Татьяна Бирюкова: «Бахмут — город-призрак»

Татьяна Бирюкова — провизор из Бахмута. В апреле 2022 года она покинула родной город вместе с мужем-пенсионером и 17-летним сыном. На прощание оставила на столе в доме стаканы с водой и конфеты. Позже узнала, что в их дом попала фосфорная бомба. Сегодня Бахмут разрушен до основания и находится под российской оккупацией. «Город — призрак. Города нет», — говорит Татьяна.

Сейчас она живёт в Болгарии, пытается подтвердить диплом фармацевта, а пока работает горничной. В этом интервью «Очевидцам» Татьяна рассказывает о пророссийских настроениях среди земляков, о языке как маркере разделения внутри украинского общества и о жизни украинских беженцев за границей.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Татьяна Бирюкова. Сейчас нахожусь в Болгарии, имею статус временной защиты. Родилась, всю жизнь прожила в городе Бахмут Донецкой области Украины. По профессии провизор, высшее фармацевтическое образование, 20 лет стажа работы. 20 лет работала в аптеке, обслуживала посетителей.

Как вы познакомились с мужем?

— Муж был посетителем аптеки. У него мама лежала в больнице. Ну, и проявил мужскую инициативу, там познакомиться. Пригласил встретиться и так, в общем-то, как у всех. Что не как у всех? Ну, разница просто большая в возрасте с мужем. 41 год. Сын 2005 года рождения, получается. Общие, совместные. До мужа у меня серьезных отношений не было. Это первое серьезное отношение в жизни.

Какой была ваша жизнь до войны? Что занимало ваши мысли? Что планировали?

— Работа, дом. Сын в то время учился у нас в 10 классе. Мы думали о поступлении сына. Как у всех, рутина, домашняя. У нас с мужем, не сказать, что хорошие отношения, всё время были такие очень сложные, бурные. Потому что он холерик такой, очень взрывной. Мне сложно с таким человеком. И я всё время собиралась уходить от мужа, так не решилась. Хотя у меня было жилье.

Но мы сейчас официально не разведены. Проживаем просто на одной территории, потому что другого выхода нет. Так, сейчас у нас сначала комендант общежития, мы проживаем по программе социального проживания в Болгарии бесплатно. И сначала комендант пошла навстречу и нас расселила. Ну, потом она сказала, что вышестоящее руководство ей сказало уплотнить украинцев, сказать, что мы вместе, это не так. Ну, проживаем сейчас в одной комнате.

Как вы воспринимали слухи о том, что Россия готовится к вторжению в Украину?

— У меня тогда муж болел ковидом, и как бы он находился в больнице. Там у него было состояние на грани жизни и смерти. Ну, как бы… И у нас Гордон есть такой журналист, он очень, ну, проукраинский всегда. Муж находился в больнице, я смотрела, как раз он пустил ток-шоу там с украинскими, именно политическое ток-шоу с украинскими экспертами. Говорили уже, что войска стоят на границе. Решиться или не решиться? Сейчас говорю, у меня мурашки по коже. Ну, как бы о том, что это так произойдет внезапно, конечно, никто не был готов. Ну, чтоб я там ждала, или его никто не ждал, это было для всех неожиданно.

Были ли среди жителей Бахмута пророссийские настроения до февраля 22-го года?

— Пророссийские настроения, да, наблюдала. У меня даже, скажу, сотрудница. Я с ней разговаривала, ну как бы, что они нам предлагают конкретно, это ну… То есть непонятный статус, как присоединиться к России. Мы как бы в Украине, но с какой стати присоединяться к России? Она именно ездила на митинги, когда у нас в 2014 году, вот эти пророссийские митинги, она именно моталась по этим митингам.

И потом выяснилось, что с их квартиры, именно с их квартиры, стреляли по части. У нас, по воинской части в 2014. Было это очень прискорбно, как бы мне не хотелось бы этого. Но оно было. У нас, когда был референдум 2014 года, это никакой официальности не было. Были просто бумажки на ксероксе, отпечатанные, и люди шли на этот референдум.

