Михаил Шац: «Украина уже победила»
Михаил Шац – веселый, драйвовый ведущий развлекательных шоу: «О.С.П.— Студия», «Хорошие шутки», «Слава богу, ты пришел!» и многое другое. В конце 2011 года он оказался одним из лиц политического протеста. Шацу и его жене, соведущей Татьяне Лазаревой закрыли дорогу на ТВ. А потом стали выдавливать из страны. Сегодня он стендапер, эмигрант и «иноагент». Во что переродилось развлекательное телевидение и как репрессивная машина не замечала стендап – Михаил Шац рассказал «Очевидцам».
Расскажите о себе
– Михаил Шац. Стендап-комик.
Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?
– На самом деле, я ложился спать уже с ощущением, что война будет. И поэтому, когда проснулся в 7 утра, сразу залез в телефон и узнал все, что произошло. Иллюзий практически не было. Я не знал, как действовать абсолютно. Но я точно знал, что этот этап жизни подошел к концу. Можно как угодно называть это – водоразделом, или еще как-то, но тем не менее, я просто знал, что прежняя жизнь закончена.
Изменилось ли у вас за эти месяцы отношение к войне и жизни?
– Что касается войны, у меня всегда было к ней отношение одинаковое. Я ее не приемлю и считаю самым большим злом в истории человечества. Тем более война, которая сгенерирована искусственно. Что касается моего принятия жизни в течение этого периода, то, наверное, можно сказать, что я каждый день пытаюсь понять смысл своего существования, и собственно, это главное. В этом смысле, я не могу сказать, что я иду последовательно по прямой дороге. Скорее, это какие-то горки, но в целом, я, наверное, сейчас больше понимаю, чем 24-го.
Как вы в творчестве реагируете на происходящее?
– Ну, слушайте, я занимаюсь стендапом – это, вообще, комедия. Здесь получается комедия трагедии. Конечно, она не может быть оторвана от реальности, если ты хочешь делать честное творчество. Я шучу не о том, как всем плохо, а скорее о том, как мне плохо. Поэтому, я имею на это право. Меня самоирония всегда спасала, в течение всей жизни. В общении с людьми я черпаю силы. Просто потому, что больше негде.
Вас признали и “иноагентом”. Не видите параллелей с семейной историей репрессий?
– Нет, не нахожу. Я думаю, что мама довольно быстро пережила этот период жизни, в том смысле, что он у нее был конечный. Она пострадала не напрямую по делу врачей, но это был рикошет от этого дела. Она закончила с отличием институт, но так совпало, что это было в 1952 году. В общем, еврейских врачей тогда вообще не жаловали. По этой причине она получила распределение в Казахстан. