Евгений Федоров: «Путин разрушает мир, который мы пытаемся починить»
Евгений Федоров – лидер группы Tequilajazzz, основатель и солист проектов Optimystica Orchestra и Zorge. Автор музыки к фильмам и спектаклям. Легенда российского альтернативного рока. Через неделю после полномасштабного вторжения России в Украину покинул страну из-за многочисленных угроз. Сейчас живет в Эстонии.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Женя Федоров, я гражданин России. Уехал из страны 3 марта 2022 года, через неделю после начала агрессивного вторжения Российской Федерации в Украину. Живу сейчас в Эстонии. Хвала Господу, я сейчас продолжаю свою деятельность как певец, бас-гитарист группы Tequila Jazz и гастролирую по миру.
Вы помните день 24 февраля 2022 года?
— Я начну с 22 февраля.
22 февраля, в этот день у нас был концерт в Нижнем Новгороде. У нас есть такой логотип Tequila Jazz, и тогда не было еще этой пресловутой буквы «Z» в повестке дня. В нашем случае, троекратная «Z», это была просто часть слов Tequila Jazz. Мы в одну из букв нашего названия, в логотипе, вписали «Пацифик». Все, что мы могли сделать за два часа до концерта, продемонстрировать всем, что мы против войны, потому что очевидно было, что что-то сейчас назреет, что-то будет. Концерт был очень сложный, мы исключили из программы концертов все песни, в которых упоминаются метафорически всякие военные предметы типа авиации, артиллерии. У нас есть такие песни, где используется военная терминология, но она используется в песнях про секс, чистая метафора. И концерт был тревожный, мы все время сидели в новостях, в телеграмме, смотрели, что будет происходить дальше, как выразить события, потому что у меня было глубочайшее убеждение, что на завтра, 23 февраля, в день Российской армии, что-то произойдет.
Учитывая любовь всего путинского режима к каким-то датам, вообще склонность русского менталитета что-то приурочить к юбилею наводила нас на мысль, что вот именно 23 числа, в день Российской армии, они начнут это.
23 февраля мы сели в поезд, который нас привез в Санкт-Петербург. Вечером мы приехали, ничего не началось. И всю ночь на 23-е я просыпался тревожно. Я все время листал новостную ленту, потому что невозможно было, чтобы не началось. Всю ночь я не спал, и в ночь с 23-го на 24-е я тоже просыпался и смотрел.
И был абсолютно не удивлен, конечно же, шокирован. Конечно же, я увидел то, что ожидал увидеть. Где-то около пяти утра я проснулся и обнаружил, что да, российская армия начала свое вторжение на территорию Украины. Первое, что я сделал, я дал себе зарок не пить. Не пить никакого алкоголя, потому что это была первая мысль пойти в магазин ночной, купить бутылку водки, какую-нибудь селедку и сидеть мрачно читать новости, и пить эту водку бесконечно, бесконечно, бесконечно, потому что это такой кошмар, который можно пережить, наверное, только так.
И огромное количество моих друзей именно так этот кошмар и переживают до сих пор. Многие из них уже умерли именно от пьянства. Я долгое время продержался, до концерта Бориса Гребенщикова в Стокгольме в июне, где мы с ним все-таки выпили водки, обсуждая все эти страшные вещи. Но 24 февраля нет.
Единственное, что я сделал, я пошел, встал, дождался открытия табачного магазина, купил себе пачку табака. Я много лет до этого не курил, бросил курить. Началась война, и я буду курить. Это какая-то такая воспитанная память – сидишь в окопе, идет война, и ты куришь махорку. И я стоял у магазина, была ужасная холодная погода, то есть стоял на этом в ветру и курил одну за одной, просто как бомж, не отходя от магазина, стоял, курил, скручивал следующую, курил, и не знал, куда мне идти дальше.
Как 24 февраля отразилось на творчестве Tequila Jazz?
— К сожалению, по странной иронии судьбы, в этот день был день рождения у нашего барабанщика, тогдашнего барабанщика группы Tequila Jazz, у одного из отцов-основателей нашей группы, Саши Воронова. У него день рождения в этот день, и для него этот день ознаменован, конечно, совершенно другим смыслом. Он целиком и полностью находится на той стороне, я не буду сейчас ничего говорить за него, то есть, мы разошлись, и это был практически последний раз, когда мы с ним встречались.