Много, очень было людей, которые настроены пророссийски, считали, что там будет лучше. Русский мир принесет счастье и удачу. Приводились доводы идти и с Кобзона, и с Соловьева. Но если у меня отец, это просто. Это была ситуация, я была в гостях у отца. Я у него осталась ночевать. И вот это вот он подолгу не спит по своим моментам, по здоровью.

И вот это вот в два часа ночи спать хочется. Он вот это слушает Соловьева. Он же агрессивно, как вы знаете. Он же, естественно, вот это вот все. И то, что пропаганда говорит. Что и у этих людей. Ну, то есть они смотрят то. А для них Украина как государство, нет. Хотя не все дураки вроде.

Как для вас началась война?

— Я день перед войной работала. С 8 до 8 вечера у меня была смена. У нас Академия непрерывного фармацевтического обучения. Раз в месяц проходим как бы онлайн. Такие для повышения квалификации именно в корпоративном формате. И я прошла эти тесты там за всех девочек, ну там как бы сложновато, это в период работы ты делаешь, ну то есть и обслуживаешь посетителей, когда их нет.

И потом, получается, нам один медицинский представитель привез случайно лишний тонометр по себестоимости, я предложила своей тете, ну, может, возьмешь, ну, возраст уже такой. Она говорит, да, но только привези мне его, пожалуйста. Я отвезла, легла достаточно поздно. И так как у меня следующий день выходной, я спала часов до 9.

Я просыпаюсь, у нас не было, как Харьков. Первый встретил удар, у нас не было ни грохота, во всяком случае, я не слышала. Я просыпаюсь, я прохожу мимо комнаты сына, смотрю, он дома. Но я знаю, это будний день, он должен быть в школе. Я говорю, Вася, ну ты заболел или что? Ты не в школе? Он говорит, привет, ты что не знаешь? Учительница написала, что началась война, что русские уже в Харькове. Это, конечно, был шок.

Что происходило в городе в первый месяц войны?

— Первый месяц войны, ну это даже по первым дням я могу судить. Это начали скупать продукты, люди, судорожно, у нас, от АТБ. Торговых марок, у нас близко, это до дома. И как бы начали быть пустые полки, как в 90-е годы или там, как еще в период моего детства. Ну то есть сметали вообще все на момент. И очереди сразу к банкоматам. Вот это вот то, что люди снимали наличку, у кого что было, снимали наличку.

Касательно работы, сразу мне позвонили, что нам руководство сказало не выходить, сидеть дома. А потом, получается, так как у нас же город, это же не Харьков, они же не пришли сразу в Бахмут, а у нас сеть, по-моему, большая, 150 аптек по Украине, и у нас запасы товара были очень большие.

И люди начали родственники, знакомые, близкие, заведующие, сотрудников, дергать. Может быть, мы у нас достаточно спокойно, откровенно будем торговать. На уровне руководства у нас в Днепре, сети из Днепра приняли решение, да, выходите, ну, то есть сирены ж были там аккуратно, и мы вот март, месяц, в марте уже начали работать, и примерно до 27 марта мы торговали Астап.

Мне очень запомнился человек, пророссийский настроенный, который пришел и говорит, а почему вы это не можете заказать? Я говорю, ну, простите, в стране война, как подвезут. Он говорит, какая война? Начал пророссийскую линию, на что я начала отстаивать, я уже сейчас волнуюсь и не могу сформулировать, на что заведующая сказала, не вступай в такие, ну, как бы с посетителями. Ну, я человек, как… На свою сторону не смогу убедить, а только получается потраченные, как бы нервы и всё.

Когда вы поняли, что нужно выезжать?

— Нам очень повезло, что удалось выехать еще до самих обстрелов. Уезжать никто не хотел. Мы с сыном оклеили окна. Но мы еще оклеиваем, еще на работе у нас достаточно много нам привозили для хознужды, для канцелярии. Был большой скотч, потом, как бы раздали сотрудникам. Мы с сыном очень добротно оклеили окна этим широким скотчем.

