Ольга Галкина — политик. Была депутатом петербургского парламента, дважды — муниципальным депутатом. Покинула Россию после того, как в ее дом ворвались с обыском по вымышленному делу о телефонном терроризме. Участвует в объединениях «Депутаты мирной России» и «Европейский Петербург». Вместе с коллегами ведет «коричневую тетрадь» — список сторонников войны, и «белую» — в ней те, кто активно борется против Путина. Надеется вернуться в Россию после падения режима.

Расскажите о себе.

— Сейчас на этот вопрос достаточно сложно ответить, потому что полтора года назад и ранее я бы сказала, что я политик из Петербурга, была депутатом Петербургского парламента, дважды была муниципальным депутатом. А 24 февраля 2022 года всё изменилось, и теперь достаточно сложно себя самоидентифицировать.

Почему вы уехали из России?

— Мне пришлось уехать из России, из Санкт-Петербурга, достаточно быстро, потому что в марте 22-го года ко мне домой пришёл СОБР и придал моему решению ускорение, ведь я стала фигурантом уголовного дела о телефонном терроризме. Все эти процедуры в виде обыска, допроса и так далее проходили при моих маленьких детях, и когда я вернулась домой с допроса, мне пришлось взвешивать материнство и активизм. В данном случае победило материнство. Хотя мы с мужем никогда не планировали уезжать из России, тут мы поняли, что просто обязаны это сделать ради наших детей, потому что они были очень напуганы. Я поняла, что если сяду по этой статье на 7 лет, то, наверное, никогда это не отработаю с психологами с учётом детской психики, потому что когда мама в тюрьме, это достаточно сложно понять и принять. Поэтому решение мы приняли примерно за полчаса и уехали в никуда. Мы уехали с двумя детскими рюкзаками и с двумя маленькими сумками. Мы приехали в Берлин, где до этого никогда не были, где у нас практически не было никаких знакомых, никаких контактов, и начали свою жизнь с нуля. Наверное, тем, кто помладше, это даётся проще, но мы до сих пор не пришли в себя.

Почему на вас завели дело о телефонном терроризме?

— Наш губернатор воспользовался ситуацией и начал мстить всем тем, кто все эти годы был в оппозиции, кто выступал с критикой Путина, путинской системы и, конечно, с критикой самого губернатора и выстроенной им в Санкт-Петербурге работы. В тот день было порядка 50 обысков абсолютно у разных людей, и с учётом того, что я на сегодняшний день уже 20 лет занимаюсь общественно-политической деятельностью, когда следователь огласил мне список тех, к кому сегодня пришли или должны были прийти, я из этих людей узнала буквально несколько человек. То есть это были не только политики и активисты, но это были и экологи, и представители каких-то других инициатив. Это был абсолютно рандомный способ свести счёты и запугать. Наверное, последние 5 лет наша команда работала под определённым прессингом: за нами были слежки, были провокации, против нас работала команда Пригожина, потому что у нас было пересечение интересов. Мы вели основную активность на Васильевском острове, а Пригожин считал, что это его район, у него там находился офис, активы, и в 2019 году они мешали нашей команде пройти в муниципалитет. Это была достаточно жёсткая избирательная кампания. Хоть я всё равно провела туда команду, но, к сожалению, у нас было не большинство — у нас получилось 5 на 5.

Вы часто говорите «наша команда». Что вы имеете в виду?

— Наша команда сложилась уже давно. До 2011 года это было то замечательное и сильное петербургское «Яблоко». К сожалению, в 2011-2012 году внутри «Яблока» случился конфликт с Григорием Явлинским, и большая часть людей ушла: кого-то выгнали, кто-то ушёл сам. Вот так и появился тот коллектив, с которым мы все эти годы работали. «Яблоко» — это вообще очень неоднозначная структура. С идеологической точки зрения, конечно, это абсолютно моя партия. Но, к сожалению, там всё не так просто. Сначала «Яблоко» избавилось от Навального, потом от Яшина, потом от петербургского «Яблока». Такое ощущение, при всём уважении к Григорию Алексеевичу, что когда члены его организации — а он считает это исключительно своим детищем, своим личным проектом — дорастают до определённого уровня, он просто избавляется от таких людей. Поэтому мы остались тогда без структуры, которую тоже считали своей по идеологическим соображениям. Там работали очень классные и сильные люди. Мы так и продолжили работать этим коллективом. Как раз в тот момент создалось движение «Весна», потому что выходцы из молодёжного «Яблока» поняли, что нужно вокруг чего-то структурно объединяться. Мы с Максимом Резником и рядом других коллег тогда работали в законодательном собрании, были депутатами, и вокруг нас остался коллектив ребят, с которыми мы ушли из петербургского «Яблока». По большому счёту мы так и коммуницируем в этом кругу бывшего, самого лучшего и сильного петербургского «Яблока».

