поставил бы к стенке, это был бы Зюганов». Понимаете, можно с юмором относиться к этой фразе, но я думаю, что определённая доля истины в этом есть.

Есть ли среди ваших близких люди, поддерживающие войну? Как вы с ними общаетесь?

— Смотрите, моя мама изначально поддерживала Путина. Почему? Это, я думаю, достаточно показательный пример — она смотрела телевизор. Ей 74 года, интернет — это очень тяжело. Изначально было: «А как иначе, там же нацисты, надо начинать». Но потом у неё самой стали возникать сомнения, когда она увидела разрушенный Мариуполь. А почему это так? Город же был нормальный , а сейчас вот так. Она стала у меня спрашивать, почему так происходит. В первые недели я перестал с мамой об этом разговаривать, чтобы не ссориться. А потом она стала сама задавать мне вопросы. А почему так происходит? А что в итоге мы сделали? Поскольку влияние пропаганды всё равно было, периодически она говорила: «Нет, там вот так говорят, а вот здесь так, и я не понимаю», я отдал ей свой ноутбук и научил им пользоваться. Это было тяжело, конечно, но она втянулась. Теперь она всё понимает, знает, кто это начал, зачем, что сажать за наклейки «Мир» — это неправильно, давать за ценники по 7 лет — это неправильно, что когда отпускают убийц после полугода службы — это неправильно. Она понимает, что мы идём куда-то не туда. Но сейчас мы, опять же, перестали об этом говорить, потому что наши мнения совпали.

Ваша мама под вашим влиянием изменила своё мнение. А удалось ли ей кого-то переубедить?

— Здесь та же самая ситуация: те, кто смотрит телевизор, там всё очень тяжело, а где люди имеют хоть какой-то доступ к иным источникам информации, там, соответственно, уже другой расклад. Хотя, надо признать, сейчас я даже среди своих друзей — не из политической сферы, а среди друзей детства — замечаю тех, кто вполне себе современные молодые люди, смотрят в интернете новости, но они за. Они говорят: «Если придёт повестка, мы пойдём, потому что, может, это и не надо было начинать, но сейчас уже некуда деваться». Но почему некуда? Безоговорочная капитуляция бывает очень редко, и почти все войны заканчиваются так или иначе мирным договором. И в этой войне не будет ничьей безоговорочной капитуляции, это уже очевидно, мне кажется. За прошлый год сдвиги в разные стороны по линии фронта были по 500 квадратных километров. Это практически ничего в рамках той линии фронта, которая есть, просто ни о чём.

Как вы думаете, надолго ли затянется ваша эмиграция?

— Я вернусь сразу же, как только польза от меня обществу, в моём восприятии, будет больше, чем риски, которым я буду подвергаться. Так же сделал Навальный.

За счёт чего начнутся изменения в России, если все уехали в «командировки»?

— Начиная с того же самого мятежа Пригожина, который мы видели. Да, сейчас не видно фигуры, медийно равной Пригожину, но мы не знаем, что происходит в армии, ведь там всё закрыто. А по некоторой информации там есть недовольные генералы, соответственно, повторение чего-либо подобного исключать нельзя. Это первый вариант. Второй вариант — сами мобилизованные. Я с ними много общаюсь, они много мне пишут, я делаю депутатские запросы, и мне уже удалось вернуть несколько десятков мобилизованных непосредственно из зоны «СВО». Их незаконно мобилизовали, и я считаю это большим достижением. Пока они не готовы, но это всё до поры до времени. Если, предположим, будет новая мобилизация, их качественно будет больше, и те мобилизованные, которые остались с первой волны, будут уже на позициях лидеров — это будет другая ситуация. Я думаю, что мы можем столкнуться с тем, что после этой процедуры, имитирующей выборы, которая произойдет в марте, когда Путин нарисует себе эти 80%, будет то, что товарищ Сталин называл «головокружением от успехов». С высокой долей вероятности мы увидим новую волну мобилизации, увидим рост цен — сейчас-то, понятно, что он искусственно сдерживается — и всё это вызовет ухудшение настроений на фронте, настроений в тылу и экономической ситуации. И ещё важнейший момент, о котором я акцентировано говорю с прошлого года — инфраструктура. Она обрушивается. Мы это увидели сейчас, и дальше она будет обрушиваться только сильнее. Сейчас относительно потеплело, и мы уже не видим массовых прорывов труб и замерзания людей, но это всё временно. Инфраструктура не улучшается, она становится всё хуже и хуже. Мы увидим ужасающие вещи не только с ЖКХ, но и с медициной, и со школами. Дома будут обрушиваться, потому что никто за ними сейчас не следит из-за тотальной коррупции.

Стоило ли собирать подписи за Надеждина, когда было понятно, что его до выборов не допустят?

