Лилия Вежеватова: «Нищета, изоляция, смерть – вот что получит Россия в случае победы»
Лилия Вежеватова — одна из координаторок Феминистского антивоенного сопротивления и редакторка газеты «Женская правда». О прорыве информационной блокады и о том, возможен ли в России женский бунт, говорим с активисткой ФАС в проекте «Очевидцы».
Расскажите о себе
— Меня зовут Лилия. Мне 39 лет. В прошлой жизни я была интернет-маркетологом. Занималась привлечением в бизнес денег из интернета. Мы жили в Петербурге. Я стала одной из координаторок феминистского военного сопротивления, движения, которое организовалось 25 февраля, на следующий день после начала полномасштабного российского вторжения в Украину. Сейчас у нас одно из самых заметных антивоенных движений в стране.
Какие акции проводило феминистское антивоенное сопротивление?
— Одна из самых заметных наших акций — это Мариуполь 5000. Это мемориальная акция, связанная с памятью жертв в Мариуполе среди гражданского населения. Когда мы ее разрабатывали, мы советовались на этот счет с украинскими активистками. Они нам дали на нее добро. После этого мы ее объявили не только в Москве и Петербурге, не только в городах-миллионниках, но и в небольших городах. Были установлены импровизированные мемориалы — кресты. Смысл акции был в том, чтобы люди в своем мирном городе выходили из дома и вдруг у себя во дворе натыкались на импровизированную могилу. Такую же могилу, как могилы мирных граждан в Мариуполе, когда люди хоронили своих близких во дворах. Это же такая чудовищная история. Мы проводили «День Беды» 9 Мая. Мы запустили бессрочную акцию — «Женщины в черном». Это большое движение, которое появилось в Израиле и стало международным. Это женщины, выходящие в черной одежде, иногда с белыми цветками в руках и молча стоящие в трауре где-то на центральных площадях своих городов. Если к ним люди подходят и спрашивают, зачем вы тут стоите, они объясняют, что они таким образом выражают траур, молчаливый протест против военных действий. Пока наши доблестные силовики не успели сориентироваться, акции шли вполне бодренько. Люди выходили в разных городах и ничего им за это не было, но очень быстро полиция поняла, что женщина стоящая где-то в черном — это что-то очень-очень опасное. И надо это пресекать. Мы не призываем больше наших активисток и тех, кто нас поддерживает, выходить на улицы. Слишком опасно. Все, что ты делаешь, ты должен делать с мыслью о том, как это будет смотреться в материалах уголовного дела.
Одна из целей ФАС — прорыв информационной блокады. Каким способом?
— Мы делаем стилизованные под WhatsApp рассылки, открытки в «Одноклассниках», с дикими цветочками, но с антивоенным содержанием. Плюс у нас есть, например, такой формат, как газета. Я выпускающая редакторка «Женской правды». Это самиздат. Первый с 80-х, если не ошибаюсь, годов, феминистский российский самиздат. Антивоенная газета стилизована под районную прессу. Ту, что разбрасывают перед выборами по почтовым ящикам. Верстка, визуал всё сделано так, чтобы это максимально было похоже на районную газетку, но при этом содержание её вполне антивоенное. Сами материалы, которые мы готовим, мы стараемся сделать так, чтобы они были действительно интересны нашей целевой аудитории — женщинам старшего возраста. Мы пишем, что «Женская правда» — эта газета, которую не стыдно показать мамам и бабушкам. Газета распространяется также активистками, в партизанском формате. Люди сами распечатывают на принтере газетку, складывают ее и разбрасывают по почтовым ящикам. Оставляют в «Пятерочках» на столах. Люди говорят, что «Женская правда» стала способом начать нормальный диалог впервые с начала войны. Нормальный диалог с мамой, нормальный диалог с бабушкой. Потому что мы делаем всё, чтобы не обвинять, не обзывать. Сложно ожидать какого-то нормального диалога с человеком, если ты ему в лобешник заявляешь, что он фашист. Нам нужно жить со всеми этими людьми. Это наше общество, это наши близкие, это наша страна. Мы ожидаем, что чем больше война будет вторгаться в дома россиян, тем больше у нашего движения будет сторонниц.
