Петар Танев — россиянин с болгарскими корнями. 14 из 23 лет жизни он провел в Москве: учился в РУДН, организовывал балканские тусовки, выходил на протесты. Столкнулся с травлей за антивоенную позицию, перебрался в Болгарию. С ноября 2022-го проходил стажировку в Европарламенте в качестве помощника евродепутата Андрея Ковачева.

Сейчас внештатный советник болгарской делегации в Европарламенте по российским вопросам. Занимается санкционными списками. Продвигает законопроекты по упрощению получения виз и предоставлению политического убежища сознательным отказникам из России.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Петр Танев, мне 23 года. Я родился и жил в Болгарии до 2009 года, переехал в Россию, в Москву, по семейным обстоятельствам — развод родителей. У меня отец болгарин, мама русская, у нее российское гражданство, так что и у меня было два гражданства. Фактически до начала войны я жил и учился в России, и уехал за несколько дней до начала войны в Болгарию, чтобы пройти стажировку в Министерстве иностранных дел Болгарии. Изначально я занимался протестным активизмом, как только началась война, я всячески пытался проявлять свою солидарность с украинским народом, в особенности поддерживал болгарскую диаспору, которая живет в Украине. Меня пригласили на стажировку в Европейский парламент, когда я уже обзавелся достаточным количеством контактов, меня заметили. Я понял, что могу быть полезен своей профессии — в Москве я закончил специальность «международные отношения», я международник — и в дипломатии. Также я закончил несколько курсов европейских исследований, организованных представительством Евросоюза в России. Как говорил мой знакомый на одной из последних конференций российских демократических сил в изгнании Иван Преображенский: «Сейчас у нас общество в эмиграции достаточно эклектичное». Активисты стали политиками, политики стали активистами, эксперты стали активистами, политики стали блогерами. Мне кажется, мы должны возвращаться к нашей профессиональной действительности. Я, собственно, в нее окончательно вернулся. Я понял, что, занимаясь тем, для чего я был предназначен и чему обучался, я могу помогать как украинцам в Украине и Болгарии, так и, надеюсь, будущей демократической России.

Как вы выражали свою гражданскую позицию?

— Активным политическим активизмом я начал заниматься в 2019 году, когда протестовал против фальсификации выборов в Мосгордуму. Впоследствии у меня было желание принять участие в этих выборах, но у меня есть второе гражданство, то есть по российскому законодательству я фактически не могу иметь какую-то политическую субъектность или где-либо избираться, поэтому в 2021 году я помогал разным представителям российской оппозиции избираться, а фактически занимался обучением людей агитации. У меня довольно неплохо получается привлекать людей из абсолютно разных социальных классов заниматься общим делом на благо нашей страны. Когда я окончательно понял, что выборов в этой стране быть не может, я начал заниматься более радикальным политическим активизмом, то есть протестуя на улицах. Я протестовал против отравления Алексея Навального, против фальсификаций.

Вас задерживали на протестах?

— Мы с ребятами в Москве организовывали балканские тусовки, на которые приезжали болгары, сербы, греки. Я был организатором таких мероприятий. Мы очень хорошо проводили время, это у нас была некая ностальгия по родине. После одной из тусовок, как раз в конце января, я приезжаю домой, и мне мама говорит: «Смотри, полиция где-то там за окнами». Я говорю: «Мам, какая полиция, о чем вообще речь?» Я просыпаюсь, а передо мной стоит какой-то непонятный типичный меховой зимний полицейский в кепке. Он сказал: «Иди чисти зубы, — в пять утра это было, — собирай вещи и поехали, будем тебя оформлять за участие в протестах». То есть они меня обнаружили по камерам. Но это все так — фигня. Реально я начал беспокоится насчет своей безопасности, когда узнал от соседей, что несколько раз приезжали какие-то непонятные люди и узнавали, живет ли в такой-то квартире иностранец. Несмотря на то, что у меня есть российское гражданство, они квалифицировали меня как иностранца. Они узнавали обо мне, фотографировали. Вполне возможно, что это были из Центра по борьбе с экстремизмом. Уезжали они на какой-то непонятной белой ладе. А, ну, и взламывали соцсети. Я приехал в Россию в июле 2022 года получить диплом. У меня было подозрение, что будут какие-то проблемы, но благо все прошло и я нахожусь здесь. Но тогда, в конце июля, я в последний раз вышел на мост Немцова, взяв бело-сине-белый флаг и купив футболку с надписью «Х*й войне». Я вышел, меня сфотографировали, люди подошли, посмотрели. Я увидел место на мосту Немцова, откуда, очевидно, ушла полиция то ли на обед, то ли еще куда-то, и воспользовался этим моментом. Потом свернулся и уехал. После началась дикая травля моих родственников и друзей. Люди писали, закидывали письмами социальные сети, когда эту новость опубликовали: «Не возвращайся в Россию. Смотри наверх, вдруг на тебя кирпич упадет». Моё любимое: «Курица не птица, Болгария не заграница», в контексте того, что в Болгарии достаточно кремлевских агентов, которые меня прибьют к чертовой матери.