Был еще один короткий эпизод, когда мы встретились через два дня, когда попытались собраться. Как раз в этот период мы начали репетировать вторую часть нашей музыкальной трилогии, которую мы задумали и начали с выпуска альбома под названием «Камни». Вторая, естественно, должна была называться банально «Ножницы», а потом должна быть «Бумага».
Альбом «Камни» мы записали как такое предчувствие и предостережение, и ощущение ужаса от предстоящего кошмара, от того, что зреет что-то такое, похожее на апокалипсис. Альбом «Ножницы» задумывался нами как описание этого ада, альбом третий под названием «Бумага», как постописание, то есть уже историческое, когда уже все прошло. И так история повернулась, что нам вторую часть альбома записывать не пришлось, за нас пишет его история. То, что происходит сейчас на театре военных действий, все это происходит живьем и наше участие здесь совершенно не требуется, да и наши слова здесь бы не пригодились. Все свои силы я сейчас трачу как раз на то, чтобы записать третью часть, которая послужила бы осознанием, рефлексией уже поствоенной. Поствоенное пока не получается, потому что война продолжается, конца ей не видно.
Так или иначе, 24 февраля послужит для нас той точкой отсчета для вообще новой жизни.
25 числа я написал во всех своих социальных медиа, что группа Tequila Jazz прекращает свою концертную деятельность на территории Российской Федерации, потому что я не находил в себе ни сил, ни морального права просто играть какую бы то ни было музыку, развлекать людей, в то время как страна, гражданином которой я являюсь, делает такие вещи.
Как вы выражали свою антивоенную позицию, находясь в России?
В отсутствии концертов я просто тупо писал в Фейсбуке, в Инстаграме: «Путин является сатаной, посмотрите на него, у него рога, копыта и хвост, потому что он является не сатаной, а именно антихристом. Персонажем, который очевидно призван разрушить мир, который мы любим, который мы знаем, который мы пытаемся наладить, починить, привести в какое-то состояние удобоваримое для жизни, для творчества, для детей, для образования».
В общем, все, что мы хотели сделать, все оказалось разрушено в одночасье. И просто мы друг друга лайкали, и там что-то писали, а-а-а, ужас, ужас, ужас, ужас. Выходить на улицу уже было невозможно, потому что уже к тому моменту это поле было зачищено кардинальным образом. И все предыдущие митинги мы с женой менялись все время, я сижу с детьми, она идет на митинг к Гостиному двору, где бесконечно шли митинги. Либо наоборот, она сидит с детьми, я туда иду. Мы так попеременно выходили. Естественно, я ожидал каких-то массовых выходов. И я был потрясен, что этого не произошло.
Что вы почувствовали, когда поняли, что массовых антивоенных протестов в России не будет?
— У меня, в принципе, гигантское разочарование в моей родине, в людях, вообще в устройстве нашего общества. Надо сказать, что, конечно, всё это было подготовлено довольно качественно в течение многих лет, и теперь уже с высоты точки, в которой мы находимся, видно, как все это готовилось. Мы все это время удивлялись, как так можно занижать, скажем, рамки экзаменов в школах, когда не нужно сдавать экзамен, а есть вот этот ЭГЭ. Такое ощущение, что люди пытаются вырастить дебилов, которые ни на что не годятся, кроме как заниматься мелкой работой, либо просто тупо идти воевать за умозрительную идею непонятную абсолютно. Выяснилось, что так оно и есть. Людей готовили к тому, что не нужно думать вообще ничего, смотри телевизор, смотри, что говорит президент, и делай, что тебе говорят.
Это странно для нас всегда казалось, потому что мы родом из альтернативного рока. Это какая-то такая, не очень внушительная, но все-таки довольно громкая часть населения, по крайней мере Петербурга и еще нескольких крупных городов.
К сожалению, в отличие от стран с устоявшейся демократической системой, когда люди понимают, что, выходя на улицу они могут что-то изменить, действительно, а не просто оказаться в воронке в отделении полиции и так далее. Как правило, все заканчиваются этим и ни к чему это не приводит. То есть, все наши протесты, они все заканчиваются исключительно арестами, новыми уголовными делами и прочими вещами, и никаким изменением в обществе не приводили. Уже было поздно. То есть почва была унавожена вот этим путинизмом так, что просто так через этот навоз было не пробиться, наверное.
Как вы уезжали из России?
