Сергей Ирюпин: «Путин — мелкий гопник»

Сергей Ирюпин — программист, преподаватель. В 2018 году вместе с семьей переехал из Ростова-на-Дону в город Кладно под Прагой. «После Крыма» окончательно понял, куда катится страна и что ему с ней не по пути. Будучи наблюдателем на выборах, видел, как уничтожается этот институт, как любая форма несогласия с властями становится все более рискованной.

Уже в эмиграции получил уголовное дело в России за антивоенные посты в «Одноклассниках». Увлекается исполнением песен, игрой на гитаре, организует в Праге творческие, поэтические и музыкальные вечера. Создал телеграм-канал «Пражские витражи», чтобы помочь русскоязычным поэтам, музыкантам, художникам живущим в Чехии, делиться своим творчеством.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Сергей. Я всегда говорю, что я программист и преподаватель. Я из Ростова-на-Дону — такой большой южный город. Мы с семьёй переехали сюда в Чехию в 2018 году. Занимаюсь я чем? Работаю программистом в небольшой чешской фирме. Родился я в Ростове, но жил там немного. Потому что мой папа был военный музыкант, мама — врач. Папа — военный музыкант. И он много ездил благодаря маме. Вот, она организовывала нам такие поездки. И мы жили пять лет в ГДР, это ещё времена социализма, да. Вот. Потом в Чехословакии жили также. Я, кстати, школу среднюю заканчивал здесь, в Миловице, вот, совсем недалеко, да. То есть вот был таким советским оккупантом, да, или сыном советского оккупанта. Вот. Потом, после окончания школы, по совету мамы, я пошёл в военное училище, военно-политическое, в Риге. Но я его не закончил. В какой-то момент я понял, что это не моё. Развязался с этим всем. И потом поступил и закончил. В Риге, уже закончил благополучно Институт Авиационный по специальности ЭВМ. То есть я фактически из всех своих жизней за 10 лет обучения поменял 6 школ. 5 лет Германии, 3 года Чехословакии, 10 лет Латвии. Потом пришлось всё равно вернуться в Ростов. И где уже я жил до отъезда сюда. Ну, вот так, если коротко.

Как война повлияла на вашу жизнь?

— Ну, конечно, повлияла война. Война очень сильно повлияла, потому что, если, скажем, до войны заработки были одни и расходы были одни, а после войны заработки уменьшились и расходы увеличились. Вот уж как минимум война так повлияла. Но это шутка, конечно, да, так, на самом деле война повлияла гораздо серьёзнее. Дело в том, что, поскольку я учился в такой военной школе, в школе военного гарнизона, у нас там были дети со всего Союза, поэтому у нас был интернационал. И когда я учился в военном училище, у нас тоже там был интернационал. То есть были там украинцы, белорусы, армяне, азербайджанцы, и в школе тоже. Мы тогда этому особого внимания, значения не придавали: «Ты украинец или русский, кто-то из Казахстана, ты казах или ты белорус». Но вот, когда пришла война, произошёл очень жестокий раскол в среде выпускников моих, одноклассников, классников. Например, да, то есть резкий раздел. Я, естественно, остался с той частью, с украинской частью. Часть российская. Те, кто были за Путина, за войну, они, конечно, откололись, произошёл раскол. Такой же точно раскол произошёл среди моих однокурсников военного училища, ну и среди институтских тоже, в принципе, тоже такой тоже произошёл раскол. Вот, то есть кто-то на одной стороне, кто-то на другой, то есть вот война повлияла.

Вы до 2018 года жили в Ростове-на-Дону. Общаетесь ли с кем-то из родных и что они говорят о ситуации в городе, который фактически стал прифронтовым?