Лист еще оклеиваем, у нас балкон еще застекленный. Оклеиваем, думаем, хотя бы не пригодилось, но было понятно, что пригодится, потому что уже звуки именно таких, чтобы обстрелов, а именно звуки того, что прилетает, были слышны, поэтому уже было понятно.

И как бы, ну… Банк, который вблизи нас находится, ну, это крупный сейчас банк, ну, там написано было, что банк закрывается на неопределенное время, и как бы это, ну, серьезное положение, было понятно. Я лично за собой ловила то, что на этот период войны, что мозг, он как бы защитную функцию включает, он отказывается верить, потому что настолько страшно, кажется, что вот-вот это кончится.

Всё-таки не учитывая то, что у нас сын, ну… Приняли решение о том, что выезжали. Я подготовила тревожный чемоданчик, это уже были сирены, это все документы были, ну, как обычно его готовят, там, какая-то лекарство, там первая необходимость, главное все документы. И как бы трусы, носки, такое минимальное.

Я сделала уборку, у нас такой, как стол, тумба, я поставила воду, два стакана, конфеты, положила, думаю, ну если зайдут, как, там в запаривателе, там это, ну как-то. Я не знаю, чтобы оно было, что-то, ну знаете, такое, какое-то. Ощущения того, что ты не вернешься, не было.

Мне почему-то трудно примириться, потому что мы выезжали, мы этого не застали страха, что люди там сидели в подвалах. Ну, муж подготовил подвал, всё, но мы не успели им воспользоваться. Я почему-то в последний момент молитвенник выложила, но не было такого, что мы не вернемся. У меня чувства такого не было, что мы не вернемся.

Бахмут сейчас почти полностью разрушен. Вы знаете, что стало с вашим домом?

— Точно, фосфорная бомба попала, и дом точно, коробка стоит внутри, всё выгоревшее, лестничные пролеты, выгоревшие. Там оно всё нежилое, там нет коммуникаций. Я постоянно смотрю, Бахмут, манула и всего дыня, там автор этой фейсбук-страницы выкладывает, это получается на русском. Бахмут в прошлое и сегодняшнее выкладывает съемки города из актуальных источников. Ну, там город-призрак сейчас. Города нет.

Были ли чрезвычайные ситуации во время перемещения по Украине до чрезвычайные ситуации? Были? Ну, получается нас от горсовета мэрии, транспорт этот, который предоставили, довез до Краматорска, Бахмута. И это было 6 апреля, я точно помню. Такого количества людей я никогда не видела, которая стояла на эвакуации. Это было в районе 4000 людей, на скидку очень много.

И люди были совершенно разные, все. С какой-то маленькой, естественно, это люди не на отдых, не с чемоданами, а с какой-то маленькой кладью. Все, как бы в вокзал на ступеньках стояли, и мы, как бы встали, объявляли всё время, подаются эвакуационные поезда, но не все, а будут беременные, инвалиды, пожилые, то есть лица с уязвимостью, в первую очередь.

А мы смотрим там… Проводят группы, каких-то на вид обычных людей, которые, но не с детками, ничего, но мы с сыном стали там стоять, где со всеми людьми. А муж начал речь, что я, что-то придумаю, я попробую, люди смеялись. В этой очереди он нам звонит, бегите, мы с сыном бросаем, как у то этот самый подбегаем.

Нет, ну, ту группу завели, нас нет, ну, потом он уже видит, что так дело обстоит, что мы не уедем. И он, ну, учитывая свой возраст, да, выиграл, это, конечно. Ему огромное спасибо, что мы остались живы. Он там сказал, что он там, ну, то ли прикинулся сумасшедшим, то ли что, что эти, что у него там, какой-то приступ, чьей эпилепсии, что эти ему поверили? правдоподобно, сыграл, учитывая возраст.

И те его пропустили. Нас с сыном не пропускают волонтеры, а муж говорит, там таблетки у них, ну то есть они, ну и дедушки сказали, семья, пропустите. И нас пропустили, подали поезд, ну, получается в него сели. Мы ехали, ну как бы вначале хорошо. Как в общем вагоне поезд, да, ну, не плацкарт, а общий. Это получается, вверху полки, ну как бы их не трогают, а здесь люди сидят, ну, как бы возможности лежать нет, потому что много.