— 3 марта. У меня здесь татуировка, здесь написано 3 марта 2022 года. Это дата, когда мы покинули дом. Это было так, я оделся во что-то такое, что попалось под руку. Я надел какие-то шмотки такие, полудомашние. Сел в машину, прогрел ее, посадил детей в тачку, ребенка отвез в школу, дочку отвез в детский садик, и мы поехали менять деньги. У нас какие-то были рубли, потому что был какой-то кошмар мы решили, что надо купить евро на всякий случай.
Мы приехали домой, моя жена Ася пошла наверх, а я почему-то остался еще в машине, отвечать на какие-то смс. И тут раздался этот звонок первый, вежливый голос, человек, который представился сотрудником Министерства обороны Российской Федерации, даже имя какое-то свое назвал, типа майор Громов, такое классическое какое-то имя, сказал мне о том, что по закону военного времени я буду очень сильно и крепко отвечать за свои действия, если я прямо сейчас не удалю из всех соц. медиа высказывания, которые порочат Российскую армию, специальную военную операцию и персонально действующих представителей российской власти. Говорю, – окей, я вас понял. Он звонил очень вежливо. Вас понял. Спасибо, что позвонили. Поднялся домой и сказал, – Ася, поехали.
И вот как был в той же одежде, я просто взял сумку, потому что у меня был рюкзак, который я привез с собой с гастролей тех самых в Нижнем Новгороде, где была запасная футболка, две запасные футболки, двое запасных трусов или носков, такой обычный путевой набор, зубная щетка, у меня там маленькая такая зубная паста. Взял лэптоп, акустическую гитару, положил все это в машину, мы заехали за детьми. В общем, мы выехали из дома через 45 минут. У нас дома больше не было, у нас этого дома больше нет. И поехали в сторону Эстонии, не заходя домой. У меня дети уехали в эмиграцию в школьной форме.
Как дети восприняли экстренный отъезд?
— При детях обсуждали огромное количество вещей. И старший все прекрасно знал. Ему не нужно было что-то объяснять. Когда я забрал его из класса, постучав просто в кабинет посреди урока русского языка, учитель сказала, – как вы можете, у нас идет урок.
– Спокойно. У нас экстренная ситуация, мальчика забираем прямо с урока.
Забрали, посадили машину. Я говорю: – Яша, такая фигня, мы сейчас прямо уезжаем из России.
– Почему?
Я говорю, – ну вот такая история. Прости, вот тебе телефон, звони своим друзьям. Прощайся со всеми.
Для дочки это было просто приключение. Мы забрали ее из садика до сна, что для нее было классным подарком, она ненавидит тихий час, потому что надо улечься спать, а уложить её невозможно.
Пока мы ехали до границы с Эстонией, я не знаю почему, но я стал отвечать на все звонки. Они мне включили робота, то есть стали раздаваться звонки вот с этих же неопознанных номеров, они всегда были разные. И там железный голос такой робота: «Говорит Министерство обороны, предупреждаем, немедленно убрать все публикации, иначе вас будут наказывать по законам военного времени. Это, конечно, были пранкеры, люди, которые представились сотрудниками Министерства обороны, это были какие-то активисты, которые наверняка записали все это и когда-нибудь выложат куда-нибудь, как я там повелся, как меня напугали. А я действительно с ними говорил вежливо и сказал: «Да-да-да, я все посты сниму». И сделал это. Но исключительно по той причине, потому что пока мы ехали, во-первых, звонили эти все идиоты, роботы, и стали звонить опять вот эти же ребята, но уже другими голосами. И там уже был мат-перемат. Там уже было все очень жестко вплоть до прямых угроз физического насилия: «Мы тебе лысую башку твою пробьем». Вот этим гопническим тоном, и все мне это на громкой связи в машине, потому что я за рулем, я соблюдаю правила, я не говорю по телефону за рулем А сзади дети сидят, все это слушают. Яша, сын, он постарше, и он говорит: «Папа, кто это?» Я говорю: «Сынок, не пугайся, это вот такие люди, они смешные, они просто нас хотят пугать, не бойся. Мы сейчас уже уедем, вот сейчас еще два часа мы доедем до Эстонии, и этих людей больше никогда не будет. Просто смотри на дорогу, вот водичка, вот тебе кока-колка». В общем, мы выехали вот таким образом и оказались в Швеции через два дня.
Как родные, оставшиеся в России, отнеслись к вашей эмиграции?
