Ян Шенкман — писатель, журналист. Покинул Россию сразу же после вторжения российской армии в Украину, потому что с этого момента работа на родине стала для него невозможной. Живет в Армении. В интервью «Очевидцам» он рассказал, как связаны локальные конфликты в мире. А также, за что он любит Армению и при каких обстоятельствах можно вернуться в Россию.

Расскажите о себе.

— Я писатель, журналист, родился в Москве. После начала украинской войны эмигрировал из-за невозможности осуществлять профессиональную деятельность. В настоящее время проживаю в Армении.

Вторжение российской армии в Украину было неожиданным для вас?

— Нет, это не стало неожиданностью, потому что все предыдущие годы я занимался политической журналистикой и понимал к чему идет. Я присутствовал в 2014 году в Донбассе, и уже тогда всё было понятно, но до последнего оставалась надежда, что пронесет, вдруг случится чудо и окончательной катастрофы не произойдет. Но она произошла. Сейчас уже задним числом понятно, что остановить ее было невозможно. Все эти годы я занимался антивоенной деятельностью, и с самого начала, в 2014 году, был тезис: «Мы не в силах убрать с чужой территории русские танки, но мы в силах понизить уровень ненависти в обществе». Все эти годы мы работали с этим, но и тут проиграли. Ничего не получилось.

Кто виноват в войне с Украиной?

— Всегда виноват тот, кто первый начал стрелять, но это, конечно, короткий и неточный ответ. Проще всего сказать, что причина всей этой истории — путинская Россия, но она скорее повод, а не причина. То, что сейчас происходит, это очень жесткий мировой кризис: рушится старый мир, его основы. Последние 30 лет не только Россия — весь мир жил как-то не так, и это привело к очень жестким последствиям. Такое ощущение, что лопнул нарыв и из него потекло огромное количество зла. Мы знаем по историческому опыту, что чаще всего в том, что касается зла, Россия всегда на первом месте, а порой даже забегает вперед.

Среди ваших друзей и близких есть люди, которые поддерживают войну?

— Нет, таких людей нет. Они отсеялись гораздо раньше, хотя в этой ситуации люди себя проявляют очень по-разному. Те, кому ты раньше полностью доверял, вели себя так, что лучше бы не доверял, а те, кого не принимал в расчет, вдруг начинают себя вести абсолютно героически. Но все равно у меня нет знакомых, которые бы откровенно кричали: «Убей украинца». Мне кажется, таких людей вообще очень немного в России. Их, условно говоря, 15% отморозков, а основная масса адаптируется к ситуации. То есть надо понимать, что еще никогда за свою историю Россия не жила настолько хорошо, настолько богато, как было в нулевые годы. При этой власти люди делали себе сумасшедшие деньги, занимали очень хорошие карьерные должности, осуществляли проекты. В то время казалось: «А что такого? Мы же ничего плохого не делаем», но за все это рано или поздно наступает расплата. Если сейчас эти люди скажут, что у нас плохая власть, то они практически плюнут себе в лицо. Потому что в каком-то смысле они порождение этой власти. Не политически — у них может быть абсолютно другая политическая позиция, например, либеральная — но их родила эта власть, она им все дала. И я знаю очень много людей, в том числе знакомых, которые страшно расстроены войной, им очень не нравится то, что происходит в России, но они продолжают [поддерживать власть], потому что: «А как же иначе? Взять и все потерять?» Конечно, Россия очень патерналистская страна, в которой люди очень сильно боятся что-то изменить, не то что против власти выступить, не то что покинуть страну, а просто сменить работу — это уже огромный надлом.

Трудно ли вам далось решение об эмиграции?