Под Лозовой, получается, был, я не знаю, прилет или обстрел, как это сказать. Ну то есть мы смотрим, как бы у меня картинка, мы смотрим, стоит поезд, вокзал, Лозовая. Это перед Харьковом. И раз, я смотрю, в течение 30 секунд было большое количество людей на вокзале. И потом огромный взрыв. Но мы, конечно, очень испугались.

Было непонятно, то ли по поезду, но, слава богу, не по поезду. Очень громкий, но я такого до этого не слышала. Проводник нашего вагона, он открыл, как мне сказали, но я не могу сказать, это может быть, и слухи, может быть, и другие запускали, но говорили, что другие, может, испугались, не пускали, а наш открыл, и люди, которые в Лозовой, много тоже стояло на эвакуацию людей, и они натолпились в наш вагон.

Теперь уже было набито, уже люди сидели буквально на проходах, на корточках, кто как мог протянуть ноги. Ну, никаких не было там ни ссор, ни ничего. Все пропускали, если нужно, в туалет. Ну то есть люди максимально понимали вот в опасности, как бы все. То есть вот так.

Женщина к нам села, она сказала, что ее спас там киоск, какой-то, потому что взрыв был совсем рядом. Полетело стекло, но она сказала, что ее закрыл киоск, но то, что она не пострадала.

Что происходило с вашей семьей во Львове? И как вы в итоге добрались до Болгарии?

— Ну, во Львове, во-первых, у меня случилась истерика. Я достаточно из маленького города, но я не была в масштабах таких. Ну, Львов, другой город, вековой, не знаю. Ну, муж сказал, что да, я не переживаю, хорошо, то, что мы в безопасности. Мы общественным транспортом поехали, ну, как бы до остановки, где надо было выйти.

Но потом нам надо было в ЦНАП зарегистрироваться как внутренне перемещенные лица. И… Мы, получается, не знали, где находится ЦНАП. Не знаю, что-то сын, тогда, ну, тоже. Мы по гугл-картам не шли, а мы именно, ну, первое, что пришло, это спрашивать у прохожих.

И, получается, врезалось в память то, что девушка шла очень хорошо одетая, такая, ну, молодая, лет 25, ухоженная, с волосами. И муж спросил, как пройти к ЦНАПу. Ну, видно, что это внутренне перемещенные лица, потому что, ну, по сумкам и поэтому. И, ну, она отошла. Плюнула и пошла дальше, она не ответила, потому что мы потом поняли, что человек так отреагировал на русский язык.

Я впервые выехала из Бахмута, из Бахмута, правильно, ударение на этот слух, и заметила вот эту проблему языковую, что она существует. Вот таким образом, как я описала. Распределяли внутренне перемещенных лиц, которые приехали не к родственникам, не куда-то конкретно на квартиру, а куда деваться.

Потому что у нас не было такого, что приехал поезд, и мы попадаем там, сколько-то подождать. На вокзале в Болгарию на автобус. У нас, получается, автобус ушел раньше, он ходит раз в три дня. Мы еще ехали, мы не успели приехать во Львов. А потом через три дня нам надо было три ночи, где-то переждать.

Как бы я хорошо говорю на украинском, чтобы им дать уважение, я начала общаться на этом самом, на украинском. Но сын, как бы я особо не помню, по-моему, он больше к тому, чтобы на украинском. А муж, как бы, ну, мне так удобно, я буду на русском. И она, даже преподаватель там, который, ну, дежурили, и там они выдавали чай, кофе, такое, ну, чтобы как бы не было беспорядка.

И она, а вы не изучали украинский язык? Он говорит, я изучал, но мне так удобнее говорить на русском. Ну, вот я вам, она так вроде шутя, учитывая его возраст, я вам напишу доганов, щоденник, я вам напишу замечания в дневник. Ну, то есть, ну, их раздражает.

Ну, я даже спросила, я говорю, а почему вам так принципиально важно? Ну, я не стала там обострять, что защищают нашу землю также и русскоязычные. Ну, мне приятно то, что, ну, как бы язык, врага, как они понимают. Звучит там, где они нам помогают, ну, возможно, они выходят не рабочее время и не платят за это.