— Все понимали. Мама очень переживает. Мотивацию понимают все, конечно же. Мы немножечко в спорах с моим младшим братом Димой, с которым мы пока не очень понимаем друг друга в этом вопросе. Я хочу об этом говорить мягко, потому что все-таки он мой брат, и надеюсь на то, что он изменит свою позицию, учитывая историю нашей семьи, как у нас все развивалось и сто лет назад, и двести лет назад. Я даже с братом своим перестал вести споры, потому что они ни к чему не приводили, они приводили только к обоюдной истерике. И в этих истериках я выглядел, по-моему, не лучшим образом. Вместо аргументов у меня был только мат и какие-то там – стакан в стену, «как ты не понимаешь, с нашей семьей, с нашей историей, со всеми нашими родственниками расстрелянными».
Я понял, что есть люди, с которыми бесполезно спорить в открытую, то есть люди должны сами прийти к этому. С людьми, которые встали на сторону Путина и всей этой гадости в целом, близко я перестал общаться уже очень давно. А это на всем сказывалось, потому что это не только разговоры о политике, это и какие-то эстетические предпочтения, это какие-то еще другие вещи. Они даже выглядеть стали иначе, эти люди. Во-первых, у них изменился лексикон. Это в первую очередь. Они стали употреблять слово «гейропа», «пиндосы». Ну, просто с ним не о чем говорить. Среди музыкантов таких людей довольно много. Музыканты в целом люди не очень образованные, не умные.
Что для вас самое трудное в эмиграции?
— У меня нет никакой ностальгии. Вот для меня очень легко то, что у меня ни по березкам, ни по Дворцовой площади с Эрмитажем, никакой ностальгии нет вообще, как отрезало. У меня есть любовь и тоска по людям, по некоторым, их довольно много, которые остались в Петербурге, в Москве, в Екатеринбурге, в Перми, в Новосибирске, во Владивостоке. И там сидят, и там пытаются копить деньги, чтобы хоть как-то просто улететь тупо в Стамбул. Мои знакомые, небогатые люди, они не менеджеры и так далее. Музыканты или художники, которые занимаются абсолютно андеграундными вещами, у них нет средств тупо. У меня такой круг общения. По ним я скучаю, и вот это большая боль. Но, к слову, есть телеграм, есть интернет, и вотсап, и мы можем как-то связываться со всеми, как-то общаться. Это очень хороший урок эмиграции, то есть это очень большая цепочка унижений, начиная от унижения на границе, в полицейском участке, во всяких конторах, где ты доказываешь какую-то свою там ля-ля. Сейчас очень унизительно быть русским, это такая очень большая проблема. Это такой наш сейчас пост, такая практика буддистская, знаете. То есть надо этот момент пережить. Это такая работа с эго. У россиян было очень раздутое эго. Мы все можем, мы самая главная страна в мире, мы должны победить то, победить сё, победить пятое-десятое, Олимпиаду придумали для этого, Чемпионат Мира и прочее. Нигде, конечно, не победили. Построили из говна и палок всю эту сочинскую олимпийскую деревню, которая сейчас разваливается. Нужно смириться с тем, что мы сейчас вот такие. Мы токсичны.
Когда вы поняли, что вам не нравится Путин?
— Во-первых, я начал пропагандировать антипутинизм еще в 99-м году, когда начались эти взрывы знаменитые в Москве, и когда обнаружился этот сахарок, гексоген под видом сахара. Было понятно, куда все идет, вы помните, что это было за время. Это когда Путин был начальником ФСБ, потом быстро стал премьер-министром, и тут же были созданы условия, вот эти казус белли для начала новой чеченской войны, которую необходимо было выиграть для того, чтобы набрать очков.
То есть он стал президентом, и я на многих концертах со сцены что-то там такое говорил, тогда еще это было безопасно. И я выглядел дурачком для многих, потому что, что говорить, Путин всем нравилось почему-то тогда. Большому количеству моих друзей нравился этот юморок его ментовский, это было удивительно. Это, действительно, был юмор довольно смешной время от времени, но он имел отчетливый такой ментовский характер, такой циничный, с таким презрением к человеку, такой с точки зрения персонажа, который имеет власть над кем-то другим, над кем-то более слабым. А мы слабовики, есть отличное такое выражение у блогера Карпускова – слабовики. Есть силовики, а мы слабовики. Мы не имеем никакой силы, и к нам никто не прислушается никогда.