Ваши первые мысли и чувства 24 февраля 2022 года.

— В 5 утра меня разбудил муж, говорит: «Путин выступает». Я посмотрела, думаю, наверное, это запись какая-то — та же рубашка, тот же галстук, в котором он был накануне. Он говорит: «Нет-нет, Россия объявила войну Украине». Для нас это был, конечно, шок и в то же время личная трагедия, потому что на тот момент в Киеве был мой двоюродный брат. Очень сложно было объяснить детям, просыпающимся в школу, что началась война. Они подходят и говорят: «Как это? Получается, мы бомбим нашего дядю, нашего Серёгу?» А сколько таких семей, в которых были такие «Серёги»? Это была точка невозврата, это был шок, первое время это было оцепенение, слёзы. В этот же день начались акции протеста в Петербурге у Гостиного двора. Люди ещё старались выходить, на тот момент казалось, что ещё что-то можно изменить. Мне казалось, что вот сейчас женщины Петербурга, пережившего блокаду, выйдут. Вроде бы нас воспитывали так, что никогда снова, что всё что угодно, но только не война. Казалось, что 21-й век, что всё должно решаться на уровне дипломатии. Это казалось каким-то сюром, что сейчас мы ещё на что-то можем повлиять, что-то исправить. Начались первые масштабные задержания у Гостиного двора, а дальше пошёл прессинг.

Почему началась эта война?

— Понимаете, наверное, не вам рассказывать, что война внутри России началась не 24 февраля. Война против инакомыслящих, против тех, кто не поддерживал Путина и путинскую систему, шла уже несколько лет — это репрессии, политические убийства и так далее. То есть всё шло против политических активистов, против независимых журналистов. Мы понимали, что всё нагнетается, что всё к этому идёт. А ещё я считаю, что первопричиной является психологический фактор, потому что этот человек, может быть, когда-то даже был вменяемым — я сейчас про президента Путина говорю — но когда он понял, что ему не грозит смена власти не по его воле, что он «всея Руси», что он может все, наверное, ему снесло крышу. Это с одной стороны. С другой: я думаю, что была дезинформация. В Украину были какие-то внедрения, внутрь страны были вложены большие деньги, и, наверное, на стол Путину ложились отчеты, в которых всё было прекрасно, что все с нами, что нам будут только благодарны, что мы сейчас туда войдём, и нас с караваем, с хлебом-солью встретят. Эта дезинформация наложилась на поехавшую крышу.

Вы являетесь членом объединения «Депутаты мирной России». Что это такое и зачем вы объединились?