Ну раз такая ситуация, ну как бы или висели листы А4, мне это очень на уровне эмоций не понравилось, мне даже взбесило: ты украинец, разговаривай на украинском языке, это правило нашей страны. Ну, там еще висели, там взвешивай факты там и так далее, там принимай решение, но это то понятно, что как бы как есть.

Ну вот это вот я думаю, кто такое правило ввел. В моем регионе, где я, у нас приняли, по-моему, в первом, 1 апреля 21 года, если я не ошибаюсь, закон о том, что магазины, все средства обслуживания переходят на украинский язык. Мы попробовали, мы с сотрудницей попробовали перейти, ну, насколько это надо перейти, как бы мы начали даже между собой, мы именно ответственно подошли, мы начали даже между собой общаться на украинском.

И посетителей раздражало, они просили, пожалуйста, ну, на русском, ну, а там было, что, ну, как бы, по желанию посетителя можно перейти, ну, как бы на русский. И мы переходили. Ну, невозможно, ты, если у тебя включается, если спешишь, если включается эмоциональная окраска, если волнуешься, ты переходишь на язык, ну, привычный.

Поэтому, как бы, для меня, я считаю, что на каком бы-бы языке важно то, что ты думаешь, и то, что ты делаешь, а язык это вообще, по моему мнению, это не вопрос.

Вы поддерживали связь с земляками, оставшимися в городе после прихода российских военных?

— Мой отец находился до сентября, уже они выехали, когда зашли русские войска, ну их еще там выпускали, было можно. На собственном автомобиле, он выехал. Отец рассказывал, что люди пооставались, которые не желали ехать на территорию, ну, то есть не желали покидать свои дома, ну, мы не будем говорить, может быть, у них не было возможности финансовой, но они не соглашались ехать с волонтерами и так далее.

Мужику он… Предприниматель, который держал ферму коров и магазин был, они не изготавливали там колбасу. Ну вот это вот натуральное, и он, как бы для него эти коровы были важны. У него выехала в эвакуацию семья, жена, она, возможно, выехала раньше.

Он оставался до последнего, не мог уже. Уже Вагнер, ну, то есть мы смотрим по новостям с мужем, что уже Вагнер в городе. Ну, еще была связь, но где-то там ему удавалось поймать, и мужу позвонить. И он говорит, ну, нет, я же не брошу.

И в итоге он всё-таки, ну, потом уже была ситуация, что нет корма и ничего. Он всё-таки открыл тех коров, просто выпустил. Они, куда-то пошли, а сам этот человек… Сначала пропал без вести, семья не знала, муж общался, а потом выяснилось, что взрыв или прилет, что он ехал на машине и с машиной вместе сгорел. И по каким-то там останкам опознал его сосед и похоронил.

Какими для вас были первые месяцы беженства в Болгарии?

— Первые месяцы беженства в Болгарии были хорошие. Почему? Потому что программа была хорошая, получается, там выделялось 40 левов. Это достаточно большая сумма. И переводила, по-моему, 800 гривен было, при каком-то курсе. Ну, на человека было и питание, и проживание. Ну, как бы, было хорошо.

Ну, в смысле, три раза кормили, но это хорошо, как, телу, хорошо, душе, ну ты же хочешь, как бы вернуться, мы же ехали на два месяца, но мы понимали, что город захватывают, нам некуда ехать, нам придется оставаться здесь. И мы очень переживали, что программу продлят, не продлят, было непонятно.

Никто особо не информировал, но выяснилось о том, что люди, которые не могут оплатить себе проживание, квартиру, что будет программа. И как бы это было уже окончание программы этой, которая по 40 левов проживания в отелях. Там тоже оно, как-то совершенно было не организовано, ничего.

На волонтерских началах, буквально на инициативе местных, проживающих в отеле, написали список. Я очень боялась, у меня была паника, что мы попадем, куда-то в горы, где мы не знаем языка, мы не сможем добраться там буквально до магазинов и так далее. Повезло, что мы попали. Крупный город, это сыграло то, что возраст уже.