Женское сопротивление отличается от мужского?
— Мужчины могут присоединиться к нашему сопротивлению. Их никто не выгонит. Мужчины приходят в наше движение по разным причинам, в том числе связанным с культивирующейся токсичной маскулинностью: не служил — не мужик, не убил — не мужик, не взорвался в танке — не мужик. Им, возможно, сложнее. Каждый делает выбор сам. И тут очень важно, мне кажется, помнить о том, что тебе потом не только детям своим в глаза смотреть, но и себе еще в глаза смотреть, в зеркало, всю оставшуюся жизнь. Она, правда, может быть очень короткая, если ты туда поедешь. Наше общество, по большей части, состоит из женщин 45+. Мужчины умирают раньше, опять же по разным причинам. Их меньше — и в этом есть свои плюсы и свои минусы. Минусы, понятно, что очень легко было сыграть на сентименте. Специалисты говорят о том, что это война пожилых людей. Не молодежь, которая решила себе жизненного пространства отвоевать немножко. База этой войны — воспоминаниях о том, чего уже нет 30 лет. То есть, выросло целое поколение людей, которое не может воспринять мысль, о том, что Украина вообще не существует. Мне 39 лет. Я была ребенком, я училась начальной школе, когда распался Союз. Всю мою жизнь Украина была самостоятельным государством. А люди, которые младше меня, то есть те, кому 20−25 лет, они вообще не понимают, о чем речь идет. Есть и плюс. И плюс состоит том, что женщины более активные, женщины готовы сопротивляться.
Почему мобилизации не спровоцировала женский бунт?
— Тут нужно понимать, что люди обмануты. Людей обманули. Очень сильно обманули и сыграли на самой базовой штуке, в которой мы росли. Это же одна из трагедий, для меня лично. Я из гордой представительницы нации-освободительницы и народа, победившего фашизм, превратилась в того, в кого превратилась. Причем меня никто не спрашивал, согласна я на это, или нет. Люди смотрели много кино. Романтизация геройского подвига. Быть женой солдата, защитника, быть вдовой — это трагическо-страдальческая история. И я ни в коем случае не хочу обесценить тех женщин, которые сами воевали и погибали, теряли мужей, сыновей в Великой Отечественной войне. Это Великая Отечественная война и там, действительно, люди совершали подвиги. То, что сейчас происходит, не имеет ничего общего с Великой Отечественной войной. Чем дольше эта война будет длиться, тем больше будет несогласных. Несогласных даже не с самой войной, а с тем, как используются наши солдаты, наши мужчины в этой войне. А для каких-то национальных республик — это вообще трагедия. Это еще предстоит изучать. К сожалению, я не специалистка в антиколониальном, в деколониальном направлении, в национальных вопросах. Но из того, что я вижу, из того, что пишут и говорят сейчас национальные активисты — для некоторых малых народностей — это драма. У них изъяли треть молодых мужчин. Это приведет к вымиранию народностей. В советское время и так вымерла куча народов в составе нашей прекрасной единой родины.
Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?
Несколько дней было ощущение, что это действительно просто страшный сон. И что сейчас это прекратится, что сейчас что-то произойдет и вот раз, и все прекратится. Опустошенность. Было ощущение, что мир рухнул полностью. Все, что мы знали о себе, как о народе, все, что мы знали о своей истории, все, что мы думали о своих качествах, все это помножилось на ноль. Но у меня такие переживания обычно выплескиваются в действия. Поэтому я вышла 25 числа в Петербурге, когда нас задержали, 900 человек. Потом еще раз, чуть позже. А потом адвокатесса сказала, что наверное, мы не будем ждать. Поезжайте-ка вы, поезжайте.