— Ну, он и был прифронтовым городом, если честно. То есть фактически, начиная с 2013–2014 года, Ростов был городом прифронтовым. После начала войны в Донбассе это был прифронтовой город. В Ростовский госпиталь привозили раненых, убитых. А мама моей жены живёт рядом с госпиталем. Буквально она даже одно время там подрабатывала в этом госпитале. Так что я прекрасно этот госпиталь знаю. Кроме того, например, где-то с 2013 года я был волонтёром такой полулегальной полу. Такой организации, которая называлась «Груз 200». Слышали о «грузе 200»? Никогда. Ну, была такая сообщество людей, может, и так оно интернет-сообщество. Мы занимались тем, что помогали родственникам российских военных найти своих погибших или пленённых отцов. Мужей. Потому что тогда, уже тогда, уже начиная вот вторжение в Донбасс, российская армия там тайно воевала. Один из моих родственников мне это всё рассказывал. Почему? Потому что он офицер, и он занимался. Там были такие казачьи лагеря, и он руководил подготовкой вот этих вот боевиков, которые потом под видом якобы мирных шахтёров-трактористов воевали в Донбассе. И это всё, мы это всё знали, потому что это был Ростов. В Ростове там на одном конце «технюш», на другом тебе говорят. Здоров, поэтому Ростов был прифронтовым городом, он стал вот с момента вторжения на Донбасс. И эти все вещи я знал, ну, скажем так, не понаслышке, да, не понаслышке. Общаясь с родственниками военнослужащих российских, которые там тогда уже воевали тайно, как новая, а как обстановка сейчас, в основном проблема? Вот Алина, мама Галя, и моя жена, она звонит ей каждый вечер, общается. Сейчас основная проблема — это вот глушат связь, то есть вот даже не столько обстрелы. Вот эта глушка связи и не работает мобильный интернет, и это блокирует, естественно, там бизнес, жизнь. Ну и так далее, вот вот это есть какие-то такие же обстрелы, чтобы там кого-то попали, что-то разбомбили, то я про такое не слышал. У меня сестра там родная живёт, она меня младше, она врач, кстати, как моя мама. У меня мама была преподавателем, а сестра — педиатр. Её муж — реаниматолог, анестезиолог. Они живут в Ростове.

На вас в России заведено уголовное дело. Расскажите, за что?

— За мою ненормальную активность в соцсетях. Просто у меня был такой период, это где-то вот после начала войны прошло, может быть, там полгода. И как-то вот. Прихожу на работу, есть там где-то минут 10 свободных, 15, выпить кофе перед началом. И я сидел в основном в «Одноклассниках». Просто бесило это всё, и пропаганда, и эти глупости, что они пишут, эти люди. И я там активненько писал, комментировал, собрал огромный альбом фотографий против войны, всяких комиксов, каких-то антивоенных. Не фотографии антивоенных плакатов, там каких-то вот таких вот, да, там огромный альбом у себя на странице брал, в общем, довольно активно действовал, вот развлекался, как мог. А потом мне сестра звонит, что: «Сергей, смотри, мне вот сегодня звонил вроде как бы следователь, но я сбросила». «Звонок, не, не стала принимать, потому сейчас мошенничество много. Но смотри, вас позвонил следователь». А потом говорит: «Смотри, у тебя твоя страничка, твой профиль в «Одноклассниках» не виден мне». То есть типа позже написано, что он заблокирован там и всё такое. И я тогда послал через «Госуслуги» запрос на справку о несудимости. И мне там в справке было написано, что да, находится в федеральном розыске, статья такая-то. Я посмотрел, да, да, эти фейки про армию. В общем, классическая эта вся схема. Это долго висело. Потом в какой-то момент мой следователь, что-то его обуяла жажда деятельности. Я сейчас не помню его фамилию. Я даже его видел профиль «ВКонтакте», он он даже мне там писал «ВКонтакте», он не писал. «ВКонтакте» он написал СМС и через он написал. Ну, в общем, ему что-то вдруг захотелось. Видимо, там начальство дёрнулось: «Давайте чушь за дела там двигать». Вот он писал, что «вот Сергей Владимирович, на вас там возбуждено то-то, то-то, такие-то следствия». 10 накатал на такую там телегу. Я мысль с ним ничего не ответил, а «ВКонтакте» просто заблокировал и подумал. «О чём нам говорит, говорить нам не о чем, что ты мне сделаешь, да?» «Я в другом городе». Как это известно, мне. Ну, так, оно. Ну, не смешно, конечно. Это всё безумие, идиотизм. Сестру они мою вызывали там, спрашивали её. Она говорит: «Ну, а я что могу сделать?» «Он живёт там за границей, да?» «Я там с ним не общаюсь там, и всё такое». Ну, надеюсь, её больше не будут там тягать. У меня там в России никакой недвижимости нет. Квартиру свою мы продали ещё. Ещё мы прямо буквально перед самой войной продали. Я в январе ездил, продал, подписал договор, выехал из Ростова. Вот, но в феврале вот всё началось, кстати, о квартире интересный момент, некоторое время, по-моему, ещё даже до переезда. И потом после переезда мне несколько раз снился такой сон, не сон, но что-то такое, что как бы вроде в квартиру нашу попал снаряд. Вот, и я подумал: «А ведь действительно, ну ведь мы же город как бы прифронтовой, да, чем чёрт не шутит?» «Может, и правда, попадёт в квартиру снаряд, и всё», — говорится, — «нажитое непосильным трудом, да, сгинет». И мы обсуждали это с женой. Она говорит: «Ну, давай, надо продавать, надо продавать, конечно, давай, давай, продадим». И мы её продали. Я считаю, что мы успели её продать вовремя.