И в течение этих лет как-то я пытался выступать, пока я от участников своей группы в какой-то из моментов, где-то в начале нулевых, не получил такую жесткую отповедь: «Женя, ты, пожалуйста, в своих интервью можешь говорить что угодно, про Путина и так далее, но на концертах не надо, потому что у нас в группе другая точка зрения, а ты говоришь от лица группы». Я с этим согласился, это действительно справедливо, потому что, например, у наших каких-то музыкантов в группе точка зрения иная. А я транслирую свою позицию со сцены, как позицию группы. Это не очень честно. Я с этим согласился, потому что это правда так. Поэтому со сцены делать это прекратил. Но как-то в общественной жизни плюс-минус какое-то участие принимал. Но, конечно, не активно. Теперь я очень переживаю об этом. И в какой-то момент, когда пошла эта вся возня со сменой Путина на Медведева, Медведева на Путина, и так далее, я дал себе слово и дал его прилюдно, что если Путин придет к власти следующий раз, еще один раз после Медведева, то я точно уеду из страны, потому что это просто уже издевательство над здравым смыслом, над всем вообще, над совестью и так далее. И так и произошло, как известно, в 12-м году он был переизбран. Болотное дело, мы играли в Фонд защитников Болотной, мы собирали деньги. Навальный сидел прямо передо мной в первом ряду со своей женой. В концерте, где мы деньги собирали.
И мы уехали в Грузию в 12-м году, где прожили много-много-много месяцев, меньше года, но довольно много. Я ездил на гастроли из Грузии в Россию через Мюнхен, потому что уже не было прямых рейсов, естественно, после войны в 2008 году. Было крайне затруднительно и очень дорого, конечно, все это делать. В общем, масса вот этих неудобств подвигла меня к тому, что все-таки я вернулся в Россию обратно, скрепя сердце, в надежде на то, что можно что-то как-то изменить и как-то существовать дальше. Ну, в общем, я заблуждался.
Константин Кинчев, Гарик Сукачев, Владимир Шахрин и так далее. Почему многие рок-музыканты поддержали российское вторжение?
— Во-первых, все разные, и все по-разному к этому текли. Костя всегда, уже очень много лет, придерживается ультра-традиционалистских взглядов. Тут не было никаких иллюзий, к нему вопросов нет. Он как настаивал на своем, так и остался, и все понятно. Удивительно другое, как что люди, которые раньше назывались панками, вдруг встали на сторону государства-насильника. Это вообще удивительно, потому что в традициях рок-н-ролла это, как минимум оппонирование. Не то, чтобы совсем быть антигосударственным, но просто что-то делать вопреки общественному устройству или каким-то таким устаревшим понятиям. Свобода, равенство, братство, Woodstock 68 и все такое прочее. Это была такая одна из главных составляющих рок-н-рольной этики. И когда выяснилось, что просто куча людей, которые одеты так же, выглядят как рок-звезды в кожаных куртках и так далее, целиком встают на почву государственного террора, это удивительно, конечно.
Основная причина перехода артистов на сторону Z-пропаганды – это деньги?
— Совсем не всегда так. У русских людей есть странное очень представление о самых хороших людях на планете. Это такая советская мифология, которая еще вспучила старинные имперские, екатериниские времена.
Мифы о том, что Россия приходит и всех освобождает от кого-то, а по сути-то, просто у кого-то что-то захватывает под видом того, что освобождают, да?
— Я живу в Эстонии, я прекрасно про это освобождение знаю, освобождение эстонцев от самих себя, например, сколько там их полегло? Русские наши люди, очень добрые и хорошие люди, уверены, что они самые лучшие добрые на планете, что они все время кого-то освобождают. Гренада, Гренада, Гренада моя! Да вот это песня 30-х годов, то есть вот это какая-то мессианская история что надо прийти и спасти бедных, скажем, югославов, бедных испанцев, бедных кого-то еще. Чеченцев, наверное, тоже они освобождали от самих себя, я не знаю.
Рокенрольщики, они как раз в этой парадигме находятся, то есть, мы за все хорошее, мы за мир, за любовь, за пацифизм, но вот пришли к власти нацисты и надо, конечно, всех избавить от нацистов. То есть они полностью уверены, что они на хорошей стороне, они делают хорошие дела. Я вас уверяю, что огромное количество людей поддерживает Путина из рок-музыкантов. Не из-за денег, а из-за того, что они считают, что это хорошее дело. Про Галанина и всяких прочих я не знаю. Скорее всего там, конечно, действительно, все-таки бабло. Вот я говорю про общую массу, с которой я более-менее знаком и встречался. Они прямо вот так думают, что мы же классные, мы же несем добро, смех и радость мы приносим людям.
