Школы саботируют указы Кремля
Даниил Кен работал педагогом-психологом до 2020 года. С 2014 по 2019 был депутатом муниципального образования МО «Морские ворота» в Санкт-Петербурге. В настоящее время возглавляет «Альянс учителей». 27 февраля 2022 года вышел с пикетом против войны с Украиной. Был задержан и арестован на 15 суток. После чего уехал из России. В 2022 году был признан иностранным агентом.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Даниил Кен, мне 34, я из Петербурга. Большую часть взрослой жизни я работал психологом в школе и учителем, также был политическим активистом, муниципальным депутатом прошлого созыва, волонтёром штаба Навального, а сейчас моя основная деятельность — это проект «Альянс учителей» по защите прав преподавателей.
Хотели ли вы уехать из России до начала войны?
— Нет, не думал, даже когда война началась. Я 15 суток сидел в спецприемнике в Петербурге тогда. В тюремном дворике я встречался с другими людьми, которые были задержаны на антивоенных протестах, в том числе, конечно, разговаривал с активистами. Я был абсолютно уверен, что я не уеду, но, когда я в середине марта вышел на свободу, по своему окружению и по родным понял, что уровень их страха настолько сильно вырос, что не уехать с моей стороны будет неправильно. Мне повезло, потому что моё окружение, моя семья, друзья семьи — практически все являются единомышленниками. Но из-за возможных проблем, арестов, уголовных дел, тем более уже было несколько обысков дома, их страх, видимо, был сильнее чем у меня.
Отрыв от российской действительности влияет на вашу работу?
— Мне очень важно понимать, чем и как живут люди в России, поэтому, конечно, я стараюсь быть в информационной повестке, в ежедневном режиме общаюсь с большим количеством людей и лично, и в рамках деятельности «Альянса учителей». Но чем больше времени проходит, тем сильней ощущение, что я могу чего-то не понимать, что-то не так чувствовать. Стараюсь ориентироваться на каких-то людей, на их оценки, максимально сохранять четкую связь [с Россией].
Как вы относитесь к конфликту уехавших и оставшихся в России?
— Мне кажется, что такой дискурс, такая повестка в обсуждении уехавших и остающихся — она больше находится в очень узком сегменте социальных сетей. Те десятки людей, которые остались в России, с кем я регулярно на связи, в том числе мои бывшие коллеги, муниципальные депутаты в моём округе, даже какие-то соседи-единомышленники — все с полным пониманием относятся к тому, что есть люди, у которых были большие риски, которые были вынуждены уехать для личной безопасности, чтобы сохранить возможность работать, делать что-то полезное для страны.
Как вы помогаете учителям и школьникам избежать «Разговоров о важном»?
— С начала войны очень сильно вырос уровень пропаганды в школах. И с начала этого учебного года появились «Разговоры о важном». Это были не какие-то отдельные методички по отдельным урокам, а государство поставило это на рельсы, и теперь каждую неделю проводится этот урок. Мы понимали, что есть большое количество людей, которым это не нравится: это и учителя, и родители школьников, и старшеклассники, и студенты колледжей. Мы понимали, что есть большое сопротивление этому, и нужно было дать людям какой-то инструмент. Мы также понимали, что не может быть решительного массового протест против этого, а потому опубликовали шаблон юридической жалобы. Даже не столько жалобы, сколько просто аргументированную позицию, по которой я как школьник, или студент, или как законный представитель — родитель школьника — могу освободить своего ребенка от посещения этих уроков. Тем более закон дает прямую возможность. И действительно — это один из самых наших популярных постов, шаблонов. Мы получили огромную обратную связь, когда сотни людей подавали эти жалобы. Мы не знаем, сколько их было подано, но были сотни людей, которые потом присылали нам ответы школ, как тех, которые соглашались — это удачные примеры, так и тех, где школа начинала спорить, угрожать полицией, отчислением, настаивать на посещении уроков. И дальше мы могли давать людям оценку этих аргументов и подсказывать, как действовать дальше. По закону за отказ посещения уроков невозможно поставить оценку, невозможно отчислить. Очень многие предлагали: «Если этот урок не обязательный, давайте просто ребенок не будет ходить и все». У нас такая позиция — лучше, чтобы учителя и администрации школ напрямую слышали вашу позицию и получали эту бумагу с подписью. Потому что часто они сами находятся под давлением чиновников или просто, будучи юридически неграмотными, не понимают, что этот урок не является обязательным. Для учителей наша рекомендация более универсальна и заключается в том, что можно проводить эти уроки, но при этом отходить от методички. И все то политическое, пропагандистское, милитаристское содержание, которое в них есть просто опускать — за это, по трудовому праву, практически невозможно привлечь к дисциплинарной ответственности.
Почему многие учителя в России так покорно выполняют любые приказы начальства?
— Я не хочу оправдывать тех, кто фальсифицирует выборы. Но так сложилось, что большинство избирательных участков находятся в школах. Если бы они находились в шахтах, то шахтеры были бы той профессией, о которой уничижительно высказываются. В обычной средней московской, петербургской, самарской — какой угодно школе, где работает 100 учителей, в состав избирательной комиссии может входить, например, семь человек. То есть понятно, что учителя далеко не поголовно вовлечены в эту фальсификацию. Есть те, кто являются активными наблюдателями, членами честной независимой комиссии. Да, они часто уходят работать не в той комиссии, которая находится в их школе, по понятным причинам: чтобы не создавать конфликт. Никакой «прокаженной» профессией или категорией людей учителя не являются.
