«В лифте я клал на пол бумажку «Нет войне»

Артуру и Софии чуть за 20. Он по образованию политолог, выпускник факультета социальных наук Высшей школы экономики. Проходил стажировку в музее современного искусства «Гараж». Но трудоустройству помешала война. София – менеджер учебного процесса в одной из крупных платных школ в Москве. Оба переехали в Тбилиси месяц назад. Вчерашние студенты ходили на антивоенные митинги, срывали Z-агитацию, собирали средства в помощь задержанным. Эти двое используют большое количество абсцентной лексики. Их история – о том, насколько чужеродной и анахроничной кажется молодым людям нынешняя российская власть.

София:
– 23 февраля в Москве был этот неприятный салют в честь Дня защитника Отечества. У нас Поклонная гора рядом. Лютая вибрация от взрывов **ашит по окнам. Я каждый раз вздрагивала, видимо, перевозбудилась – и долго не могла после этого уснуть. Потом мне подруга написала, тоже тревожная. Она шерстила новости и перекидывала мне ссылки. А когда я выходила на работу, проснулся Артур. Я ему и говорю: «Ну что, п***а, война началась». Он такой: «Ну да, п***а, война началась». Вот как-то так.

Артур:
– Мы всего этого ожидали. Помню, 21-го, когда была эта лекция Путина про историю, мы перекидывались с другом мемами про репетитора по истории. Прямо перед началом этой речи я поехал за пивом, потому что понял, что без пива этот вечер не выдержу. Я очень долго искал пиво, пока искал, речь уже началась. В чате политфака пишут: «Все, война, п***ец». 

Кто-то начал уезжать прямо в этот момент. Знакомые взяли билеты 21-го на 24-е в какую-то арабскую страну. Потом, правда, вернулись, когда закончились деньги.

София: 
– Мы гадали на картах Таро – будет война или не будет. О том, что «дед» подыхает, и хочет какую-то ***ню перед смертью отчебучить. Мол, ему совсем моча в голову ударила, и по речи уже понятно, что он болен деменцией. Мы с девочками никак не могли понять, чем он болен, если за ним г**но в чемодане таскают. Почки? Не почки?  

Был видос: он заходит в туалет, потом выходит оттуда с чемоданом. Мы не без основания муссировали все эти туалетные подробности, клянусь.

Артур:
– У меня родственники в Черкассах. Это самый центр Украины. С началом войны они с мамой начали друг другу очень часто писать, хотя до этого раз в год общались. Рассказывали, как  носят еду военным на пост. Сейчас у них кого-то молодого в армию забрали, старенький тоже хотел, но его не взяли. Они не намерены уезжать. «Стоим до конца, делаем коктейли Молотова». Хотя, казалось бы, им этими коктейлями даже кидаться некуда, потому что фронт от них километрах в двухстах.  

Параллельно с войной я готовил в «Гараже» выставку. Одна из художниц была родом из Луганска. Уехала в 2015 году и тоже успела побывать под обстрелами. У нее там родня. Так что в процессе подготовки выставки были квесты из разряда «Надо вывезти родственников из ада».

Мы монтируем работы, а она параллельно ходит и звонит. «А что, у кого есть машина?» — машину нашли. «А у кого есть бензин?» — бензин нашли. «А у кого есть водитель мужского пола, но не старше этого возраста и не младше этого, чтобы он мог довезти», — его тоже нашли. И нужно всех этих людей «сконнектить», потому что это все разные люди. С машиной, бензином и с водителем. По-моему, она так никого оттуда вывезти и не смогла. 

Но они живы: бабуся и сестра. Сейчас они перебрались в Ереван. Но выставку антивоенную мы смогли сделать.

Все лето все вокруг были на взводе. Я еще работаю в «Свободном университете».  Гозмана начали сажать (он у нас курс читает), а он мне названивает параллельно про лекции. Начали помогать студентам, задержанным за антивоенные митинги. Скидывались на юристов. Когда началась мобилизация, начали вывозить людей, помогали с гуманитарными визами в Европу. Начали им от университета давать гранты, чтобы они выжили первое время. Еще мы открывали курсы для украинских школьников, чтобы они могли учиться бесплатно.

Еще у меня еще есть работа в научной лаборатории «Вышки». Там просто все вымерло. Капает по 10000 рублей в месяц ни за что. Потому что какая нафиг  лаборатория политико-психологических наук в 2022 году?

София:
– Когда пошли волны эмиграции, у нас в школе начали переводить детей  на заочную форму обучения, чтобы в другой стране они хоть как-то нормально учились через эту платформу. Перешло много, но так же была волна просто отчислений. У меня было 450 детей, родителям которых я «вытирала сопли». В итоге человек на 10 стало меньше, потому что одна волна совсем отчислились и уехали искать школы там [вне России]: Казахстан, Монголия… На работе нас директор созвал, собрал телефоны и призвал оставаться аполитичными. Главное — это дети. Запретил друг с другом грызться. Ввели танцы, еще какую-то фигню. Служба эмоциональной поддержки появилась. Так что война, можно сказать, шла по касательной.