Почему уехали из России?
Тогда было ощущение полного краха. Всей нашей жизни, всего, о чем мы мечтали все эти годы. Но ведь было же! Я помню, как я в Новосибирске выводила в двенадцатом году радужную колонну на Монстрации. Это было в моей жизни и вдруг бах-трах, все агенты, СМИ закрыли. Короче, говорить ничего нельзя. Всем сидеть и крякать на попе ровно. Поэтому, в том числе, мы уехали. Я хотела увести ребенка. Это было очень важно. Я хочу, чтобы у меня ребенок рос в мире, где не надо зиговать.
Война надолго?
Может быть быстрый сценарий. Быстрый сценарий — это Третья Мировая война, которая, как известно, станет для человечества последней. Это быстрый вариант. Если этого не произойдет, то это долгоиграющая изматывающая вещь. А потом, Россия не сможет победить в этой войне, просто потому, что основания у этой войны выдуманные. Результаты этой войны не могут быть в мире настоящего и вещественного, потому что основания не находятся в мире настоящего. Основания лежат в идеологическом поле. И если в нацистской Германии в тридцать девятом году еще было понятно, что им земли надо было захватить, ресурсы. То, что мы там делаем, это большой вопрос экономический и политический. Что мы там делаем? Для чего сейчас присоединили несколько областей? И любимые вопросы из интернета: и чё? Ну дальше-то что? Ну вот и что, в чем победа России? То есть даже если России удастся каким-то чудом, не знаю, с помощью иранских вооружений, или с помощью еще чего-то захватить Киев, что мы получим в итоге? Помимо изоляции, мы получим еще и огромный регион. Короче, у нас ментов столько нет, чтобы удержать еще и такой регион. Для России в этом нет вообще ни одного плюса. Это потрясающе. Это, мне кажется, первая война, в которой страна-агрессор в случае своей победы не получает вообще ничего. Ни земель, ни ресурсов, ни денег, никаких международных бонусов. Вообще ничего. Только разруха, нищета, изоляция, смерть, гробы, кладбища.
Что могут сделать россияне, чтобы война быстрее закончилась?
Сопротивляться на всех доступных уровнях. Не брать повестку, не ходить в военкомат. Уходить в леса за морошкой или убеждать, отговаривать, уговаривать, раскачивать эту лодку, которая и без того уже течет везде. Раскачивать ее всеми возможными способами. Сказал Путин 195 тысяч зарплаты за месяц каждому мобилизованному — это очень удобно, кстати, если учесть, что средняя продолжительность жизни мобилизованных 14 дней. Надо требовать эти деньги. Надо писать своим депутатам. Надо говорить: а где деньги? Путин обещал 195 тысяч. Где мои деньги? Надо писать жалобы, надо заваливать этот аппарат максимально, нагружать этот аппарат работой. Бить по ним их же оружием. Хотя бы так. Да, мы находимся в условиях, когда мы не можем в открытую ничего говорить и ничего писать, но это не значит, что нужно сложить лапки и ждать пока нас утилизируют в мешке для мусора.
Вернетесь в Россию?
Я бы хотела вернуться в Россию. Это мой дом, моя страна, почему я должна жить где-то. Мне много лет говорят: не нравится — вали! Я до последнего сопротивлялась. Я говорила: почему я должна валить из своего дома? Я не хочу валить. Я хочу, чтобы здесь было хорошо. Ситуация изменилась. Мы не про нечестные выборы сейчас говорим. Мы говорим про то, что мы, практически, устроили геноцид и теперь нужно как-то вместить это в свое внутреннее пространство. Что теперь вот это — моя страна. Вернуться хотела бы. Мне бы хотелось, чтобы у меня все-таки ребенок вырос и получил образование в мире без зиг, без товарища Ленина на Красной площади. Чтобы мир был для него открыт и не был ему враждебен в его голове. Поэтому пусть выучится, станет самостоятельным. Я, возможно, тогда вернусь.
