С моими убеждениями либо тюрьма, либо смерть от рук рашистов

Николай [имя изменено] – «простой парень», выросший в деревне в Ростовской области. Ему 32 года. Занимался сельским хозяйством. В этом году женился. Срочную службу проходил в спецназе, поэтому не удивился, когда в марте этого года, накануне свадьбы, получил повестку. Новость о новом законе об «электронных повестках» застала Николая в Турции во время свадебного и первого в его жизни заграничного путешествия. Сейчас он с женой в бедственном положении в Мексике, ждет перехода границы в США, где они надеются получить политическое убежище. Приводим его рассказ с небольшими редакционными правками:

– Я бросил университет на втором курсе. До последнего времени был фермером, еле-еле сводили концы с концами. Занимался продажей ягод: ежевика, малина, клубника. До этого долгое время выращивал салат и рукколу, потом продавал на рынок и в рестораны. У нас большой участок земли. Работал на себя.

Тринадцать лет назад мне пришла повестка – и я пошел срочником. Попал в спецназ ГРУ, 22-я бригада. Полгода учебки и затем полгода в командировке в Северной Осетии. В учебке дедовщины уже не было – не били. Но могли наказывать тяжелыми физическими нагрузками: попросту могли «качать» всю ночь.

В Северной Осетии мы стояли палаточным лагерем. Топили буржуйки, пилили лес и несли службу в карауле. Примерно через 2 месяца такой службы в командировке офицер моей группы по фамилии Звягинцев начал пить и употреблять триганде, дешевый наркотик из аптек. В его подчинении было 13 срочников. Он сильно измывался над нами: бил, «качал», мог посреди ночи начать кидать в нас колотые бревна. И никому до этого не было никакого дела. Мои сослуживцы хотели пристрелить его на стрельбах.

Тогда-то я и понял, что из себя представляет наша армия. Там ты сам по себе даже в мирное время. Представляю, что творится в армии сейчас. Один мой знакомый рассказал, что военные – его лучшие клиенты, якобы в месяц его доход от покупки ими мефедрона достигает полумиллиона рублей. А сколько таких, как он? Я, живя в Ростове-на-Дону, понимал, что достаточно.

Поэтому, когда я услышал про Бучу, по-человечески был потрясен, но не удивился. Знаю, какими жестокими могут быть военные под веществами, имея оружие и власть.

До 24 февраля я даже не мог подумать, что мои соотечественники и некоторые родственники могут поддерживать что-то подобное. Помню, 23 февраля я копался в телефоне ночью и подозрительно странно начали всплывать многочисленные видео с нашими войсками, которых якобы где-то ждут с цветами. Тогда я начал догадываться, что что-то не так.

24 февраля дома началась паника. Моя мама – украинка. Они с отцом давно против этой власти. Все смотрели Ютуб, читали Телеграм, искали любую доступную информацию не с экранов телевизора. Сложно и страшно было поверить в происходящее.

Я написал в семейную группу в Ватсапе: «Чувствую себя немцем в 1939 году». На что получил ответ от племянницы: «А я горжусь, что я русская, и нашим президентом». Я был просто [ошарашен], не понимал, как мои родственники могут поддерживать смерть и насилие.

Семья у нас большая и, как у многих, раскололась. Обнаружились родственники, верящие в «нацистов в Украине» и прочее. Мы прекратили общение с ними, когда поняли, что переубедить не получится. У меня есть друзья и родственники в Украине, все русскоговорящие. Поэтому не верю в то, что русских в Украине ущемляют.

Потом я посмотрел новости из Бучи и много плакал, как и моя мама. Представляя себе пытки ни в чем не повинных людей, я знал, что все это правда, потому что сам был в армии. Своими глазами видел, как человек с оружием и властью перестает быть человеком. Плюс наркотики. Служа срочником, я слышал рассказы людей прошедших чеченские компании про то, как в бой все с обеих сторон шли упоротыми. Я представлял себе россиян-оккупантов под мефедроном, получивших оружие и власть, их злость и страх смерти, все вкупе.

