«Мой “новорожденный” ушел воевать в Украину»

Татьяна (имя изменено) — акушерка, ей 60 лет. В 1995 году уехала из России в Великобританию, теперь живет в Уэльсе. Три года назад хотела вернуться навсегда и попробовать что-то изменить в российском родовспоможении. Но временный визит на родину отбил это желание. А война надломила ее психику. Публикуем ее письмо с небольшими редакторскими правками.

— Я уехала [из России] в 1995-м. Хотелось дать образование ребенку и самой подтянуться по специальности. Все удалось, но жизнь моя разрушена.

Почти три года я не общаюсь ни с дочерью, ни с родными [в России]. За исключением редких телефонных перекличек с сестрой и больной мамой — и только о здоровье. Ни слова о главном. О войне.

«После Бучи я чувствую себя живым трупом»

За Путиным я начала следить с 2020-го — с белорусских событий, когда стало понятно, что белорусов убивают и пытают российские спецназовцы. Открыла Буковского, Новодворскую, Илларионова, Тимоти Снайдера. Многое стало понятно. Но война 2022-го превзошла все страхи и опасения: до последнего верилось, что скоро народ восстанет и «пуКин» сдуется в небытие.

24/02/22 моя жизнь закончилась. Сил ни помогать никому, ни спасать никого, просто нет. Мне стыдно и больно читать истории обыкновенных людей, которые держатся, борются, строят свою жизнь, несмотря на этот ужас и безнадегу. Мне нечем гордиться: Путин взял мою жизнь, мои планы на будущее, мою любовь к стране, к людям, взял и уничтожил одним махом.

Я не имею права жаловаться ни на что. После Бучи я чувствую себя живым трупом, и вылезти из этой темноты у меня нет сил. Да, я не живу «на раше» и не плачу налоги. Это самое маленькое, что я могу сейчас сделать. Хотя бы это.

«Что за страшная карма — принимать в этот мир чудовищ»

По профессии я акушерка — помогать приходу малышей в мир как можно мягче и светлее было моей целью. Недавно один из моих «новорожденных» ушел воевать в Украину — убивать.

Иногда я думаю, кто принимал роды у путинской матери? Если бы она только знала, какого монстра приняла! Также было и с Гитлером — его мать умоляла спасти бездыханного преждевременно рожденного Адольфа. Что за страшная карма — принимать в этот мир чудовищ типа Путина, Чаушеску, Гитлера, Ына…

Путин бомбит роддома, больницы и школы.

Самое страшное для меня — это бездействие и полное отсутствие вербальной отдушины. Абсолютно не с кем озвучить свою боль и негодование по поводу происходящего. Это и есть смерть — одиночество и бессилие.

Я знаю, что мое письмо не опубликуете. Ваши «корреспонденты» — позитивные и сильные люди. Дай бог вам всем пережить все это и дожить до победы — перемоги — Украины. Дай бог и ей освободиться от собственных внутренних идиотов, предающих свою Неньку-Україну и от продажных союзничков.

«Мама сказала, что украинцы тоже не ангелы»

Те [мои знакомые], кто остался [в России], делятся на три категории: рьяные «зомби»; те, кто не согласен с войной, но «Украина/США/Запад сами виноваты»; и те, кто не хочет об этом говорить. Они лучше будут играть на пианино, выращивать лаванду и читать пронзительные стихи Бальмонта. Для меня это — три вида подлости.

Моя дочь, получив топовое образование в UK, живет в Гонконге со своей семьей. Мы не общаемся — скорее всего, по моей вине. Мои родные [в России] ведут себя странно. Большинство из них пережили блокаду Ленинграда детьми. Один из них, будучи в преклонном возрасте, продолжает работать на «Ленинце» — занимает хорошую должность в КБ, производящим летательные аппараты. Он не видит своей причастности к смертям людей от бомбежек в Украине. Когда я позвонила ему в апреле 2022-го, он сказал, что все тела на улицах Бучи — это актеры. Моя тетя — замечательный художник и дизайнер советского фотоаппарата — всегда голосовала за Путина и Жириновского. С ними я не общаюсь совсем.

Моя мама сказала, что украинцы тоже не ангелы, и я долго ей не звонила после этого. Сейчас ее разбил паралич, и я несколько раз звонила ей, чтобы подбодрить на борьбу за выздоровление, но в сердце у меня черно и пусто. В моем сердце больше нет любви, только стыд и ненависть — к себе, к «оркам», к политикам, к идиотам, носящим маски в прямом и переносном смыслах.