Как администрация школ отреагировала на введение «Разговоров о важном»?
— Мы знаем примеры, когда директора школ давали понять коллективам, что все это полная ерунда, проводите уроки, как хотите, мы от вас ничего не требуем. Практически давали зеленый свет на саботаж того, чего от них ждет Кремль. Естественно, я не знаю, чтобы кто-то публично так выступал, но нам писали об этом учителя из разных регионов. Знаем примеры и наоборот, когда директора школ всячески показывали коллективу, что они будут следить за этим, что это теперь самое важное, что все внимание, все ресурсы направлены на эти уроки, а коллектив внутри себя обсуждал и приходил к консенсусу, что это всё фигня, они не хотят этим заниматься. И даже люди с невыраженной антивоенной позицией понимали, что, вообще-то, школа и их 8-летние или 12-летние ученики, это не те, с кем надо это обсуждать на отдельных уроках, еще и по методичке.
Связаны ли между собой культ 9 мая и нынешняя милитаризация в школах?
— Еще до массовой антизападной или антиукраинской истерии празднование в обществе, в том числе в образовательных учреждениях, 9-го мая было наполнено лицемерием и враньем. Когда, например, проводят в первом и втором классе конкурс чтения стихов о войне, видно по интонациям, что детей просто натаскивают читать так же, как про зайчика и морковку. Как они про зайчика и морковку учили — с теми же интонациями учат про войну. И по объективным причинам они не понимают, что говорят — просто, в силу возраста, иногда из-за сложной лексики стихов. И когда взрослые это массово проводят — это на самом деле кощунственно. И обязательные посещения мемориалов, где кто-то приходит из муниципалитета и стоит с флагом «Единой России» — это тоже, в общем-то, кощунственно. И одевание детей в форму туда же. Где-то этим воспитывалось отношение как к празднику, где-то — как к некоторому церемониалу, но искренние эмоции, память, тяжелое сознание войны, которое должно было бы быть — все это бросалось в топку сиюминутным пропагандистским и лоялистским целям.
Реально ли повлиять на школьников пропагандистскими уроками?
— Я думаю, что эти уроки более эффективны в небольших городах, просто потому что там у людей больше бытовых проблем и меньше популярности и внимания у независимых СМИ. И эти уроки более эффективны по отношению к детям — им, в силу возраста, сложнее критически оценивать информацию. И это в принципе не то, что им интересно. Пропаганда, которой пичкают младшие классы, более цинична. Им могут не врать напрямую и не рассказывать про укронацистов или освобождение народа Донбасса, а могут просто проводить «гуманитарные» акции. Например, написать письмо солдату или рассказывать про то, что есть защитники родины и защитники отечества. А какие мы знаем примеры защитников отечества? Вот есть Илья Муромец, а есть Z-воин с горящей буквой Z где-то в груди — вот такой вот Супермен. И понятно, что для первоклассника, например, это вполне себе корректные сравнения. Это манипулятивный способ заставить общество, и особенно самую его незащищенную часть — детей — принять эту войну, оправдать её в их глазах и, может быть, даже заставить полюбить ее.
Есть ли сочувствие к учителям, которые поддерживают войну?
— У меня есть сочувствие. Есть сочувствие к тем, кто обманут в более раннем периоде своей жизни, не смог сопротивляться обману, а потом, может быть, сам подстроился, адаптировался и стал этот обман передавать дальше. Есть сочувствие к тем, кто, может быть, понимает, что все это пропаганда, но в силу человеческих слабостей не может сопротивляться ей. Сочувствие-то есть, но вместе с тем я считаю, что люди, этим занимающиеся, не могут быть оправданы. Это то, что называется, объясняет, но не оправдывает.
Что делать тем, кто против войны?
— Я думаю, нет ничего лучше и надежнее, чем просто говорить правду, высказывать свое мнение и разговаривать теми аргументами, которые вам кажутся честными и правильными. Многие задаются вопросом: «Что же с ними делать, как выбить у них это из головы?» Мне кажется есть более важная задача. Она заключается в том, чтобы дать понять людям, которые против войны, что они не одиноки. Также есть дрейф общественного мнения, от тех, кто поддерживает или сомневается, в нашу сторону — соцопросы это показывают.
Вы хотели бы вернуться в Россию?
— Конечно, я хочу вернуться. Я надеюсь и даже, можно сказать, уверен, что общество России не будет руинами. Мне кажется, в России достаточно большое сопротивление и много людей, которые сохраняют адекватность. Глобально Кремль хочет, чтобы была тотальная фашизация общества. Безусловно — это то, на что Кремль работает уже много лет. Удается ли ему это — очевидно, что нет. Допускаю, что вернусь еще при Путине. Трудно дать четкий ответ, что именно является условием возвращения, но, когда откроется окно возможностей для глобальных изменений — я буду в числе первых, кто купит билет домой. Я думаю, что для тех, кто вообще претендует на какие-то политические должности, планирует в будущем участвовать в выборах в качестве альтернативы путинизму, для них это может быть даже необходимым условием — вернуться и бороться раньше, чем все устаканится.
Чего вы боитесь?
— Я не вижу сильно плохих сценариев для России, по крайней мере по сравнению с тем, что уже происходит. Может быть есть личный страх, что случится что-то с кем-то из моих близких, и я не смогу приехать. Наверное, это самый сильный страх.
