«Завтра им не понравимся я и мои дети – и они оправдают наше уничтожение»
Это письмо в нашу редакцию прислала Юлия из Томска. Она написала этот текст 24 января, спустя 11 месяцев после начала войны. Юлия – наполовину украинка, и еще она многодетная мама. Происходящее в Украине она переживает как личную трагедию, примеряя на себя потери украинских матерей и вдов. Несмотря на одобрение войны вокруг, Юлия ценой утраты общения и депрессии с каждым днем лишь укрепляется в своем неприятии российской агрессии.
– Сегодня 11 месяцев войны. 11 месяцев боли и моего персонального ада.
Кто я? Я женщина, переживающая неизбежный кризис среднего возраста, самостоятельная мать нескольких несовершеннолетних детей. У меня есть полученное очно высшее образование. И, кажется, нет родины.
Я дерево без корней, человек в поисках счастья и смысла жизни. Гибрид украинцев, поляков и русских с красивой русской фамилией, профессия которого неразрывно связана с таким любимым русским языком.
Глядя на меня, вы никогда не поймете, что я украинка, если я сама не скажу об этом. В моем детстве в доме часто звучали украинские слова и песни, ведь мои предки – из Украины, хотя родилась я в одной из азиатских республик бывшего Советского Союза. Я не знаю своих прадедов, не знаю, где они похоронены. Такой была жизнь в бывшем СССР, по которому ностальгируют многие. Распад СССР я, кстати, застала, находясь в Украине, в детском лагере. Ирония судьбы…
Где я была 8 лет до начала войны? Я много работала, получала образование, воспитывала детей. Честно, до 2018 года мне было не до политики, я гордо писала в социальных сетях, что аполитична. Меня интересовали новости только того города, где я жила. В 2014 году я равнодушно восприняла новость о присоединении Крыма, не следила за сводками столкновений на Донбассе, за Минскими соглашениями. Это было вне моего ближнего круга. Потом моя позиция постепенно стала меняться, я стала смотреть на мир шире, заинтересовалась историей, политикой, и в 2021 году мои взгляды можно было назвать либеральными.
Примерно за месяц до этой даты я отчетливо ощутила приближение страшного. Говоря об этом с подругой, я на ее вопрос, будет ли война, отвечала утвердительно. Причиной было видео нескольких моих знакомых, которые стали свидетелями перевозки тяжелой военной техники. Раньше такого не наблюдалось, и сомнений, что это не подготовка к учениям, у меня не осталось. Я плохо спала.
В ночь с 15 на 16 февраля, когда называлась предположительная дата вторжения в Украину, я не смогла заснуть. Война не началась, на неделю отлегло. Я репостила песню Вани Нойза (лидер группы «Noize MC» Иван Алексеев – прим. ред.) «Столетняя война» и физически ощущала, как надвигается катастрофа – ломало мышцы (по совпадению, войну я встретила, болея коронавирусом, максимально разбитая и слабая).
В ночь на 24 февраля, промучившись с высокой температурой, заснула под утро и, проснувшись, открыла новости, увидела, как горит аэродром Ивано-Франковска, города, где родился мой дед-украинец… И во мне что-то сломалось.
Я заплакала, как плачут дети, сил сдерживаться не было. Начала читать в чатах рассуждения своих знакомых о неизбежности войны и правильности действий Путина. Поняла, что больше общаться с этими людьми я не смогу. Стала разрывать контакты.
Зашла к отцу, сказала ему, что началась война между Россией и Украиной. Он не понял смысла сказанного мной в силу своей ментальной болезни, сказал: «И что, это же далеко от нас». Я даже обрадовалась этому.
Дальше несколько месяцев моей жизни можно описать как постоянный скроллинг новостной ленты, много слез, боль и разочарование в людях, которых, как оказалось, я совсем не знала. Разрыв связей с друзьями и даже близкими родственниками, узнавание историй людей, пострадавших от войны.
В запрещенном российскими властями Инстаграме есть две молодые женщины-вдовы – Березка Ольга и Савельева Анастасия. Они обе из Мариуполя. После прочтения историй их вдовства моя позиция относительно войны точно не изменится.
Для меня как матери эта война отсчитывается погибшими украинскими детьми: мальчиком 4 лет, утонувшим при эвакуации, трехмесячной малышкой, которая погибла в Одессе с мамой и бабушкой на Пасху, мальчиком, застреленным в автомобиле при попытке выезда в безопасный район, четырехлетней Лизой, убитой осколками снарядов в Виннице, новорожденным мальчиком, погибшим в ноябре при обстреле роддома в Запорожье, детьми, погибшими 14 января 2023 года в Днепре. Я смотрю на своих детей, восторгаюсь чудом жизни и их развития – и ужасаюсь объему горя и зла, которые Россия принесла в Украину.
Моя душевная боль переходит в слезы, гримасы боли, от которых болят мышцы лица, и на время мне становится легче. Но только на время. Порой хочется проснуться и подумать, что все эти ужасы мне только приснились. Хотя я уже спокойно смотрю в телеграм-каналах фотографии тел погибших военных, подвергшихся процессу разложения, на тела погибших людей в гражданской одежде смотреть все так же невыносимо.
Я осталась в России. Там, где я родилась, меня не ждут. В Украине не примут. Я свой среди чужих, чужой среди своих. Мой круг общения насчитывает в настоящее время пять человек, с которыми я могу быть собой, не опасаться высказать свое мнение. Это как-то держит на плаву, дает осознание, что я не одна.
В последние месяцы я не хочу просыпаться в этот мир, не хочу находиться среди людей, собирающих деньги на оружие для убийства украинцев. Ведь стремясь уничтожить украинцев, эти люди стремятся уничтожить часть генетического кода нации, которая присутствует во мне. А это и есть геноцид. Значит, есть вероятность, что, убив «укронацистов», завтра им можем не понравиться я и мои дети, и они также оправдают наше уничтожение.
Своим детям я объясняю, что среди их предков были украинцы, потому прошу их не пачкать рук рисованием открыток для российских воинов, сборами средств на изготовление окопных свечей и т.д. Я показала своим детям фотографии погибших украинских детей, их фактически убитых горем родителей. Это было тяжело и травматично, но это честнее, чем улыбаться своему ребенку, рассказывающему, как он писал солдатам на войну письмо.
Хотела бы написать, что у меня есть надежда, но пожалуй, ее больше нет.