— Вы знаете, это была непростая история. Я-то приехала одной из первых, и когда осенью в период мобилизации только через наш канал по гуманитарной визе в Германию приехало более 150 политических активистов и депутатов из многих регионов России, то есть не только из Петербурга или Москвы, я уже понимала, в каком они находятся состоянии. Я по себе помню: первое время я отвозила детей в школу и начинала плакать, а заканчивала только тогда, когда нужно было их забирать. Нужно понимать, что контингент оппозиционных депутатов и политических активистов — это люди практически без денег. Никто никуда не собирался уезжать, не было никаких накоплений. Многим приходилось собирать на билеты, тем, кто приехал чуть раньше, приходилось ехать на машинах и встречать, забирать, устраивать всех. Это был жуткий стресс, потому что, опять же, сужу по себе, ты ощущаешь себя предателем, ведь вроде ты политик, активист и должен быть там, но тебе пришлось уехать. Да, у каждого свои причины, почему, и у каждого свой порог того, когда человек принимает решение. С одной стороны, это муки совести — как это, я должен быть там, а не здесь — а с другой стороны, это чувство ответственности за то, что произошло. Кто-то из нас политики, кто-то активисты, мы не один год занимались этим в России, а значит где-то недоработали. Я никогда не говорю про коллективную вину, я очень не люблю этот термин, ведь тут очень тонкая материя, тут каждый должен говорить за себя, но я и мои коллеги за это время очень много анализировали последние годы нашей деятельности в Петербурге, искали, где были те развилки, думали, чтобы было, если бы мы по-другому себя повели, если бы мы пошли не сюда, а туда, если бы не было этих полутонов, которыми мы тогда жили и делали так называемые малые дела? А если бы мы уже тогда разделили всё на чёрное и белое, как сейчас? Так вот, люди стали приезжать в Германию такими же, как и я — абсолютно потерянными, абсолютно в никуда, со своими семьями, с маленькими детьми. В начале у нас был создан чат, названный «Депутатский проход». Сначала это была просто психологическая помощь, помощь с прохождением бюрократических процедур, с жильем. Кого-то селили нормально, кого-то селили в ужасных условиях, люди были с маленькими детьми, без знания языка — это было сложно. Хочу сказать вашим зрителям, что если у кого-то есть потребность в консультации о получении гуманитарной визы в Германию, то я с удовольствием помогу. Меня можно найти и в фейсбуке, и в телеграме, и я с удовольствием направлю к нужным людям. Мне можно написать, а я перенаправлю к тем командам, которые до сих пор этим занимаются. Сейчас к активистам присоединилась ещё и другая категория граждан — это ЛГБТ-сообщество, и это отдельная история, отдельная беда. Это, наверное, новая волна тех, кто приедет, поэтому мы готовы оказать посильную помощь, и если совсем допекло, то безусловно нужно выходить на связь и разговаривать. Мы всё расскажем, покажем и перенаправим к тем командам, которые этим занимаются. Возвращаясь к нашему разговору, когда всё более-менее устаканилось, стали появляться инициативы. «А давайте, нас же в Германии очень много, и помимо Германии в других странах люди тоже сидят». Честно говоря, когда эти инициативы только стали появляться, я была против, потому что прошла не одно объединение, не одну коалицию за время работы в России, и понимала, что это будет очень непростой историей. Я говорила: «Коллеги, давайте, может быть, повременим с этим, потому что важно сохранить баланс бытовой помощи друг другу, потому что всё очень сложно». Одни стали выступать с этой инициативой, другие, и мы поняли, что нужно их объединять во что-то одно, и сделали первый слёт в Бонне. Он был ещё организационный, туда приехало, наверное, 50 с лишним человек. Многие тогда вообще в первый раз увиделись и встретились, потому что были из разных регионов. У нас Москва и Питер не совсем хорошо друг друга знают, а там были и другие регионы. Это был нетворкинг, мы очень много общались. Ещё наш съезд совпал с уверенным выступлением Пригожина, и мы обсуждали, а надо ли затеваться? А может быть, нам уже пора смотреть билеты в Москву? Мы очень много разговаривали, спорили, дискутировали, как и полагается депутатам, но пришли к выводу, что да, нас очень многое объединяет, и очень важно создать какую-то структуру, сообщество, потому что каждый из нас, конечно, молодец, но мы нужны для того, чтобы общаться с европейскими политиками, для того, чтобы заниматься адвокацией россиян, находящихся в вынужденной эмиграции, для того, чтобы оказывать какую-то помощь тем, кто остался в России, в том числе и депутатам. Депутатское сообщество чем ценно — каждый депутат до сих пор не потерял мостик в свой регион. Действующие депутаты продолжают участвовать в заседаниях, продолжают коммуникацию со своими избирателями, инициативными группами. Этот хрупкий мостик между уехавшими и оставшимися очень важен и, пожалуй, присущ только нашему сообществу. После Бонна у нас был большой съезд в Берлине, на котором мы приняли устав, очень долго спорили, придумали название «Депутаты мирной России». То есть «Депутаты мирной России» — это ассоциация депутатов, находящихся в вынужденной эмиграции.

В России объявили президентские выборы. Какова ваша депутатская позиция? Как себя вести избирателем?

— Это, конечно, сейчас самый дискуссионный вопрос как внутри России, так и за её пределами. У нас есть разные мнения. Мы объединены, пожалуй, только тем, что выступаем против бойкота, за какие-то активные действия. В данном случае я могу сказать, что у меня есть еще один проект — «Европейский Петербург», я расскажу о нем отдельно — и его команда выступила с инициативой, идеей концепции «Полдень против Путина» — ППП. Сейчас мы предложили эту концепцию всем оппозиционным политикам, находящимся и вне России, и внутри России, потому что считаем, что формат «Полдень против Путина» включает в себя все возможные варианты развития событий, кроме, пожалуй, бойкота. Бойкот — это отдельная история, которую мы оставим за скобками. Очень важно в одно и то же время прийти к избирательным участкам. Допустим, это будет 12 часов, полдень, а дальше каждый сам принимает решение. Ты можешь поддержать какого-то кандидата, ты можешь испортить бюллетень, ты можешь свернуть его гармошкой, ты можешь вынести этот бюллетень. Если мы говорим о тех, кто находится внутри России, то тебя могут обязать на работе электронно проголосовать, сейчас этот прессинг существенен в бюджетных учреждениях, и тогда ты можешь просто прийти к избирательным участкам, даже не заходя в них. Тут очень важно, что люди просто увидят, что они не одни в своей внутренней эмиграции. Это мы здесь можем свободно говорить, рассуждать и делать это громко и ярко, а в России это невозможно, и очень важно дать возможность людям наших взглядов, которые остались в России, а их немало, безопасно себя проявить в этой ситуации, потому что никто не будет отменять выборы 17 марта и никто не запретит прийти на избирательный участок. Это на сегодняшний день, наверное, единственная условно безопасная и легальная возможность просто показать свою точку зрения. Это будет очень важно как психологически, так и политически, потому что когда на избирательных участках будут скопления людей, может быть, будут какие-то очереди, уже будет понятно, что «все не так хорошо в Датском королевстве».