Есть ли у вас родственники в России? Удается ли поддерживать с ними общение?

— Да, есть в России родственники. Я как бы не поддерживаю. Тетка, родная сестра отца в Москве и братья двоюродные. Ну, как отец настроен пророссийский, у них в семье так заведено. Они все настроены пророссийские.

Когда началась война, мне врезался в память разговор мужа со своим средним сыном. Он, получается, мой сверстник, на полтора года меня старше. И он говорит, что папа, не волнуйся, наши уже близко. А муж говорит, да, что ж это, ну неужели, что-то так, бить, какие наши? Он говорит, как бы, ну, Дима-то, по-моему, у нас разные наши.

Дело в том, что хватило, как-то такого. Он говорит, был такой момент, что хотелось бросить трубку и оборвать, и больше не общаться. Но удалось всё-таки. То есть они темы политики не поднимают и общаются. Он там помог сыну финансово, чтобы мы здесь сделали биометрический паспорт. Поэтому спасибо ему большое.

Ну вот так. Они сохранили отношения, просто темы политики не поднимают. Сын второй мужа, получается, он военный, военный пенсионер, он там с 32 лет, он там был в горячей точке, по-моему, в Таджикистане, поэтому у них рано пенсию.

Он с настроем, если призовут, то защищать, я не знаю, что у людей в головах. Ну, то есть они считают, что… Они пойдут защищать от режима. Вот они то, что произносят, от режима. Ну то есть, как бы, что они считают, что нужно защищать, и как бы что это правильно, и это как бы…

Но тех, которые называют вещи своими именами, их не очень много, как бы на вес золота. Россияне, те, которые не боятся говорить, что война это война и так далее.

Чем зарабатываете себе на жизнь?

— Сейчас работаю в отеле горничной. Сейчас я вышла работать. И я слышу эту речь, я вижу то, что я не понимаю всё, и ко мне максимально на этой работе относятся лояльно, благосклонно, я, конечно же, стараюсь. Ну, трудно, на самом деле, трудно, и какой-то картины, чтобы вырисовалась, есть.

Я с очень большим восхищением смотрю на Украину, в которой я пошла работать на одну работу, на группе психологической поддержки была девушка, которая с ребенком здесь в эвакуации. Я привыкла продуктом там определенной марки, как бы я понижать не собиралась, пошла на одну работу, на вторую, там две работы.

Как бы, ну, я тут человек, у которого, ну нету такого ресурса и как это не знаю, так как есть, сказал. Воспринимаю благодаря тому, что я очень благодарна поддержке, психологической, который оказал Красный Крест, я ходила к разным психологам, я ходила к трем психологам.

Я не боюсь сказать, что у меня было состояние. Такое, учитывая то, что у нас и с мужем, и в Бахмуте были не сильно такие отношения, что любящие и дружные, с очень бурными ссорами и так далее. Плюс это то, что выбила из колеи война.

Я с разными психологами от Красного Креста индивидуальные консультации брала, она положена три. И потом даже разрешала им руководство записывать тех людей с закрытой, которым не нужна эта помощь, а они предоставляли. То есть буквально, когда это стало, программа, я ей постоянно пользовалась, и было состояние.

У меня мысли суицидальные, насколько сильно, что мне психолог говорит, ну как бы нужно пойти к психиатру, и мне здесь? В Болгарии назначили антидепрессанты. Ну как бы я купила весь курс, как назначили, на 6 месяцев, ну, пропила 1 месяц.

И сейчас не было еще. Почему те люди, которые проживают с нами в общежитии? Украинцы очень агрессивно, друг к другу, настроены, очень ненавидят друг друга. Вот тут, мы, казалось бы, из разных регионов. Ну, я не знаю, я бы сказала, что это просто как собаки.

Насколько это так вообще не привыкла, приносят еду, привозят еду, социальный патронаж. Это большое количество пенсионеров. В общежитии, где-то 150 человек, 50, чем-то семей. Может, плюс-минус она варьируется, эта цифра. Мы получаем этот обед, стоим час.