Как вы определяете свою национальную идентичность — россиянин, болгарин или, может, шире — европеец?

— Безусловно европеец. Я всегда отстаивал европейские ценности, которые мне всегда были присущи. Я пытался их распространять и рассказывать о них российской молодежи и студентам не с точки зрения пропагандистской методологии Кремля, а с точки зрения реальности, в которой мы живем, и в которой преобладает Европейский Союз. Мне это нравилось делать. Мне всегда казалось, что используя тот факт, что у меня два гражданства, я могу стать тем важным связующим мостом, которого нам сильно-сильно не хватало.

Как вы считаете, насколько российская молодежь подвержена пропаганде?

— Зависит от того, в каком обществе мы находимся. Российское общество очень разнородное, и молодежь тоже достаточно разнородная. Я, конечно, больше находился в обществе ребят, учившихся в Высшей школе экономики и занимавшихся политическим активизмом. Также я был в обществе студентов МГИМО, которые так или иначе были подвержены влиянию системы, которая фактически их обучала для того, чтобы они стали частью этого дипломатического пропутинского истеблишмента. Я не один раз ввязывался в странные события, связанные с различными проектами по международным линиям, где четко ощущал, что меня пытаются использовать в качестве инструмента влияния мягкой силы России, например, на Балканском полуострове — это Сербия, Босния и Герцеговина. В России ты не можешь заниматься международной деятельностью, если не являешься частью государства. И я пытался это изменить в студенческих средах в целом. Мне казалось, что это интересно. Я очень часто, сидя на парах, получал информацию, которая нисколько не соответствовала действительности. Я знал, что есть факт и реальность, а что есть ложь. Я понимал, что обучаюсь для того, чтобы осуществлять превентивную деятельность против той дезинформации, которую спускают российские вузы в отношении студентов. Я не знаю, как не попался на эту удочку — у меня не было каких-то кураторов, которые бы говорили: «Нет, вот это то, а это то». У меня просто было чувство понимания, что есть реальность, а что нет. Для меня это было абсолютно очевидно. Когда мы говорим о дисциплинах, связанных с международными отношениями, то это не политология. В них ты резко не поймешь, что есть пропагандистский нарратив, а что классическое представление или методология теории международных отношений. Поэтому и есть мягкая сила, и поэтому она так эффективна. Особенно эффективна она на Балканах — в Сербии и Болгарии, где мы находимся. В первую очередь это влияние на разные популистские круги, которые используют текущую повестку дня и разные потребности европейцев, которые все еще недоудовлетворены, в угоду Кремлю. То есть финансируется определенная популистская партия, она пытается выиграть выборы, но фактически ее цель заниматься не политикой, а дестабилизацией общества. Когда общество дестабилизировано, легче продвигать различные тезисы в угоду какому-то конкретному внешнему режиму, в данном случае путинскому.

Путинская пропаганда в Европе дала результаты — у него есть сторонники. После 24 февраля эту проблему начали воспринимать всерьез?

— Я думаю, что люди не всегда осознают, что есть такой вирус. Для них это просто другая точка зрения. Болгария часто к этому апеллирует: «Мы должны показывать точку зрения путинской России, потому что мы приверженцы демократии. Мы члены Европейского союза, нам важно это делать». Люди не понимают, что так нельзя. Ты не можешь показывать точку зрения тех, кто занимается ксенофобией, милитаризмом и пропагандой войны. Здоровое общество не может так работать. И в этом плане идет достаточно сложная борьба. Да, факт — свобода слова есть, и каждый имеет право говорить все, что угодно, но есть какие-то рамки, на то это и здоровая демократия, а не анархия. Мы живем не в анархии, слава богу. Я могу сказать так: больше всего меня раздражают — я с самого начала это заметил — те люди, которые так или иначе испытывают симпатию к путинскому режиму и часто используют слово «суверенитет» и «национальные интересы» там, где этому нет места. В Болгарии это уже классический нарратив, который мне нужно опровергать и доказывать людям, что национальный интерес Болгарии — это помогать Украине и тем россиянам, которые бегут из России и приезжают сюда, фактически вкладываясь в нашу экономику. Это же не просто беженцы, а беженцы с высоким уровнем образования, которые могут выучить язык или знают английский, которые могут помогать нам изучать, что из себя представляет путинская Россия и как она влияет на нашу страну. Вот это наш национальный интерес, вот это защита суверенитета.