Я не смог бы ступить на эту тропу, стоять рядом и делать вид, что все в порядке. У меня чувство обостренной справедливости.Честно скажу: я бы стрелял по «своим».

Когда дело дошло до мобилизации, я прятался у состоятельных друзей семьи, в глуши. Помню видео с парнем, который зашел в военкомат и выстрелил в человека, сидящего за столом и отправляющего других умирать. В душе я надеялся, что таких будет больше, что народ не стерпит. Но он стерпел и проглотил. Тогда надежда угасла. Я стал просто жить и старался меньше читать новости. Пришло отчаяние. Людей заставили молчать. Независимые СМИ покинули РФ. Я понимал и сейчас понимаю, что с каждым днем будет только хуже. Ведь президент, за которого я не голосовал, угрожает миру ядерным оружием.

Сельские жители относятся к войне кто как. Те, кто недалекого ума и у кого по двое детей и месячный доход – 20 тысяч рублей, подумывают записаться в добровольцы. В деревне была парочка таких. Наверняка, они смотрят Коношенкова и верят в боевых комаров.

Однажды к моей маме пришла подруга из деревни. Мама стала показывать ей фотографии Мариуполя после бомбежки. Страшные кадры. А подруга улыбалась. Никогда не забуду, как моя мама со слезами на глазах говорила мне: «Как она может улыбаться? Там же люди…»

Человек привыкает ко всему. Те, кто против, привыкли молчать или тщательно выбирать собеседников. Мне понравилась фраза одного из моих сослуживцев. Я позвонил ему, когда накипело. Хотелось услышать кого-то, кто меня поймет. Он сказал: «Окажусь в окопах только в том случае, если там будут дети чиновников, сами чиновники, а Путин в атаку поведет». Я давно так не хохотал.

Осенью 2022 года я без памяти влюбился в девушку. Мы решили пожениться. Оба – избитые жизнью. Сыграли свадьбу в марте, когда насобирали деньги. Пригласили многих родных и друзей. У нее была мечта – увидеть Турцию (она фанатка «Великолепного века»). Потом на собранные со свадьбы средства мы с женой улетели в Турцию, оба впервые побывали за границей. Там я читал про повестки через Госуслуги и законы, запрещающие покидать страну. Я служил в армии да еще и в войсках спецназа. Повестка мне пришла еще накануне свадьбы. Понял, что за мной придут. Рано или поздно, но придут. А там с моими убеждениями либо тюрьма, либо бравая смерть от рук рашистов.

Мы приняли решение не возвращаться. Мне хотелось улететь как можно дальше. На месяц улетели в Таиланд и там собирали деньги на дальнейший путь, так как прочитали о том, что Таиланд выдает уклонистов. Наши друзья и родственники помогли нам с деньгами на билет и жизнь в первое время.

Вот уже второй месяц мы в бегах без работы и средств к существованию. Живем на помощь от друзей и родственников, и с каждым разом достать средства все сложнее. Сейчас мы в Мексике, планируем просить в США политического убежища, но все еще туда не попали. Процедура непростая. Сейчас таких людей из РФ в Мексике тысячи. Мы каждый день общаемся с ними в группах соцсетей. Большинство бежали от войны.

На улицах тут, мягко говоря, неспокойно. Каждую неделю мы просим у близких денег на то, чтобы продлить комнату и не оказаться на улице, пока мы ждем даты перехода границы. Там нас ждут знакомые и работа. Рады сейчас о любой помощи. Возможно, для нас найдется какая-то работа в Интернете, чтобы мы могли просто выжить. Пишу об этом от отчаяния. Продать нам нечего. Мы бежали с двумя чемоданами одежды. Страшно, что нас депортируют, или что мы окажемся на улице.

Я прекрасно понимаю, что украинцы пострадали гораздо сильнее нас. В России тяжело сопротивляться режиму Путина. А предать себя и свои убеждения я не смогу. Знаю, что Украина победит. Ее люди сейчас борются со злом, и спасибо всему цивилизованному миру за оказанную Украине поддержку.