Это недружелюбные между собой украинцы. Вот эти те, которые здесь в Бургасе, в социальном общежитии. Очень недружелюбные. Я, когда будет возможность, хочу снять квартиру, потому что в общежитии плюс мы живем, я опять же тоже хочу сказать, в каких условиях мы живем, с клопами.

Ну, сейчас уже практически вывели, но очень долго жили, причем они расплодились, нам поменяли матрасы. И в матрасах, видимо, были зараженные матрасы, до этого не было. И мы сразу не поняли, видимо, они ползали. А потом они расплодились до такой степени хлопыша, мы их стряхивали с себя. Это было очень огромное количество хлопот.

Планируете ли возвратиться к фармации? С какими сложностями вы столкнулись на этом пути?

— Ну, находясь в состоянии, когда ты психологически, у тебя нет энергии, видимо, состояние депрессии было. Я помню, я всегда хватала всё, что можно, где я видела. Курсы языковые. Я везде шла. Было достаточно сложно, это был шок.

Но еще учитывая малое количество энергии, я… Отличница, я всегда привыкла, ну как бы это, и тут я понимаю, что я не понимаю, что, ну, как бы я усилия прикладываю, причем мы с сыном еще по программе, когда жили в отеле на Солнечном берегу, мы начали изучать там через интернет язык, и насколько я поняла, ну насколько вот сын быстро схватил вот эти вот азы там, а сын ТС, я там дольше учила, как-то в лице умножения, ну, трудно.

Именно моя профессия, она подлежит тому, чтобы… При равнении это получается в Софии. Сначала ты сдаешь экзамен на знание медицинской терминологии. Его нужно сдать устную и письменную часть. И потом, когда ты это сдала, дали экзамены, платные. Там 5 экзаменов, примерно такие, как МОЗ, экзамены в ВУЗе, где ты училась или учился.

Я сейчас на стадии того, что я сдала языковой экзамен, письменную часть и не сдала устную. Со второй попытки. Ну, как бы скажу откровенно, чтобы у меня было такое большое рвение, уже у меня так, думаю, может работать горничной, оставаться, но потом подумаешь, всё-таки может быть вернуться в Украину.

Меня душой и сердцем, меня всем тянет, на самом деле, в Украину. Мне не комфортно, плохо. Я не могу примириться, потому что это был не мой выбор. Там, допустим, это же не плановая эмиграция. Или что-то. Это получается, ну, как я здесь оказалась?

Ну и плюс, может быть, мне муж всё время говорит, это потому что у нас бархатные условия были. Мы выехали, вот если бы ты посидела в подвале, ты бы иначе. Ну, не знаю, вот. Чтобы я 100% буду идти, и это сделаю и добьюсь, я так заявить тоже не могу.

Ваш сын окончил школу в Болгарии. Он планирует здесь остаться?

— Сын точно мой до конца, уверен, потому что сыну 19 лет будет в 2025 году. Он как бы здесь очень повезло, потому что в Бахмуте у него в класс был не очень. Здесь 5 было украинцев. Две девочки с русскими паспортами, но очень они сдружились, у них прекрасная компания, они сейчас уже закончили школу, встречаются, ну, имеется в виду, компании дружат, и поэтому, ну, сын свое будущее видит здесь.

Он, как бы, ну, закончил 12 класс, не пошел учиться из-за того, что, ну, как бы, нет финансовой возможности поступать туда, куда он хочет, они ездили с подружкой в Софию, куда он хочет, ну, там высокая эта стоимость учиться. А где были бесплатные для беженцев, были бесплатные места.

Но там он не хочет, и плюс он не потянет. Он хочет снимать квартиру, живет отдельно. Он сейчас это и делает. Он не потянет и работу, и учебу. Поэтому сейчас он выбрал работать. Работает, снимает себе жилье. Говорит, что доволен. После интервью пойду к нему в гости. Он тут близко живет.

Ваше стихотворение опубликовано в сборнике «Моя несломленная Украина». Когда вы его написали?

