«Страна, которую я любила, убивает людей»

Арина Трушина – специалист по SMM проекта ROMB. Училась в Высшей школе экономики на факультете журналистики, сотрудничала с независимыми СМИ, в том числе МБХ-Медиа. После начала войны пустилась в долгий путь: Грузия, Турция, Сербия, Черногория, Албания, Уругвай, Перу, Чили, Бразилия, Аргентина.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Арина Трушина. Я родилась в Воронеже, последние, наверное, шесть или пять лет жила в Москве, училась в Высшей школе экономики. Я работаю СММщиком во всяких независимых медиа. Сейчас я работаю в проекте ROMB.

Ожидали ли вы событий 24 февраля и как вы их встретили?

— У меня много друзей живет в Украине, и я даже думала о том, чтобы туда переехать. Условно говоря, не все посмотрела, что хотела. И я всегда думала, что у меня будет еще куча времени, чтобы вернуться, но, видимо, уже никогда не получится. Когда зимой западные СМИ постоянно писали о том, что начнутся активные боевые действия, начнется война, я все это воспринимала как очередное запугивание. Я даже писала своим друзьям из Украины, что, может быть, летом куда-то вместе поедем. Но когда Путин признал ЛНР и ДНР, я была в шоке. 24 февраля я спала. Проснувшись, я зашла в телеграм почитать новости, а после не знала, что делать — это было для меня просто ужасно. Я сразу поняла, что не смогу оставаться в России и надо срочно уезжать. После того, как шок немножко прошел, я начала что-то планировать, искать авиабилеты, писать родителям, чтобы они забрали мои вещи.

Пока вы работали в России, вы ощущали какое-то давление, интерес к вашей персоне?

— До этого я работала в МБХ медиа, и к нам постоянно приходили с обысками. Я понимала, что, возможно, это небезопасно, и что в какой-то момент мне придется уехать, но я, если честно, не думала, что этот момент наступит так скоро. После 24 февраля стало понятно, что находиться на территории России будет невозможно даже не потому, что я сотрудничала с независимыми медиа и есть какой-то интерес к моей персоне, а просто потому, что я не хотела и мне было морально сложно находиться в стране, которая ведет войну с другой страной, которую я люблю, и в которой у меня живет много друзей.

Как проходит ваша эмиграция?

— В Аргентине я оказалась в октябре. Сначала я жила в Батуми, и мне, если честно, не очень нравилось там жить. Я подумала: «Может быть, мне может подойти какая-то другая страна?» Я была в Стамбуле, на Балканах — в Сербии, в Черногории, в Албании. Потом подумала: «А почему нет? Я никогда не была на этом континенте, не знаю, что здесь происходит и как живут здесь люди». Захотелось посмотреть, может быть, мне понравится здесь больше, чем в той же Грузии. Сейчас в Аргентине я живу на вписке у товарищей. Я бы не назвала это совсем эмиграцией, потому что я не занимаюсь, например, видом на жительство. Сейчас я просто смотрю и думаю — какая страна мне больше нравится. До Аргентины я была в Уругвае, в Чили, в Перу и в Бразилии. Я учу испанский, и думаю о том, что да, я бы хотела сюда переехать.

Как сейчас складываются ваши отношения с друзьями в Украине?

— По-разному. У меня есть знакомый, который после вторжения прекратил все контакты с людьми из России. Я прекрасно его понимаю. Я бы, наверное, на его месте сделала то же самое. С большинством у меня сохранилось дружеское общение, потому что мне кажется, что они понимают, что я не поддерживаю то, что делает моя страна, и если бы в моих силах было что-то поменять, то я бы это, конечно, поменяла.

Когда вы поняли, что Путин — не ваш президент, и его политика ведет Россию к войне?

— Я, наверное, никогда его не поддерживала. После школы я переехала в Москву, поступила в вышку, а там всегда была такая среда, в которой никто особо не поддерживал то, что делает Путин. Потом я начала работать на независимые медиа и, понятное дело, если бы у меня были провластные взгляды, то я бы, наверное, не пошла туда работать. Сложно оставаться аполитичным, если ты учишься на факультете журналистики. Мне кажется, что эта профессия и её среда плотно связаны с политикой. Сложно оставаться в стороне, если ты в этом постоянно варишься.

Как журналисты превращаются в пропагандистов?

— Мне кажется, тут довольно очевидный ответ — деньги. Все мы знаем, что эти люди очень хорошо зарабатывают, работая на РТ, на Первом канале, на «России 1», что там еще есть? И когда у тебя очень-очень много денег — виллы, яхты и все остальное — очень сложно отказаться от этого и сказать: «Да, я вижу, что мы идем куда-то не туда, и я сейчас буду против». Для большинства людей это так не работает.

Вы испытываете чувство вины перед украинцами?

— Да, я испытываю чувство вины. Оно рациональное или иррациональное — не знаю, но каждый раз, когда я вижу новости про условную Бучу, вижу абсолютно разрушенные города, убитых людей, я думаю, что это делает страна, в которой я родилась, в которой я росла, которую я любила, но не потому, что там Путин, а потому что я считаю Россию прекрасной и красивой страной. Как будто часть вины за все произошедшее лежит на мне, хотя рационально я понимаю, что мало что могла сделать в этой ситуации. Я закончила школу, университет, и мне тут же пришлось уезжать.

Почему молчат те, кто остался?

— Я понимаю, что не все готовы и могут уехать, и что не все готовы протестовать. Мне кажется, что это ужасное положение — уехать и протестовать ты не можешь, но при этом каждый день тебе приходится существовать в этой вот стране, взаимодействовать с ней, видеть буквы Z на фасадах зданий, говорить с коллегами, которые, возможно, поддерживают войну или с учителями. Некоторые сейчас живут в России в ужасной ситуации, когда они против, но сделать ничего не могут.

Чего вы боитесь?

— Я боюсь никогда не вернуться. Я не уверена, что уже буду жить в России, но хотелось бы вернуться. Мне бы хотелось увидеть родителей не за границей. Мне бы хотелось ностальгических штук: увидеть дом, в котором я прожила большую часть своей жизни, увидеть парки, где мы гуляли с друзьями, но я не уверена, что вообще хоть когда-то смогу это сделать.