Есть пара десятков артистов, которые совершенно точно держат нос по ветру. Тут разные есть моменты, то есть кто-то по доброте душевной, рвет на себе тельняшку, мы защитим наших пацанов, потому что они свято верят, что кто-то запрещал русский язык в Донбассе. Ну, например, верят люди в это, ну окей, им рассказали по телевизору, но мы в общем не очень далекие люди. Рок-музыкант не обязан быть умным человеком. Я тому пример.
Некоторые, наоборот, они обзавелись домами, красивыми виллами, не обязательно на Лазурном берегу, может быть где-нибудь на Урале. Они срослись с властью полностью. К ним батюшки ходят на концерты местные. То есть они уважаемые люди, они большие звезды. И они часть этого мира уже, и им оттуда уже не деться никак. Вот расстаться с этим статусом, потерять всё, это не всем под силу. Мне оказалось под силу, но я какой-то кочевник. Мне вот сейчас будет 58 лет, я уехал из России, мне 56 лет было. И довольно поздно. В это время люди уже имеют там вообще всё-всё-всё и связи. У меня и связи были, и знакомства были разные-разные-разные. Но мне они не нужны оказались. Мне не казалось это очень ценными. Я начинал с панк-рока, понимаете, я не хочу говорить громких фраз, «предать идеалы юности», вот это всё, потому что любой предает идеалы юности, это нормально в принципе. Потому что ты левак, левак по юности, а в конце жизни ты, естественно, правак. То есть это известное высказывание, не помню чьё, что типа, если ты в юности не был революционером, то у тебя не было сердца, а если ты в старости не стал консерватором, то у тебя нет ума. Это справедливая довольно-таки вещь, и я бы с удовольствием стал консерватором в свои годы уже, давно бы, но если бы это было нормальное государство, если бы консервативные ценности, они были бы наполнены какими-то очень важными вещами. И они нам не дали выбора, нам, старикам, таким людям в моем возрасте.
Есть если ты становишься консерватором просто тупо по возрасту, то ты примыкаешь вот к этой всей сволочи, к путинской сволочи, ко всей этой гадости. Ты больше никуда податься не можешь, а иначе ты становишься революционером, тем самым, который в старости если революционер, значит дурак. Значит я дурак. Значит, они просто не дали мне шанса стать консерватором нормальным на старости лет. Увы. А эти, они прилипли к этим своим, к статусным вещам. Причем играть на гитарах не умеют, честно говоря. Музыка у них говно. Но они статусные герои уральского рока. Или там чего-то еще. Господи, стыдно слушать твою музыку, честно говоря.
У меня на Шахрина была большая надежда. Он обладает уникальным даром со сцены говорить с людьми. Он играет такого простачка. Уральский такой простачок. Это, конечно, такая роль. Он делает это мастерски. И у меня была надежда, что вот он хотя бы не поддержит, а просто что-то как-то так скажет, такое веское. Но нет.
«Владимир Владимирович Путин, Дмитрий Анатольевич Медведев и Андрей Макаревич, они прошли, сели на первый ряд, и концерт начался. Ты вхож был, ты дружил с людьми прямо из первого пула. Что-то тебя вдруг так заглючило-то?»
Петербург вообще рулит огромное количество движения, на которые есть надежда. Меня очень сильно расстраивает Санкт-Петербург, и Москва. Про Москву вообще не говорю.Там все мои знакомые делают вид, что ничего не происходит. И когда я с кем-то связываюсь по телефону, мне многие говорят, – а что ты не возвращаешься, все же нормально, мы тут играем, все окей. Да все нормально, там кого-то сажают, но это те, кто выступает против, или за фейки. Я говорю, – а ты чё, братан, ты понимаешь, что фейками называют правду? Да? Вот это все, вот оно царит на территории Российской Федерации, как Оруэлл и предсказывал.
Какова роль медиа-менеджеров в подготовке к войне?