— Мне было очень легко уехать. Я все время понимал, что в стране происходят ужасные вещи, в стране все плохо и становится только хуже. Оставались шансы что-то изменить локально, оставались шансы кому-то помочь. Но после 24 февраля, по крайней мере у меня, этих шансов не стало. Я почувствовал, что лично для меня все перекрыто. Именно поэтому я все время повторяю, что эмигрировал не из-за войны, не из-за Путина, а из-за невозможности осуществлять профессиональную деятельность. Если бы я был или врачом, или учителем, или пожарником, то мне даже не пришла бы в голову эта мысль. Я знаю поразительных людей, оставшихся в России — правозащитников, адвокатов, продолжающих свою деятельность. Они, конечно, молодцы и герои, но у меня другая профессия. Ну, и еще люди очень долго не могли осознать, что произошло. У некоторых на это ушли месяцы, даже год, а мне было легче, поскольку я и до этого прекрасно понимал, что происходит, и после начала войны у меня сразу наступила стадия принятия. Я понял: «Все, старой жизни уже нет. Теперь, значит, будем жить так».

В соцсетях вы не раз писали о своей любви к Армении. Чем близка вам эта страна?

— Если вдуматься, Армения очень советская страна. В Советском Союзе, помимо абсолютно ужасных, удушающих, невозможных вещей, надо признать, было очень много хорошего. Была теплая коммунальность, например, и в Армении это ощущается. Россия тоже много взяла от Советского Союза, но почему-то выбирала исключительно гадости. Понятно, что экстренная политическая эмиграция — это всегда стресс, отсутствие будущего, это трудно. И в этот очень непростой момент — здесь не платили пособия, не было каких-то льгот — здесь было очень хорошее отношение к нам, к приехавшим, и я этого никогда не забуду. У меня есть огромная благодарность армянам.

Как сейчас в Армении относятся к русским?

— Отношение к россиянам менялось на протяжении последних полутора лет, что я жил в Армении. Изначально это было очень хорошее отношение. Приехав, я обнаружил — я это раньше не ощущал — что между нашими странами, культурами очень тесные связи. Все настолько переплетено, что, может быть, эти связи даже сильнее, чем с Украиной. Я встречал людей, которые говорили: «Очень хорошо, что приехал. Мы очень тебя любим, тебя и Путина». Это отношение постепенно менялось. Есть рейтинги опроса: в 2021 году рейтинг российской власти был около 70%, но уже чуть-чуть понижался после войны 2020 [Вторая карабахская война] года, а в этом году он меньше половины, по-моему, 49% или меньше. Это связано с тем, что Армения очень рассчитывала на помощь России, которая позиционировала себя старшим братом и имела определенные юридические обязательства. Россия очень легко всех сдает. Россия занимается тем, что называется realpolitik — циничной и аморальной политикой ради своих собственных интересов.

Армяне очень долго терпели, потому что это началось не в прошлом году, а лет, наверное, 20 назад. Армяне очень долго терпели, но рано или поздно наступает момент, когда уже невозможно терпеть. Он наступил в прошлом году после того, как ОДКБ не оказала Армении военной помощи. Мы знаем, что уже много лет ситуация складывается так, что если Армения хоть что-то делает без участия России — ведет переговоры с американцами или европейцами — то буквально на второй день после этого начинаются обстрелы, можно просто по датам проследить. В какой-то момент терпение кончилось, после этого началась жесткая история в Карабахе: блокада, на протяжении которой российские миротворцы в Карабахе — я это знаю, я это видел — вели себя самым подлым образом. Они спекулировали едой, постоянно вымогали деньги и не оказывали никакой помощи. Есть страшные кадры Степанакертского аэропорта «Иванян», на котором находится база российских миротворцев: в этот аэропорт от обстрелов и боевых действий стеклись карабахские жители в поисках поддержки и защиты. Ничего они там не получили.

Я вспоминаю в этой ситуации о Грибоедове, который погиб в Тегеране, спасая армян, попросивших защиту в российском посольстве. Так поступил русский человек Грибоедов, а что стало сейчас: спекуляция, предательство, ложь, убийство. Я не сторонник теории «коллективной вины» и не считаю, что условные русские виноваты перед армянами, потому что нет никаких «всех русских», нет никаких «всех украинцев», нет никаких «всех армян». Все люди разные, все себя проявляют абсолютно по-разному. Но за то, что произошло, мне очень стыдно.

Повлияла ли война в Украине на конфликт Армении с Азербайджаном?

— Во-первых, давайте называть вещи своими именами — это не конфликт, а война. Это прямая агрессия Азербайджана. Третья мировая война, а это, на мой взгляд, именно она, устроена иначе, чем первая и вторая — это совокупность локальных войн. Поэтому войны разные, но враг Украины и Армении в этой ситуации, по-моему, один — путинская Россия. Точнее, враги и источники проблем, может быть, разные, но они тесно связаны, потому что одна из целей Алиева — пробить коридор через Армению в Турцию. Это означает, что по этому коридору в обход санкций потечет русский газ, а из Турции потекут санкционные товары, которых нет в России. Это будет экономическим подспорьем путинскому режиму, после которого теоретически война в Украине может продолжаться вечно. И, конечно, эти вещи тесно связаны медийно. Я очень много раз слышал упрек от армян в адрес Украины, что все внимание на неё, а что происходят страшные вещи у них, никто не пишет, не рассказывает. Что из-за Украины весь мир забыл об армянах. Я считаю, что эти упреки справедливы, потому что война есть война — это страшно, это военные преступления, это агрессия, и абсолютно все равно, где это происходит. Армения защищает не только себя, но в том числе и Украину. Армения противостоит напору Турции, Азербайджана и России — очень спорных с точки зрения демократии стран. Очень жаль, что мир этого не понимает.

Есть ли у вас чувство вины перед украинцами?

— У меня нет чувства вины перед украинцами, потому что я не сделал ничего плохого ни Украине, ни украинцам, и ровно наоборот — пытался и продолжаю пытаться помочь. Концепция коллективной вины, давайте говорить прямо, очень сильно отдаёт расизмом. Она ставит клеймо по национальному признаку. Я помню, как все ужасно возмущались, когда после 11 сентября, после теракта Аль-Каиды, шло жёсткое давление на всех арабов, находящихся в Штатах, на всех, кто исповедовал ислам. Нам же не нравилось, как американцы возложили вину за теракт на целую религию. А в чём сейчас разница? И я не говорю о том, что коллективная вина размывает саму вину. Если виноваты все, значит никто конкретно. Есть люди, которые реально виноваты, есть пропагандисты, есть военные, есть люди, которые отдавали приказы, есть люди, которые разжигали ненависть, есть люди, которые на бытовом уровне увольняли с работы украинцев — это абсолютно конкретные вещи.

Хотели бы вернуться домой? При каких условиях?

— Очень сложно прогнозировать будущее. У меня нет плана вернуться. Я, честно говоря, не верю, что на протяжении моей жизни в России что-то принципиально изменится. Дело ведь не в прекращении войны. Понятное дело, надо, чтобы эта война скорее прекратилась, чтобы перестали погибать люди, но, к сожалению, прекращение войны не решает ни одной проблемы России. И даже гипотетическая смерть Путина эти проблемы не решает. Если бы дело было только в Путине, то это было бы слишком просто. Но это не только Путин, а политическая система России, общественная мораль, которая за эти годы образовалась. Я не представляю себе такой ситуации, при которой приеду обратно в Россию. Мне придется жить в одном подъезде, ездить в автобусе с теми, кто требовал крови, кто писал доносы. Человек мог все эти годы скромно молчать, но он же на этом зарабатывал, и его все устраивало: «Вот смотрите, там у вас шла война, а я себе построил красивый дом».

Чего вы боитесь?

— Я боюсь, что в какой-то момент у меня не хватит физических сил. Мы вступили в продолжительную эпоху очень серьезных испытаний. Настолько серьезных, что чтобы это вынести, надо бы готовиться и тренироваться всю жизнь. Когда все это произошло, я себе сказал: «Сейчас посмотрим, чего ты стоишь». Это, конечно, очень мощная проверка для всех, и я ужасно боюсь ее не пройти, потому что пройти-то её надо, другого выхода нет.