— Ну, это получается, я начала общаться в комментариях с тоже бахмутчанином, который ведет, вел YouTube-канал «Бахмут — лучший город Земли». Это Борис Горбатов, так про него сказал, и после этого стало нарицательным. И у него… Были патриотические песни, как держали город. Оно очень вдохновляло, воодушевляло.

Тогда, в тот период, я этим жила. Этот YouTube-канал весомую часть моей жизни составлял. И вот у него там патриотические… Он сам написал стихи, они очень резонировали. У меня я писала там и раньше, в периоды каких-то влюбленностей. Это было такое, что три рукописи. Опубликованы три стиха.

Зараз про тебя складають песни, а я мрю побачить тебя в весне, почувствовать твой такой знакомый аромат. Троянда и шампанское, нынче это звук гармати, теперь ты фортеця, мои родные, улюбленное место. Наши військове переможуть орки взвесну, ты знов расквитнешь и зазеленеешь.

Вся жизнь прошла там, это мой родной, любимый город, я другого не видела, не знаю. Мы надеялись до последнего, все мои стихи, они пронизаны верой в то, что уже когда там даже, ну, понятно, было, когда держат 1,97% территории, что ее не удержат. А когда там еще 30, мы еще верили, тогда мы искренне верили, что отвоюют, и мы сможем вернуться.

Мы с сыном между собой говорим, оно не закончится быстро. Но я не верю в то, что война закончится быстро. Сын говорит, я думаю так, что мой сын может быть, вернется еще. И, может быть, какой-то другой город, когда-то построят на месте нашего. Но это будет уже другой город.

Это оторвано, это как вырванный, хоть это очень банальный пример, но это как вырванный с корнем. Куда-то не сразу приживается, неизвестно, кто-то приживается, кто-то нет. Я всё время думаю о том, чтобы вернуться, вернуться. И сейчас, работая горничной, думаю, может быть, соберу денег и поеду.

Но опять же, ехать в Украину, где ты будешь… Везде, ну это же не дома, это уже…

Что помогает вам не падать духом?

— Не падать духом помогает, ну, мне очень нравится заниматься спортом. Я имею в виду, что нет возможности платно. Пока Красный Крест нам предоставлял в 24 году, мы очень рады. На растяжку мы ходили. Это просто прекрасно. Потому что заниматься самой, еще когда ты в комнате, не одна. А когда ты в группе, это совершенно другое. Это помогает.

Мужчина занят на… Общая национальная Олимпиада по русскому языку. Первое место в 23-м году и пятое место в 24-м году. Стал победителем. И еще у сына достижение. Это матура, выпускной экзамен по болгарскому языку. Он написал лучше всех детей в классе, аж мурашки по коже. Лучше, чем болгары. Это, конечно, греет сердце, что у меня такой сын.

Чего вы боитесь?

— Меня очень пугает неизвестность, когда нет финансовой подушки. Ты неизвестности и неопределенности боишься. То есть нет никакой защищенности. Ну, надеюсь, что сейчас, как я работаю, что я смогу собрать эту финансовую подушку и потом уже принять решение, потому что на работе, на которой я работала до войны, я в той организации числюсь и сейчас, каждый три месяца я пишу заявление без того, чтобы в стаж там формулировка, ну, то есть я смогу, где будет вакансия, вернуться, если будет за что снять квартиру в Украине или же оставаться в Болгарии.

Мне очень хочется работать, чтобы я была финансово независимой, и снять отдельное жилье, потому что сын там при всех минусах у него недостаточно убранный. Я у него спрашиваю, ты счастлив? Он говорит, да, я счастлив, что вот он снял квартиру, он живет отдельно, ни от кого не зависит. Ну вот как минимум это.

Потому что с мужем отношения эмоционально очень нестабильные, и он очень сильный человек. Но я думаю, тоже не слабый человек, и у нас постоянно, постоянно. И это тоже очень выматывает на уровне депрессии, еще чего-то.

О чем вы мечтаете?

— Мечтаю, это вы будете смеяться, это создать новую семью и там, что, ну, может быть, были детки или приемные детки. Ну, вот это хотелось бы очень сильно. А ну, там, конечно, было потом в возрасте 44 лет. О таком мечтать, но всё равно.