Еще есть кузины/кузены, и там полный завал. Один из них — генерал ФСБ на пенсии. С ними я не общаюсь давно.

А вот сестра моя — единственное существо, за которое так больно — она просто не хочет говорить о войне. Все, что мне было нужно, чтобы не сойти с ума, это проговорить хоть с кем-то происходящее, и она отказала мне в помощи. Теперь моя крыша окончательно съехала, и я уже ниоткуда не жду и не прошу помощи. Так что, даже когда я звоню ей из-за мамы, мне от этого становится только больнее и хуже.

Может, она боится прослушки, но она могла бы хоть как-то намекнуть на это. Просто не хотят говорить о самом главном. Просто стараются выжить в этом ужасе.

Кстати, мама не понимает, почему, я не хочу обновить свой просроченный паспорт и приехать навсегда, как планировалось ДО войны.

«Этот упырь стал ломать мне указательный палец»

За несколько дней до даты просрочки моего паспорта я выбралась «на рашу», чтобы в последний раз увидеться с мамой и сестрой. То, что произошло в день моего отъезда [из России], добило меня окончательно. Попрощавшись с мамой, сестра и я сели в такси, нацелившись на вокзал.

Я провела четыре дня с высокой температурой в кровати вместо того, чтобы помогать сестре и посетить значимые сердцу места. Уселась на заднее сиденье машины, потеряла осторожность и привычно выдохнула «слава Украине», как я обычно делаю для самоподбадривания в трудные минуты. Машина резко затормозила и водитель, оглянувшись, начал что-то орать про видеозапись и каких-то друзей, погибших на фронте. Мы с сестрой стали спешно вываливаться из такси и пытаться открыть багажник, чтобы вытащить мой проклятый [чемодан]. Таксист вышвырнул мое барахло и пнул меня в лицо, отправив меня на снег.

Все мои мечты о собственной смелости и находчивости куда-то испарились, и вместо того, чтобы ударить его между ног, я не придумала ничего лучше, чем притвориться мертвой. Моя сестра начала кричать, что он убил меня, но этот упырь решил меня «оживить» тем, что схватил меня за руку и стал ломать мне указательный палец. Просто отводил его вверх к запястью. Наверно, так поступают с арестованными в рашистских сизо, так как это действительно больно. Я не очень хорошо помню, как мы оказались в другом такси и как, в стиле Штирлица, меняли маршрут и закрывали лица варежками в метро.

«Вы — святые мученики, как мало бы вас ни было»

[В Великобритании] у меня нет никакого русскоговорящего окружения. Есть один только абориген — друг, который считает любую войну кошмаром. Но темы ленд-лиза, украденных унитазов, визита [директора ЦРУ] Уильяма Бернса в Кремль в октябре 2021-го и отставки Залужного — эти темы невозможно обсуждать с человеком, который никогда не жил «на раше». Все, на что я могу здесь рассчитывать в плане терапии — это чашка какао и похлопывание по спине, когда слезы уже текут сами.

В одном окне я видела украинский флаг… Когда кассиры в супермаркетах спрашивают меня, не из Польши ли я, и я говорю им правду, они жалостливо говорят: «Народ и правительство — это не одно и то же» и мне не хочется им доказывать, что я виновата в этой войне.

Украина по факту борется против фашизма одна, с микроскопической помощью от некоторых европейских стран. Кремлевская ложь давно пропитала западные СМИ и дипломатические структуры. А количество батальонных тактических групп на границе с Украиной возросло после бесед Уильяма [Бернса] с кремлевскими крысами в начале ноября. Все это должно громогласно озвучиваться во всех возможных средствах информации.

Я очень бы хотела дотянуться сердцем до таких же, как я, которые однако не смогли вовремя уехать. Которые плачут по ночам, которые всем сердцем ненавидят этот режим и не знают, как его уничтожить. Я молюсь за вас каждый день и прошу вас поверить в силу мысли. Ваши молитвы и светлые мысли могут совершить невозможное, и «крысы» сдохнут, и Крым вернется в Украину. Простите всех тех, кто не разделяет ваши страдания. Вы и есть святые мученики, как мало бы вас там ни было.