Вы уехали из России в 2018 году. Когда вы поняли, что с Россией что-то не так?

— Хороший вопрос. На самом деле, хороший и непростой, потому что эти звоночки, они звучали уже в течение нулевых, наверное, ближе к концу нулевых, всё было яснее и яснее, какие-то странные вещи. Да, но для меня, например, очень показательным моментом было 2010 год. Я сейчас расскажу то, что никто не рассказывает. И вообще то вряд ли для кого-то это было побудительным или каким-то таким знаком. Это было время, когда в России была попытка перейти на свободное программное обеспечение в школах. То есть внедрение основного кода. Сказали: «Хватит сидеть на пиратском «Виндовсе», давайте введём «Линукс»». Компания «Открытый Линукс» выиграла тендер, начали внедрять, и мы тогда в Ростове, у нас был «Лук Линукс», юзер-групп, городская группа, мы тогда на ура это подняли и, так сказать. Добровольцами безвозмездно ездили по субботам по школам, устанавливали «Линукс», помогали учителям, проводили семинары. В общем, вложилась наша команда в это сильно, а потом государство всё это просто слило. Просто все вернулись к пиратскому «Виндовсу». И я подумал: «Боже мой, не надо с этим государством связываться». «Мы как дураки, так сказать». Ну, во всём этом участвовали, а в итоге потратили кучу сил и ничего.

А почему государство это все слило?

— Не знаю. Причин могло быть море. Кто-то заплатил хорошо. Я думаю, в основном это, наверное, кто-то забашлял. «Майкрософт» заплатил откаты. Тем более воровать на майкрософтовском софте легче, чем на «Линуксе». «Линукс» — свободное ПО, и деньги меньше, и что-то бесплатное. Ну, в общем, вот такая вот история. Но на самом деле, конечно, это один из таких звонков, их было много. Меня, например, очень возмутила вот эта история с Крымом. И даже не то, что там, ну, они провели какой-то там фиговый референдум, полная чепуха. Но меня возмутило, а почему-то не провели референдум среди нас, граждан. «Окей, они там их спросили, хотят ли они в Россию». «А нас почему, граждан российских, не спросили?». «А хотим ли мы, чтобы Крым был нашим?». Ну, может быть, тогда бы все бы там и сказали, но тем не менее. Я понял, что чем дальше, тем больше понимал, что государству на нас абсолютно наплевать. Их не интересует моё мнение, я для них никто, понимаете, вот вот это вот это как бы бесит. В 2011 году я ходил наблюдателем на выборы, вот, и тогда я там провёл почти сутки на этом пункте, как был как наблюдатель. Там сначала хотели от «Яблока», потом квоты сдохли, но коммунисты дали квоту. Я пошёл по квоте от коммунистов, неважно, я не коммунист, но всё равно, в общем, я там поучаствовал. И я понял, что никаких выборов и в помине не. Всё это имитация, это всё бутафория полная, то есть, ну вот тоже такой момент, да, сын учился в школе и приближалось время выпуска. И он хотел быть, стать программистом, как и я, и получить образование высшее, понятно, а где получать высшее образование? Я, честно, уже тогда не верил в российское высшее образование, что оно качественное, что оно такое. И мы говорили между собой: «Надо, чтобы он высшее образование получил в Европе», — «вот в Европе, где в Европе». Ну вот, вот, вот Чехи. В прошлом году он даже уже в позапрошлом, фактически до 20 лет, в прошлом-прошлом он он благополучно завершил магистратуру. Всё, дипломированный специалист, между диплом международного класса, его с радостью, с руками-ногами взяли в этом компании. Он там сейчас работает, всё отлично, идеально, идеально. А в Ростове, например, чтобы айтишнику. На. Ну, найти нормальную позицию очень сложно. Это надо ехать либо в Москву, либо в в Питер, что вся айти-жизнь, она сосредоточена. Вот в этих вот мегаполисах. Ростов — это так, периферия, переезжать в Москву, Питер? Зачем, когда можно переехать в Чехию? Что мы и сделали.