Вы верите, что с помощью вашей стратегии можно что-то изменить в этих выборах?

— Я бы по-другому сказала. Мы не можем повлиять на цифры, никак не можем. Цифры будут ровно такие, какие будут даны из администрации президента, здесь нет никаких иллюзий. Но на эти цифры мы можем наложить впечатление, наложить эмоцию и показать друг другу и мировому сообществу, что в России много людей, не поддерживающих Путина и войну, и не уехавших. Показать это безопасно мы можем только таким образом.

Чем вы занимаетесь в Берлине? Расскажите про проект «Европейский Петербург».

— Я продолжаю общественно-политическую деятельность. Я очень много работаю в ресурсном центре «Reform Space Berlin». Это место — центр притяжения в Берлине, куда приходят люди, которым нужно просто поговорить, выговориться, обняться, с кем-то просто посидеть, попить чай, кофе, обменяться какими-то новостями. В то же время у нас есть и разные активности. Мы предлагаем консультации по бюрократическим вопросам, ведь в Германии это достаточно сложно, по визовым вопросам, по эмиграционным вопросам. У нас есть психологические курсы. Вы знаете, я поняла, что моя работа в рамках ресурсного центра не зря, когда была на митинге. Там выступал человек, который обратился ко мне с благодарностью. Он сказал, что наш ресурсный центр практически вытащил его знакомого из петли. Я считаю, что это очень важно, потому что мы отвечаем за тех людей, которые к нам приходят. Помимо вот таких нужных и важных вещей у нас есть политические встречи, очень много культурных мероприятий, и прекрасная йога по субботам. Поэтому это, наверное, дом вынужденной эмиграции для тех, кто находится в Берлине и вокруг Берлина. Это первый и основной проект. А ещё у меня есть несколько политических проектов. «Европейский Петербург» — это региональная организация. У нас собралась команда людей, находящихся в вынужденной эмиграции и в Санкт-Петербурге. Долгосрочная цель нашего проекта — это движение «Европейский Петербург» и победа на первых демократических выборах в Санкт-Петербурге. Мы не знаем, когда этот момент случится, но мы должны быть к нему готовы. В связи с этим у нас есть ряд проектов, которыми мы занимаемся. Обо всем этом можно прочитать в телеграм-канале «Европейского Петербурга». Первый наш проект — это «Коричневая тетрадь», в которой мы фиксируем тех, кто топит за войну. Это не только политики или чиновники, но и деятели культуры, учителя, ректоры вузов, те, кто сажает политических заключенных, судьи, прокуроры. Это очень широкий список лиц. Мы считаем очень важным делать эту фиксацию. Мы выставляем эти списки на голосования, и петербуржцы могут кого-то поддержать, а кого-то, может быть, нет. Также у нас появился проект «Белая тетрадь» — там мы отмечаем тех, кто противостоит этому путинскому кошмару. Если эти люди находятся внутри страны, то мы безусловно спрашиваем их разрешения на подобную публикацию, чтобы не им навредить. Если же эти люди за пределами России, то мы считаем, что вправе отмечать их вклад в борьбу против Путина и их антивоенную деятельность. Среди нас много журналистов, много политиков, много активистов, есть несколько экс-депутатов как Ленсовета, так и Петербургского парламента. Мы считаем важным для себя формировать концепцию будущего демократического Петербурга. По большому счету мы сейчас занимаемся переписыванием устава города, так называемой «Конституции Петербурга». Мы хотим показать, как должен работать демократический Петербург.

Чего вы боитесь больше всего?

— Я смотрю на других людей, находящихся в вынужденной эмиграции, и мне очень страшно, если не дай бог кто-то умирает, а у тебя не будет возможности вернуться на похороны. Этот разрыв связей очень страшен. Поэтому я всегда всем говорю, что нам надо дожить до того момента, когда мы опять сможем вернуться и быть вместе. Конечно, страшно, что всё это затянется, перейдёт в хроническую форму и у нас долгое время не будет возможности вернуться. Это, конечно, страшно, но я оптимист. Я очень верю своей интуиции, а интуиция подсказывает, что мы все делаем правильно и скоро сможем вернуться и начать пересобирать нашу страну и наш город. Пожалуй, я и многие мои коллеги этим и живём.