«Целых триста человек из полутора миллиона против войны»

Алексей — украинский эстонец. Свою идентичность в полной мере осознал в 2022 году. В России был активным участником екатеринбургского протестного и правозащитного движения. В 2016 году уехал и продолжает свою деятельность уже из Германии.

— Я патриот своей страны. И, как оказалось, эта страна вовсе не рп. Вы меня простите, но «я художник, я так вижу». С 2022 года для меня существует только рп — рашистская ***ерация. Очень жаль, что страна, где я жил, населена бездумными убийцами за 195 тысяч рублей в месяц.

Туда можно на экскурсию приехать. Жить там нельзя

Моя фамилия всегда мне говорила об украинском происхождении моего отца. А об отчестве мамы — Хяинхардовна — я долго не задумывался.

Мама у меня — петербурженка. Ну, то есть ленинградка. Папа — одессит, приехавший в Ленинград учиться в Ленинградской арктической академии. С мамой они познакомились на танцах. По окончании ЛАУ папа по распределению отправился на два года за Полярный круг в Якутию. Мама — за ним. Там вскоре и я подоспел — в далёком Заполярье, в посёлке Тикси. Уехали мы оттуда в 1997 году. Туда можно на двухдневную экскурсию летом в жаркие +15 приехать. Жить там нельзя.

Воспоминания детства, которые особенно живы, — сухое молоко, куб маргарина в морозилке и пурга с ветром в 40 м/с. Настоящие деревья — не нарисованные и не на фотографиях — увидел только в 10 лет, а салат из помидоров и огурцов понял и полюбил только в 12.

В 1997-м, уехав из Тикси, мы поселились в Санкт-Петербурге, где я окончил школу. В 1999–2005 годах я болел яхтами: жил постоянно на яхте, был чемпионом Санкт-Петербурга в юношеском яхтенном классе. В 2006-м получил начальное профессиональное образование по специальности повар, полгода жил и работал в Анталии.

Наблюдал безнадёгу и привычное «я политикой не интересуюсь»

8 августа 2008 года, в день открытия Олимпиады в Пекине, я был свидетелем переброски военных и техники нескончаемой колонной по трассе Джубга–Адлер — в Сакартвело.

Потом жил в Екатеринбурге и наблюдал повсеместную безнадёгу, равнодушие и привычное «я политикой не интересуюсь». 28 января 2012-го я принял участие в митинге на Привокзальной площади. Его организовал комитет корпорации «Уралвагонзавод» — в поддержку кандидата в президенты Владимира *утина. Плакат у меня был соответствующий.

Там меня успешно задержали правоохренительные органы, доставили в отдел полиции. Там я имел беседу с фээсбэшниками в очень агрессивном формате. Но в процессе задержания познакомился и с прекрасными правозащитниками. Это знакомство стало моей точкой входа в правозащитную деятельность.

Случился 2014 год. Действия в Украине государства, в котором я тогда жил — Крым, Донецк, Луганск, MH17 — я с самого начала понимал. Возможно, из-за того, что в голову не только есть умею. Тогда ко Дню независимости Украины сделал и опубликовал первое видео для украинцев от екатеринбуржцев, умеющих в голову думать.

21 сентября 2014 года я организовал и провёл Марш Мира в Екатеринбурге. На него вышли 300 (!) человек, то есть целых 0,02 % населения полуторамиллионного города против войны! А 18 марта уже 2015 года прошёл митинг «со стеклянными глазами и лицами участников» в честь годовщины присоединения Крыма.

Именно после этого мероприятия я начал искать способы отъезда, точнее — эвакуации. Тут отчество моей мамы пришлось как нельзя кстати. Через архив республики Эстония доказал, что являюсь эстонцем по рождению. Получив эстонский паспорт и показав его моей маме, услышал от неё что-то из разряда: «А что, так можно было?!»

Это была борьба за саму идею справедливости

В 2016 году я стал замещать вакантное место в Общественной наблюдательной комиссии Свердловской области третьего созыва. Этот год для меня стал годом защиты прав людей, оказавшихся в заключении уголовно-исполнительной системы. Самым значимым кейсом стала огласка беспредела, который происходил в колонии в Новой Ляле. 1200 человек, содержащихся там, постоянно подвергались избиениям, унижениям, пыткам.

Всё это вышло наружу, несмотря на попытки замолчать и скрыть. Я занимался юридической поддержкой заключённых, помогая им отстаивать свои права в условиях, где само слово «закон» звучало почти как насмешка. Нам удалось временно ограничить действия надзирательно-преступной группировки — структуры внутри системы, которая долгие годы ощущала себя неприкасаемой.

Это была борьба не только за конкретные судьбы, но и за саму идею справедливости в местах, где она давно стала дефицитом. И пусть эффект оказался временным, сам факт сопротивления — уже победа. Потому что молчать — значит соглашаться. А я не согласен.

По завершении полномочий как члена ОНК в 2016 году я уехал из страны. С первой попытки выехать в Эстонию не удалось. Такое ощущение, что фээсбэшники меня специально в Ивангороде ждали, где 5 часов на КПП просто удерживали без объяснения причин. Но подвернулся случай умыкнуть с их стола мой паспорт. Прыгнул в машину — и вокруг Питера: Торфяновка за 2 минуты, Финляндия, Хельсинки, паром до Травемюнде (Германия), где я и остался, заложив фундамент для переезда моей семьи.

Чувствую связь юридическую — как с источником угрозы

В 2021 году я был в России в последний раз. Не в крайний — в последний. А после начала полномасштабной войны я стал называть вещи своими именами: я — украинский эстонец, а не «бывший россиянин». Связь с рп чувствую только юридическую — как с источником угрозы. А вот с Украиной — духовную и ценностную: свобода, достоинство, сопротивление злу.

Ещё в сентябре 2022-го я стал немножко инвалидом. Нам всегда твердили: «Не нервничай, нервные клетки не восстанавливаются». Тогда я смеялся. А в 2022-м мой организм, измотанный постоянными переживаниями за украинцев и за весь этот ужас войны, просто сдался. Он послал меня к чёрту и ушёл в бессрочный отпуск — оставив мне в подарок болезнь, для которой в мире до сих пор не придумали лечения: рассеянный склероз. Это хроническое воспаление центральной нервной системы, когда тело начинает предавать тебя шаг за шагом.

Продолжаю заниматься правозащитной и волонтёрской деятельностью. Строю здесь, в Германии, новое «мы» — без лжи, страха и империи. Самое трудное здесь, в Германии, — это общение с русскоязычными немцами. Зачастую они за войну.