Что было для вас самым сложным в эмиграции?

— Да, всё непросто, в общем-то. Наверное, самое сложное — это вот ждать. Эмиграция — это всё время, по крайней мере, наша. Это всё время про ожидание. Мы ждём. Собрали документы на продление визы, отнесли, ждём. Ждём ответа, ждём, когда там, так сказать, ответят. То есть вот это вот ожидание. Получили визу, слава богу, теперь ждём, когда снова нам собирать эти документы. Да, то есть вот это ожидание и в целом. Ждём, когда наконец наступит это Царствие Божие, благословенное ПМЖ, когда не нужно уже бегать каждые два года и собирать документы. То есть вот ожидание этого ПМЖ. Ну, в общем, вот ожидание. Наверное, это самое такое. Я такой человек, я люблю, чтобы всё быстро, чтобы сразу. Кто так не любит? Все так любят.

Недавно в Чехии был принят закон, который запрещает выдавать гражданство россиянам в Чехии. Вас это расстроило?

— Или всё правильно, нет, абсолютно неправильный закон, дискриминационный закон, антиконституционный. Я сам участвовал в инициативных группах, которые ходили к сенаторам, мы разговаривали, я лично был на приёме у двух сенаторов. Вот, и я написал персональное письмо о своём мнении об этом законе и разослал, послал его каждому сенатору. Вот, я такое письмо послал в каждое чешское интернет-СМИ. Вот. Ну, реакция, конечно, не так. Парламентские листы только откликнулись, но мне сказали, что это такое не особо. Я с ними не стал сильно заморачиваться. Они хотели интервью со мной. Я сказал: «Да, не надо». Они опубликовали моё открытое письмо. То есть я написал открытое письмо сенаторам. То есть я сенаторам послал и в СМИ послал, где чётко прописал своё мнение. Коротенькое письмецо. Вот, то есть это абсолютно ненормально, антиконституционно, это вообще мне, если честно, мне. Вся эта фигня напомнила какой-то путинизм, какую-то Россию, прямо продавили какой-то антизаконный закон там какими-то хитрыми способами. Прямо вот все как будто из Путина там где-то учились или курсы проходили, безумие какое-то. Но, в отличие от России, здесь есть и рычаги, и противовесы. Вот и сенаторы, и инициативная группа на принципе рассказа, то, что многие знают люди, да, там, то есть инициативная группа выступила, и вот эта группа смелых людей активно работает. Составлена жалоба сенаторов, подана в Конституционный суд. Так что там эта резина, конечно, может долго тянуться. Мне до гражданства ещё время есть. Мне, жене, сыновьям. Так что я. Особенно меня это не так, чтобы сильно беспокоило. Мне вот сейчас подаваться бы, а меня заморозят. Нет. Но всё равно это неприятно. Я вложил, сделал свой вклад, какой смог во всё это. Будем ждать.

Недавно вы стали вести телеграм-канал «Пражские витражи». О чём канал и что подтолкнуло к его созданию?

— Всё было так. То есть, пока я ждал вот это ожидание нашего благословенного ПМЖ, пока я ждал ПМЖ, у меня не было сил ничем, в общем-то, особо заниматься. Но, как только я получил ПМЖ, я почувствовал себя уже наконец, что: «Ого, я уже резидент, я уже тут, как говорится, не просто так, не на птичьих правах, я уже», — а ПМЖ даётся же навсегда. Я такой уже: «О, почти гражданин, только голосовать не могу. Класс». Вот. Ну. Я и в России голосовать не могу, потому что не было выборов. И я сразу стал думать, вспоминать. Потому что в Ростове мы активно занимались организацией различных творческих вечеров, проводили вечера, я играл на гитаре, мы там собирали народ, это было весело, прикольно, хорошо. Правда, там за несколько лет до отъезда всё это заглохло. И я начал проводить, организовывать разные вечера, и создал в «Фейсбуке» группу. Долго думал, как её назвать, там такая была такая идея, там общался с разными людьми, а потом как-то меня озарило: «Витражи». Слово «витражи», красивое слово, такое цветное, многогранное, многостороннее, вот назвал эту группу в «Фейсбуке» «Пражские витражи». Потом спустя некоторое время сделал телеграм-чат, телеграм-группу. Вот, и в течение там фактически 2023 году это сделал, получил ПМЖ, начал заниматься, организовывать различные вечера. Тут вот эту группу создал, стал активно входить в разную творческую тусовку, пражскую, знакомиться с людьми, наводить мосты, контакты. Вот. И уже вот в прошлом году нащупалась неплохая платформа. Появился этот клуб, новое место. Мы там провели несколько таких вечеров. Отличное место, хорошее. Все деньги не просят, можно собираться, можно проводить. И мы там начали. Вот и в этом году я уже почувствовал, я понял, что формата телеграм-группы недостаточно. Нужен канал, именно канал, чтобы там были посты, там комментарии, всё такое, поэтому я создал канал, подключил к нему тот старый чат, который аж с 2023 года там тянется. Вот, и уже, ну да, это случилось вот не так давно, фактически там 13 мая. По-моему, как бы это вот совсем недавно этот канал, я начал его сейчас активно двигать. Вот идея канала, цель канала в том, чтобы дать возможность русскоговорящим, русскоязычным людям творчество, то есть поэтам, музыкантам, художникам, писателям. Зато то, что тогда юмористам, там, стендаперам, там, кто угодно, да, там актёрам здесь просто в Праге здесь куча. Есть русских всяких театров, где они делают представление на русском языке. Я всё пытаюсь на них постепенно добраться, вот то есть они могли бы там делиться своим творчеством, с одной стороны, а люди, которые подпишутся, могли бы, ну это это, так сказать, иметь к этому доступ, открытый доступ, то есть вот идея телеграм-канала — это идея, которая лежит на поверхности. Есть и более глубокая идея, которая заложена вот потому, что я расскажу об этом. Потому что, когда началась война, да, и мы все были шокированы и вообще были в таком офигении. Вот, то я просто как, как счастье, как радость, он прочитал в «Фейсбуке», что собирает буквально там. Через несколько дней после начала войны прошло собрание Пражского Российского антивоенного комитета. И я туда побежал: «Скорее, скорее, ура, ура!» Вот мы там все собрались, какой мы там другого уже немножко знали, такие довольно известные разные личности в пражской русскоязычной тусовке. Вот и был создан Пражский российский антивоенный комитет, и мы начали думать, планировать и проводить разные проекты, осуществлять в поддержку. Украинцы, беженцы Украины, против Путина и против войны, и так далее. То есть активная такая работа какое-то время, год, может быть, полтора. Этот комитет вёл очень активную деятельность. Это было здорово, классно, замечательно. Потом чуть-чуть. Ну, сейчас фактически от этого комитета осталась только фейсбук-группа. Но всё равно это было здорово, и я до сих пор считаюсь членом Пражского антивоенного комитета. И при случае не стесняюсь так говорить. Но потом произошла некоторая переориентация, просто разные люди решили, что. Решили развивать какие-то свои разные проекты, личные. Кто-то видел ситуацию так, кто-то видел так. То есть, например, некоторые люди, и вот даже сейчас есть такое, оно не то чтобы разделение, но разность мнений в российской антивоенной тусовке или антивоенном сообществе пражском. Некоторые считают, что за то, что делает Путин, мы должны испытывать ужасный стыд. И в силу этого стыда мы должны даже, может быть, перестать говорить на русском языке, потому что «русский язык — это язык агрессии, язык оккупантов». «И вообще лучше сейчас вообще все русскоязычные проекты, или какие-то акции, или какие-то вечера перестать, прекратить». «И, может быть, даже вообще перестать говорить на русском языке, начать говорить на украинском, может быть, и так далее». То есть, есть вот такое мнение, да. Я лично считаю это мнение абсолютно идиотским. Вот, ну, хотя я не считаю идиотами людей, которые находятся в такой позиции, но я считаю это мнение, я не разделяю его лично. «Почему?». Я не разделяю принцип коллективной вины, потому что как меня обвинять за то, что делает Путин? Я это не делаю, наоборот, я этому противостою, меня даже за это хотят судить. То есть я не имею никакого отношения. Ну как, я имею отношение, но я не агрессор, я не оккупант, я, наоборот, я союзник. Антивоенный. То есть вот почему я должен стыдиться? «И почему я должен стыдиться того, что я россиянин?» «Почему я должен стыдиться своего русского языка?» «Почему мы должны отдать русский язык Путину и согласиться с мнением пропаганды, что россияне или настоящие россияне, или настоящие русские, это те, кто поддерживает Путина?» «Почему я должен с этим согласиться?». Это пропагандистский нарратив. Я не соглашусь с этим. Я вообще сам в далёком, глубоком прошлом чуть ли не стал пропагандистом, в военно-политическом училище учился. Я понимаю такие вещи, а один хороший знакомый вот Денис Белунов, он очень хорошую мысль сказал, в принципе. Об этом я и думал. Он просто проговорил и говорит, что «мы должны отнять у Путина монополию на русскость». «Почему почему он он монополизировал русский язык, почему монополизировал всё это вот нет, нет, так», — и я хотел бы, я хотел бы вложить или как бы употребить свои усилия на то, чтобы показать и продемонстрировать, что русский язык, на самом деле это язык вовсе не язык Путина, а не язык оккупантов, не язык каких-то безумных убийц или орков, как их там называют. Это язык культурных, творческих людей. Которых множество в историческом прошлом России и в историческом настоящем, которые живут сейчас здесь в Праге, говорят на русском языке. Замечательные люди, поэты, музыканты, художники, умные, образованные люди, которые против войны, которые против Путина, они говорят на русском языке. Почему они должны стыдиться говорить на своём родном языке? Я не согласен с этим, я просто с этим не согласен.

Девиз вашего канала. Как вы считаете, достаточно ли просто делать искусство, или творческие люди должны как-то пытаться противостоять войне?

— Человек искусства, творческий человек, настоящий творческий человек, он не может жить в изоляции от того, что вокруг него происходит, то есть это это вот такое странное. Для меня это безумное состояние, я наблюдал у некоторых людей, не творческих, просто у людей, которые живут в России. И они как бы, ну, закрылись, какой-то вот свой там кокон. «Мы это не обсуждаем, это типа тема закрытая, мы не обсуждаем войну, не будем это обсуждать». То есть вот не будем на это реагировать, не будем до. Человек творчества, несомненно, он он связан с текущим моментом, он это переживает, он пропускает это через себя, да, и, естественно, будет реагировать. И вот, да, вот опять же про канал до 20 было. 20 июня. Я думал, как 20 июня. У неё такой день, до дня начала там Великой Отечественной войны, день такой скорби, как бы для российской, вот как, как, как его как-то обозначить не просто вот что этот день. Да, вот я вспомнил, что в феврале была такая хорошая инициатива, что сделали сборник, поэтический, антивоенный. Собрали туда стихи поэтов русскоязычных, которые живут в Праге. В электронном виде хороший сборник. Я пообщался с составителем этого сборника. Это очень известный в поэтических кругах Ланселот. Это псевдоним, да, Ланселот. Ланселот составлял этот сборник. Он мне его прислал в электронном виде, и я посмотрел. Конечно, он огромный. Я далеко даже не всех поэтов оттуда воспроизвёл, но некоторые стихи, по одному стиху на каждого поэта, и то не всех поэтов. Я там воспроизвёл, вот в канале. Таким образом, я обозначил этот день. Антивоенное стихотворение. То есть это люди, которые совершенно чётко отрефлексировали то, что произошло и то, что происходит. Это ясно. Человек творчества не может быть в изоляции.

Как вы считаете, война надолго?