— Вопрос тяжёлый. Это была главная причина, почему я не откликнулся, особенно после исключения из КПРФ, на призывы баллотироваться: «Теперь ты ничем не связан. Пожалуйста, давай самодвигом». Многие, в том числе отделения КПРФ на местах и инициативные группы, были готовы поддержать. Я эту ситуацию для себя спрогнозировал: вот я, предположим, иду, даже какая-то партия согласится меня выдвинуть, с кем-то я договорюсь, эти сто тысяч подписей принесу, мне отказывают, и дальше будет что? На улицу людей выводить? Сейчас, очевидно, не та ситуация. Сейчас никого не вывести, а если и выведешь кого-то, то это будет немного людей, их просто изобьют и увезут. В лучшем случае потом по камерам протоколы составят. То есть это не изменит политической ситуации. Хороших вариантов я для себя не видел, и об этом , кстати, я говорил с Надеждиным на стриме на моём канале. Он сам инициировал этот разговор, я согласился. Он мне сказал: «Мы пойдём в суд, будем обжаловать и так будем осуществлять общественное давление». Эм… Я бы понял, если бы он это говорил хотя бы в начале 2000-х. Наверное, тогда ещё можно было какие-то такие разговоры вести, но не в конце второго года войны, когда у нас цензура, уже всё тотально запрещено, митинги запрещены. Хороших вариантов нет. В этом смысле я Надеждина не понимаю. На что он рассчитывал? Я боялся разочаровать людей, что люди станут в очереди, а их же надо мотивировать. Я помню по единственным глобальным выборам, в которых я участвовал, это 2019 год, что когда у тебя ресурсов стократно меньше, чем у кандидата от власти, взять можно только тем, что ты лично мотивируешь людей своим примером, своим поведением. Когда ты задолбанный приезжаешь, они видят, что ты пашешь, что ты сам стоишь на кубах, общаешься с людьми, сам раздаешь листовки, всё делаешь вместе с ними. Ты привозишь им тёплую еду и воспринимаешь волонтёров, которые работают с тобой, не как каких-то своих подчинённых, которым ты просто заплатил и всё, а как свою команду, общаешься с ними на равных. После этого начинается поддержка. Здесь я не видел, как всё это можно реализовать. Тем не менее, я считаю, что в этом есть и плюс: люди, которые вышли, увидели себя, увидели, что их много, что они есть, а очередей за Путина нет. А он якобы набрал чуть ли не в 30 раз больше Надеждина. Ни единой очереди никто за него не видел, мы видели только массовую принудиловку электронного голосования. То есть с точки зрения самоощущения плюс определённый есть. Но есть и минус. Он в том, что часть людей останется разочарованной. Чего больше — плюсов или минусов? Я не знаю, честно. Наверное, жизнь покажет. Но именно потому, что я не знал и никакой уверенности у меня не было, я на это не пошёл.

Исход выборов предопределен?

— Давайте не будем называть это выборами — это процедура, имитирующая выборы. Ещё в 2018 году с большой натяжкой, но можно было говорить о выборах — тогда не было ДЭГа, не было многодневки, худо-бедно работало наблюдение, был хотя бы один нормальный кандидат, Павел Грудинин. Да, Алексея Навального не допустили, и из-за этого эти выборы были неполноценными, это безусловно, но во всём остальном худо-бедно они каким-то критериям соответствовали. И поэтому они были международно признаны. Мы можем соглашаться, не соглашаться, но они были международно признаны. Сейчас совершенно другой расклад. Сейчас ДЭГ, многодневка, тотальный недопуск вообще хоть сколько-нибудь адекватных кандидатов. В этот раз собрались какие-то куклы. И, конечно, сейчас это не вызовет никакой легитимности у Путина. Даже если его признает международное сообщество, для нас это не должно быть столь важно. Для нас важно, чтобы мы для себя поняли, что он нелегитимен, когда он нарисует себе эти 80%. Мы видели по очередям, что их нет. Мы видели, что за любого даже неизвестного кандидата, который говорит, что нужен мир, люди готовы выходить, а за Путина нет. Нет там этих 80%, а соответственно, он нелегитимен. А сейчас эта система держится из последних сил, и кризисы будут либо во второй половине этого года, либо в следующем году. Кризисы инфраструктуры на фронте, в экономическом плане могут в какой-то момент наслоиться друг на друга, и тогда появится вообще что-то новое, что сейчас мы не сможем предсказать, условно, лопающиеся от закредитованности банки. Это может быть, а может и не быть. Соответственно, когда это все возникнет, мы должны вспомнить, что он нелегитимен. И все это кто сотворил? Тот, кто нарисовал себе 80%. И с этой точки зрения очереди полезны.

А призывы прийти на выборы в один час на что-то могут повлиять?

— Пока это для меня не очевидно. Я пока не призываю своих подписчиков и сторонников приходить именно к 12, но я призываю в любом случае приходить 17 марта. Приходите в любом случае, даже если вам противны все кандидаты — это естественно. Напишите на этом бюллетене все что хотите: «Против всех», «Против Путина» или «Против войны». Напишите и бросьте бюллетень в урну. Можете его сфотографировать, выложить в соцсети. Это важно, потому что процент за Путина будет считаться от всех бюллетеней, брошенных в урну, даже если они признаны недействительными. Много где их посчитают честно, и мы увидим реальные и честные результаты. Например, в той же Якутии, которая не является электоральным султанатом, возможно, мы это увидим даже где-то в Москве. В Архангельской области тоже есть районы, где считают честно. Я пока не могу для себя ответить на вопрос, чего больше от этого — пользы или издержек. Издержки будут, ведь власть тоже всё это видит, и она будет готовиться. Что она предпримет и какие будут действия в связи с этим — мне пока непонятно. Поэтому давайте призовём людей приходить 17 марта и принимать участие в абсолютно законной процедуре даже с точки зрения нынешнего режима.

Что даёт надежду?

— Я знаю свой народ, я много с кем общаюсь и вижу, что люди не поддерживают то, что сейчас происходит в стране. Они не поддерживают в своём большинстве ни войну, ни действующую власть, да и обстановка людям не нравится, и чем дальше, тем больше. Это значит, что долго это всё не продержится, тем более сегодня — в информационном мире, когда есть возможность распространять и получать информацию. Всё это конечно, и конечно в среднесрочной перспективе. В этом я уверен на 100%.