А вот моей подруге – она операционная медсестра и родилась в Донецке – досталось от коллег. Ее трудовой коллектив состоит из женщин «45 плюс». С началом кампании те начали сыновей отправлять в мясорубку, а подругу игнорировать. Говорили: «Хохловская шлюха, довольна, что теперь началась война».

Артур:
– Переезд мы долго планировали.

София:
– У тебя родаки тогда, помнишь, взбаламутились. Были у них там какие-то переговоры, «съ**ывать» из России или не «съ**ывать». А моя мама такая: «Едем в Казахстан!» Была «маза», что мы поедем вообще всем улусом.

Артур:
– У деда брат в Казахстане, и у него там дом. Огромный и пустой. Можно было там бесплатно жить. А был еще вариант с Улан-Батором. Но в Улан-Баторе никого нет. Когда была мобилизация, монголы объявили, что делают всем ВНЖ, у меня знакомый поехал в Улан-Батор, нашел там какую-то «квирную» монгольскую тусовку, какие-то гей-бары. Потом сказал: «Ну на**й», переехал в Стамбул делать «воркшопы» для бедных сирийских детей беженцев, но на это его тоже надолго не хватило, поэтому он теперь все-таки в Тбилиси.

В 1917 году, как я понимаю, абсолютно никто не ожидал, что за два дня все исчезнет, вся Российская Империя. И, выходя на митинг, люди тоже об этом не думают. Получается само собой. Выйти всегда важно, даже не для того, чтобы кому-то что-то доказать. Чтобы тебе самому стало легче.

 Я клеил в метро «Нет войне», например. Это было самое опасное из того, что я делал. В лифте каждый день я клал на пол бумажку «Нет войне», мы засекали, как быстро ее заберут – и на следующий день я клал ее назад. Мы купили желтые и синие блестки после того, как впечатлились мемом, где мужик убегает от ОМОНа, и у него из штанов сыпятся желто-синие блестки.

Еще мы срывали бумажки про мобилизацию. На 9 мая школа, которая находится рядом с домом, налепила на дверь каждого подъезда «Да! За Победу! Мы гордимся нашими солдатами!» Мы это все сорвали.

Донатили ОВД-Инфо.

София:
– Но я и особого смысла протестовать не видела. На митинги  мы всегда ходили аккуратно. Не хотели, чтобы нас «приняли». Ты можешь поддержать тех, кто делает больше, делает активнее и больше рискует, но у тебя есть учеба, работа и так далее. Ты понимаешь, что надо как-то расставлять приоритеты.

Артур:
– Да, каждый делает то, что может. Тут не может быть одной стратегии, что надо делать. Ты можешь выйти? Здорово. Можешь что-то больше? Тоже здорово. Еще мы клали цветы на ВДНХ к павильону Украины. Я украинец по происхождению. Мои родные очень сильно переживали еще в 2014 году. Им с самого начала было все с Путиным  понятно, начиная с 2000-го, когда «утонул» «Курск». «Все понятно, человек — кусок г**на».

Поэтому с родными полное согласие. Но есть дальние родственники, они за войну. Семейный чатик в Вотсапе после 24 февраля вымер, потому что те родственники понимают, что если написать что-то в поддержку войны, их сожрут.

София:
– У меня «пропутинская» бабушка, что ожидаемо. А мама, как человек довольно инфантильный, принимает ту позицию, которая ей удобна. Сколько бы я ни говорила, я не являюсь для нее авторитетом. Сказала ей, какая у меня позиция, и, что не буду разговаривать с ней на эту тему. То же самое сказала бабушка. Она написала: «Ах вот кто там засланный казачок Америки!»

Когда я говорила маме, что иду на митинги, она отвечала: «Будь осторожна. Кто мы такие, чтобы говорить о политике? Пусть рассуждают люди, которые знают и умеют». Или: «Ты просто глупенькая, ты не понимаешь».

«Хорошо, я просто глупенькая, я не понимаю».

Потом, в итоге, одна ее подруга, которая была против войны, узнала, что мы ходим на митинги, и написала мне, что тоже хочет. И она мою маму третировала несколько месяцев, кидала новости. И в какой-то момент  пробила ее «броню». У мамы случилась истерика. Она постоянно плакала от «видосов», которые та ей слала. Как российские солдаты привязывали собак и кошек лапами к лесенке, и там лапки такие отрезанные остались. 

Как ели домашних животных, потому что жрать было нечего. Она ей прям хорошую чернуху собрала. И …  мама поменяла свою позицию, позвонила мне и сказала: «Просто, когда ты мне говорила, я была не готова».

Артур:
– Так что когда мы приехали к маме Софии, она сразу начала разговор: «Что, когда вы в Грузию-то?» А мы пока не знаем, нам паспорт бы сделать. Она готова нас была хоть на бумажном самолете отправлять. «Ну, все уже, быстрее», — говорила. 

Так что теперь мы в Тбилиси. И как раз идем в гости к приятелю-гею, который сначала уехал в Монголию, потом в Турцию. А теперь обосновался в Грузии. Мои родители помогают нам деньгами, а родители Софы просто не осуждают.