— Что я вижу? Я вижу, что Путин настроен воевать бесконечно. То есть он настроен воевать, пока он не захватит всю Украину. Но я думаю, что это просто невозможно. Захватить эту страну невозможно. Теми силами, теми средствами, на том уровне, как это всё происходит. Я читаю, смотрю, анализирую. Я имею представление какое-то о том, что это невозможно. Но он поставил такую задачу. Это нерешаемая задача. Это задача в бесконечность. Но, с другой стороны, я думаю, что пока он жив, пока его кто-то не убьёт, или он сам не умрёт, то война эта будет продолжаться, скорее всего. А вот уже как это долго будет, я не знаю.

А верите ли вы в то, что Трамп может остановить войну?

— Я не вижу никакого результата от его вмешательства, разве что может какого-то отрицательного. Но разве только если он согласится сделать то, что он сделал с Ираном. Вот тогда может быть что-то произойдёт. А разговоры. Ну. Путин — мелкий гопник, да, такой бесподворотный, ну, как можно с гопником о чём-то договариваться, его надо бить, сразу бьёшь, он падает. Например, и разговор на этом закончен, а если с ним договариваться, там, как Трамп там позвонил ему: «Дорогой Владимир», — это курам на смех, это вообще. Я смеялся над всем этим, это просто какая-то чепуха, вот, это ни к чему не приведёт. Ну, разве что только он почувствует себя этот недофюрер, он почувствует себя более таким значительным, великим, уважаемым.

Чего вы боитесь?

— Я думал об этом вопросе. Я, когда был маленький школьник, я боялся разных вещей. Там темноты в подвале боялся. Например, у нас был подвал. Мы ходили туда за углём, когда жили в Германии. Печное отопление было. Я возвращаюсь из подвала, а за спиной у тебя темнота. И надо быстро убежать от них. Когда стал постарше, тоже там боялся разных вещей, всяких. Хулиганов боялся в школе, потому что я не очень был такой боевой, там они меня постоянно «лупасили». Да, но это всё уже это всё уже в далёком, далёком прошлом, это всё уже в очень далёком прошлом. И поэтому я не знаю, если честно, чего я боюсь, мне это слово. Я, наверное, уже немножко утратил остроту этого слова для себя. Вот есть вещи, которые мне неприятны, которые мне не нравятся, которые я хотел бы избежать, есть вещи, к которым я стремлюсь, и есть вещи, которых я избегаю. Сказать прямо так, я уж чего-то там панически боюсь, наверное, нет.

О чём мечтаете?

— Хороший вопрос, о чём мечтаю, о многом мечтаю, но некоторые вещи, о которых я, может быть, так, скажем, мечтал. Я заметил интересную вещь, кстати, ещё даже, когда был маленький. Ну ещё вот так, что вот хочешь чего-то, бьёшься, добиваешься, а стремишься, но не можешь достигнуть, но как-то успокаиваешься, отпускаешь. Потом вдруг раз проходит время, и она как бы твоя. Я, вот, например, в детстве раньше мечтал научиться играть на гитаре. Ну, как-то вот был такой момент, вот очень хотел, но потом прошло несколько лет, раз как-то научился, стал играть. Там ещё разные были мелкие мечтания. Если серьёзно, о чём я мечтаю сейчас, прямо сейчас, ну, конечно, я мечтаю о развитии своих всяких творческих проектов, этого канала. Мне хочется, чтобы в Праге образовалось хорошее такое творческое сообщество, чтобы мы общались, поддерживали друг друга, вдохновляли, да, там никто никого не унижал, не высмеивал, все друг. Друга бы уважали такая вот творческая, вдохновляющая атмосфера. Что в сообществе, что, например, вот в этом клубе любителей игры на гитаре, которые, надеюсь, тоже здесь новый возникнет. То есть вот вот это действительно такая мечта есть. Вот я недавно начал писать песни. Да, это удивительно, я до сих пор немножко в шоке. От этого офигения, вот, и моя мечта, я хочу написать большой цикл о Праге песен. То есть вот я как-то пошутил на самом деле в начале, что вот Окуджава был певцом Москвы. Там, да, и так далее, а я вот хочу стать пражским Окуджавой. Да, вот да, вот такая есть мечта: «Эти улочки, мощенные камнями, как бы хотелось мне врасти сюда корнями». «Кафешки, бары, запах трдельника, вдыхаю и выдыхаю, и отдыхаю. Многоязычный шум толпы в себя вдыхаю, и выдыхаю, и отдыхаю». Павел.