— Есть огромное количество моих друзей, это люди не самые последние в сфере искусства, они реально жаждали фашизма. Очень хотели. Причем фашизма, знаете, аристократического, итальянского типа. Люди, которые возомнили себя, ну не то, что возомнили, а ощутили себя аристократией новой. Это, как правило, люди из медиа. То есть медиа — это новая аристократия. И эстетика этому не чужда. То есть, если вспомнить форму, сделанную Хьюго Боссом и прочие вещи, это действительно завораживающие всякие штуки. И итальянский, немецкий нацизм — они были очень красочно оформлены. Опять же вспомним про Лени Риффеншталь. Тяга людей арт-кругов к чему-то такому была очевидна все эти годы. Они страстно этого желали, хотели, пропагандировали. Это была такая, конечно же, постмодернистская игра, то есть они все были в виртуальном мире в каком-то. Если каждого из них сейчас привезти в Бахмут, чтобы ты ощутил, сука, своим носом, привыкшим к кокаину и хорошему московскому вину, что на самом деле вот такое это война, тогда может ты поймешь. Ну нет же, у них хорошее московское вино и кокаин.
Да, они сидят в своей башне федерации или в своих офисах московских и, наверное, прекрасно себя чувствуют, но мне кажется, что они уже не очень рады. Ну, потому что, во-первых, у них возникли неудобства в большом количестве, невозможность выезда туда-сюда, невозможность покупать какие-то вещи, к которым они привыкли, не знаю, они же привыкли к какому-то уровню жизни.
Кто виноват в этой войне?
— Все, что сейчас происходит, это все последствия того, что происходило начиная с 1905 года. Распад империи еще той прежней, австро-венгерской и российской, он не закончился и все это продолжалось через советский период, это все продолжается. Никто не виноват, вот так уж прямо. Когда историки, если мир Путин не спалит до тла в ядерном пепле, когда историки будут изучать, скажем, через 200 лет вот этот период, наш этот т кусочек истории будет не очень значительным, я вас уверяю. Он будет рассматриваться, как часть того процесса, который начинался в начале 20 века. Петербург, мой город бывший, я, наверное, туда даже не вернусь, — это Потемкинская нафиг деревня. Это вот такое вот, у нас вот Европа. Смотрите, приезжайте, иностранцы, все флаги в гости будут к нам. А вы, деревня, приезжайте, посмотрите, как у нас тут, а потом домой, работайте. Имперская сущность Петербурга мне открылась в последние, на самом деле, полтора года.
Я понял, что не хочу туда возвращаться.
Как думаете, прозреет ли российское общество?
— Ничего не произойдет, потому что произойдет распад империи, скорее всего, и там будет уже не до осознания, там будут уже за свои дома бороться, и обида останется. Сейчас многие сравнивают Путина с Гитлером, сейчас Третий Рейх, все это фигня. Мне кажется, сейчас наоборот, другой момент. Это как раз сейчас происходит накапливание будущей обиды. То, что казалось, наверное, сентиментом из-за распада Совка, то, что Путин постоянно пропагандирует, такую страну развалили, и так далее, как сейчас есть отличный мем «какую страну насрали!» Вот это классный мем, по-моему. Вот, не какую просрали, а какую насрали. Я прошу прощения за это. Сейчас происходит накопление к будущему сентименту, потому что сейчас они проиграют. Я уже научился говорить они, а не мы. Я с другой стороны. Произойдет какая-то заморозка, политических событий, военных, я не знаю, лет через 10 вот эта обида накопится и вспомнится, и эти ребята которые сейчас вот эти самые наши мальчики, которые сейчас висят в окопах неизвестно зачем, они будут взрослыми и уже с брюшками такие чувачки, и может уже начнут входить во властные органы по возрасту уже и по статусу. И тогда начнется время настоящего рассентимента, и тогда-то наступит 33-й год. И тогда-то придет Гитлер, по сравнению с которым Путин покажется кайзером.
Вы рассматриваете возможность возвращения в Россию?
— Я временами очень хочу вернуться в Россию, вот, типа на час. Зайти в клуб Фиш Фабрик, выпить стопку текилы с друзьями, и тут же оказаться где-то обратно. Я хочу оказаться в Екатеринбурге, на Плотинке, чтобы тоже выпить с друзьями там на Плотинке, там, где-то еще, во Владивостоке. То есть вот на секунду оказаться там и вернуться. Но я не могу себе представить, как я там сейчас смог бы жить. И не собираюсь, и похоже, что не получится мне туда вернуться вообще никогда больше.