Как думаете, что ждет Россию при худшем сценарии развития событий?

— Гражданская война. Я не хочу, чтобы в этой стране гибли люди. Кто-то скажет: «Они заслуживают такой бойни, ведь они поддерживали». А я никому этого не желаю. Да, гражданская война — это убийство людей внутри страны, и с этим уже ничего не сделать. Никакие консультации, переговоры о помощи с европейскими коллегами никак не помогут остановить кровавую бойню внутри такой большой страны. В России достаточно сильно дискредитируют национальные группы и народы, то есть в какой-то степени их истребляют. Я всегда это ощущал, кстати говоря. Меня очень раздражало, что всех вокруг называют русскими. Это неправильно. В какой-то степени я не могу, например, сказать, что я чисто русский. Я знаю, что у меня все родственники из Ростова — они донские казаки. Но можно поспорить, русские они или нет. Поэтому нам нужно провести ревизию того, что у нас происходит в голове, и как мы ощущаем свою идентичность. Еще я замечаю все больше и больше конфликтов на национальной почве, национальной розни. Я видел, как создаются батальоны, которые борются с мигрантами. Я не согласен с миграционной политикой этого государства. Я считаю, что у нас достаточно людей, которые являются частью рабочей силы. То есть это не нужно делать злоумышленно, как это пытались делать они. Но вот заниматься такой деятельностью — это всегда признак начала проявления фашизма. Это я знаю очень хорошо, потому что изучал историю.

Вы сталкивались с проявлением ксенофобии в России?

— Да, из-за своего цвета кожи. То есть в отношении меня проявлялся расизм. Сейчас-то я посветлее, но раньше был темнее, когда только приехал из Болгарии. Было дело. Я этому сильно не придавал значения, потому что привык к этому. Но да, я помню, что слово «чурка» в отношении разных групп лиц стало для меня обыденностью, даже со стороны некоторых моих близких людей, которых я пытался отучить.

После начала войны вы дважды были в Украине. Расскажите о своих поездках.

— Первый раз был в начале сентября 2022 года, а следующий, последний раз — недавно, два месяца назад. Я туда ездил по работе, мне нужно было провести переговоры с некоторыми представителями Міністерства закордонних справ — Министерства иностранных дел Украины. У нас есть контактная группа в Европейском парламенте по этому вопросу. И, естественно, я использовал эту возможность для того, чтобы проехаться по другим городам, которые ближе к востоку. Мне было интересно пообщаться с русскоязычными гражданами Украины. Я поехал в Киев, потом в Изюм, Харьков, Краматорск — там уже было совсем близко к линии. Впоследствии я поехал в Одессу, и Одесса меня поразила больше всего. Я приехал, и мне нужно было переночевать одну ночь. Захожу в номер, оставляю вещи и слышу — бомбят. У меня было такое странное ощущение, но страха вовсе не было. Я впервые в жизни ощущал эти взрывы и понимание того, что если вдруг что — я могу умереть. Я вышел на улицу и смотрел, слушал, где, что и как. Увидел, что один из взрывов был совсем рядом — где-то в 800 метрах по Преображенской линии. Впоследствии я узнал, что это был Преображенский храм. Я, конечно, не спал, и рано утром пошел помогать людям чем мог. Я был в шоке и, честно говоря, никогда такого в жизни не видел. То, что осталось у меня в памяти: я пошел купить себе воды в магазин — в такие моменты ты постоянно хочешь пить, потому что тело очень истощается, это функция самозащиты, когда ты понимаешь, что можешь умереть под бомбами. Я подхожу и спрашиваю: «Можно мне вот это? Сколько с меня?» А там: «Столько-то рублёв». Понимаете — рублёв. У меня было отвратительное ощущение по отношению к этим уродам, по-другому я не могу их назвать — они защищают свои действия и апеллируют к тому, что защищают русское самосознание, а бомбят фактически русскоязычных людей, которые даже сейчас используют название российской валюты. Да, раньше это была валюта Советского Союза, но сейчас-то… Меня это поразило больше всего. Продолжать настаивать на том, что «мы защищаем русскоязычное население от фашизма» — это уже совсем какое-то безумие. Как в первый, так и во второй раз я удивился тому, что несмотря на весь этот кошмар, который сейчас осуществляет моя власть, люди к нам относятся нормально. Они относятся к нам по-человечески, если видят, что мы относимся к ним по-человечески. Когда я был в городе Ирпень, мне провел экскурсию случайный человек, который, как оказалось в последствии, был награжден медалью за освобождение Ирпеня. Он мне показывал разрушенные дома, постройки. Я ему в конце сказал: «Слушай, я хочу признаться тебе. Да, я болгарин, болгарский гражданин, но еще и россиянин, у меня есть русская кровь». Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Ну и что? Мы прекрасно понимаем, в какой западне находимся, и прекрасно понимаем, что как и мы на части наших оккупированных территорий, так и вы оккупированы, только уже много-много-много времени. Мы поборемся за свободу, надеемся, что и вы поборетесь за свою свободу». Человек был абсолютно разбит, я видел, что он сильно пострадал от этой войны. У меня есть с ним фотография.

