«Оставаться было страшнее, чем уезжать»
Сергей — историк-востоковед, переводчик с фарси и писатель, который эмигрировал из России после начала войны. Он рассказывает о своем разочаровании в политике, о разрыве с родными, поддержавшими сепаратистов, и о том, как война вынудила его уехать в Казахстан, а затем во Францию. Эта история — размышления о потерях, поисках нового дома и изменившемся восприятии русской литературы и языка.
— Меня зовут Сергей. Мне 39 лет, и 37 из них я прожил в России, в Екатеринбурге. По образованию я историк-востоковед. Долгое время работал переводчиком с фарси. До эмиграции у меня не было определенной этнической идентичности. Я знал про украинские корни и предполагал наличие еврейских, потому что мне регулярно намекали на еврейскую внешность, начиная со старших классов. В итоге я даже сделал ДНК-тест, чтобы со всем этим разобраться, но то было уже в эмиграции.
«Пытались играть с шулерами»
– В прошлом я был наблюдателем и членом УИК от партии «Яблоко» на думских и президентских выборах. Наблюдателем я был на участке в своей бывшей школе. Коллеги были пассивны и не реагировали на нарушения, когда в кабинку входило по двое. Некоторые избиратели желали громогласно озвучить свой выбор, и по странному совпадению он всегда был в пользу партии власти или действующего президента. К подсчету голосов наблюдателей не допустили.
На следующих выборах я уже был членом УИК. Участок попался мертвый. Он находился в ТРЦ, и туда приходили голосовать исключительно с открепительными удостоверениями. За весь день — чуть более 70 человек. При подсчете председатель комиссии от «ЕР» попросила меня внимательно следить за подсчетом голосов в пользу Путина, «чтобы не было потом разговоров». Разумеется, за него голосов оказалось больше всего. Я почувствовал, что мы пытаемся играть с шулерами. Как проверить, не фотографировал ли избиратель бюллетень с галочкой напротив «нужной» фамилии? Не ворвусь же я в кабинку.
В «Яблоке» меня разочаровала неопределенность. Мне было непонятно, какая у партии стратегия после выборов 2012 года. Еще у нас в отделении был человек, который обсуждение любых вопросов мог свести к глумлению над ЛГБТ, хотя, во-первых, разговор был совсем на другую тему, а, во-вторых, партия официально декларировала приверженность равноправию. Об этой его особенности знали даже в Москве, но никаких взысканий не последовало.
«Родственники обосновались в списке «Миротворец»
– В 2014-м мои родственники в Донецке примкнули к сепаратистам. Тетя и бабушка в Киеве поддержали Майдан. Тогда я впервые сделал себе загранпаспорт, но так и не решился уехать из РФ. Если раньше донбасские родственники обижались на слово «Хохляндия», то теперь Украина стала вдруг плохая. При этом многие ездили на подконтрольную правительству территорию за пенсией и умудрялись получать вторую от пророссийских властей.
Некоторые родственники обосновались в списке «Миротворец», причем это были не только мужчины. Когда в 2022-м на Донбассе стали массово забирать мужчин на войну, мой двоюродный брат отправил своего сына призывного возраста в Россию, надеясь, что тот не попадет в зону боевых действий. При этом во взглядах брата ничего не изменилось: он остался жестким запутинцем. Такие же взгляды и у родственницы, которая переехала в крупный город в РФ, где ее сына в школе дразнят хохлом.
«У меня украли украинский язык»
– В 2021-м начала исполняться моя мечта — я опубликовал свое произведение в солидном литературном журнале. Потом отправил литературному агенту рукопись дебютного романа. Он посвящен жизни в таежной деревне, где соседствуют друг с другом манси, бывшие заключенные и сотрудники ликвидированной колонии. Роман не издан. Через две недели после этого началась война. Литературное агентство ушло из РФ, его владелица – уроженка Киева. Я был в таком шоке, что долгое время не мог писать, особенно на русском языке.
С ним были сложные отношения, особенно в первые месяцы войны. Эмоции зашкаливали. Я чувствовал, что у меня украли украинский язык, потому что никто в семье на нем не разговаривал. На русскую классику я стал смотреть под другим углом. Поэма Пушкина «Полтава» зазвучала совершенно иным образом. Достоевский и Солженицын тоже оказались «неоднозначными», прежде всего из-за высказываний насчет украинцев и Украины. Мне сложно отделять личность автора от его литературного произведения. Я увидел классиков с другой стороны, и теперь мне с этим жить.
«Якори больше не держали»
Необходимость переезда стала для меня очевидной. Весна ушла на рассылку резюме по зарубежным университетам — не хотелось уезжать в никуда. Но все это не принесло результата, и после объявления мобилизации пришлось ехать, куда была возможность — в Казахстан. Оставаться было страшнее, чем уезжать.
Якори больше не держали — со всеми родственниками в России и на оккупированных территориях обнаружилось полное расхождение во взглядах на происходящее. В самом начале войны бабушку, которой было 82, пришлось срочно вывозить из Киева, прервав стационарное лечение. Тетя сообщала, что пряталась первые дни в подвале своего дома. В то же время ее родной брат в России постил видео, воспевавшие «подвиги» кадыровцев. Тогда я прекратил с ним общение и забанил в соцсетях.
«Преграды рухнули, и весь мир открылся»
– В Астане я задержался на два года. Произошедшее можно назвать чудом, потому что мне удалось быстро найти работу в НИИ. Так я перестал быть переводчиком-фрилансером и вернулся к научной деятельности. Исполнилась и моя подростковая мечта попутешествовать по Центральной Азии.
Было ощущение, что преграды рухнули, и весь мир открылся. При всем этом регулярно на протяжении первых полутора лет эмиграции мне снились кошмары, что я снова очутился в воюющей России, и нужно оттуда выбираться.
В Казахстане я обрел много друзей, познакомился с единственным в Центральной Азии буддийским монахом (сам я тоже буддист), стал волонтером в фонде «Ангелы Свободы», который помогает школам и детсадам в Украине. В Казахстане я занимался переводом персидских текстов, связанных с Чингисханом, его потомками и теми, кто считал себя таковыми. Иногда выступал с лекциями перед студентами.
При этом было чувство, что надо двигаться дальше, в демократическую страну. Мне удалось получить визу Франции на гуманитарных основаниях. Преимущество Франции — это возможность свободно говорить и не опасаться, что тебя выдадут по запросу из РФ. Здесь чувствуется, что людям не все равно — много гражданских инициатив, ассоциаций разной направленности, в том числе помогающих просителям убежища и беженцам справиться с бюрократией.