Может ли коллективный Запад перестать поддерживать Украину?

— Нет, никто не отдаст Путину Украину. Просто наша общая победа во имя мира и свободы на европейском континенте дастся нам не так легко и быстро, как хотелось. Да, такие настроения бывают: в разных странах постоянно выборы, а у России много лоббистов и государственных институтов, которые она активно использует, и не все успевают их находить, особенно в таких странах, как Болгария, в которой таких лоббистов очень много. Я разрабатываю санкционные списки, в какой-то мере санкционные пакеты, и пытаюсь имплементировать туда свои рекомендации. Я не аффилирован ни с одной организацией, связанной с российской оппозицией в изгнании или подобной, но общаюсь абсолютно со всеми, чтобы быть наиболее эффективным. Если я вижу, что есть какие-то классные предложения, которые остаются незамеченными в брюссельских кабинетах, я стараюсь их активно продвигать. Одно из них: приостановка деятельности Россотрудничества — это организация, которая занимается «мягкой силой» и от которой в какой-то степени пострадал и я сам, потому что во время участия в этих проектах меня пытались использовать в качестве некого агента. Или «Балканский клуб» при Московском государственном институте международных отношений — они участвовали в разных проектах в разное время, у них были встречи с Милорадом Додиком. Кто из зрителей в курсе текущей проблематики на Балканах, тот знает, что Милорад Додик активно используется Кремлем для продвижения российских и путинских интересов в регионе, с целью дестабилизации в целом всего региона. Западные Балканы в большинстве своем — это неотъемлемая часть Европы, которая впоследствии должна стать частью Европейского Союза. Я пытаюсь максимально заниматься там, где знаю, что могут пригодиться я или моя информация. Что касается российской эмиграции: я считаю, что очень важно этих людей поддерживать. Я считаю, что на них должны обращать внимание, потому что это часть будущей альтернативы постпутинской России. Да, очень много людей в России остаются, борются и вместе с нами будут строить, отстраивать обратно эту страну, но очень много крутейших умов выехало из этой страны, и они пытаются адаптироваться. Им очень важно помогать. Я в какой-то степени чувствую эту миссию. Несколько месяцев назад в Европарламент было направлено письмо 44 организаций — «Ковчег», «Мемориал», «Весна» (молодежное движение) и «Мир. Прогресс. Права человека» Сахаровского центра. Я стараюсь указывать европейским политикам, депутатам Европарламента и чиновникам Еврокомиссии, что есть подобные инициативы, что на них нужно обращать внимание, а впоследствии стараться их имплементировать на законодательный уровень. Это письмо, например, посвящено дезертирам — людям, которые бегут от войны, попадают под мобилизацию или уже получили повестки и нуждаются в какой-то защите. Это наши европейские ценности, заточенные на миролюбие — уважать и принимать тех людей, которые борются за демократию, не хотят брать в руки оружие и убивать других людей. Без этого Европейский Союз не может позиционироваться как интеграционный проект, каким он сейчас является, поэтому я как гражданин Евросоюза — даже не России, а в первую очередь Евросоюза — считаю, что моя обязанность этим заниматься. Более того, я считаю, что последние так называемые рекомендации в регламентах Еврокомиссии, касающиеся ввоза вещей и автомобилей с российскими регистрационными номерами в Европейский Союз, неэффективны от слова совсем. Они ничего не дают, кроме дополнительных возможностей кремлевской пропаганде рассказывать о том, какая Европа плохая.

О чем вы мечтаете?

— У меня очень ясное понимание того, о чем я мечтаю каждый день, с чем просыпаюсь. А просыпаюсь я с каким-то чувством легкости. В Болгарии был один выдающийся революционный деятель — Васил Левский, который, когда освобождал Болгарию от турецко-османского ига, сказал очень интересную фразу, которая мне запомнилась. Мне кажется, она историческая, потому что достаточно реалистичная и релевантная даже в современных реалиях. Он сказал: «Когда мы освободим Болгарию, я поеду в Россию, и буду создавать комитеты там, чтобы освобождать народы, которые не менее наших порабощены». Это 19 век, когда Болгария была под турецко-османским игом, но в 21 веке я могу сказать то же самое. Болгария обязательно избавится от этого зловредного влияния, и Россия тоже станет свободной. Вот о чем я мечтаю.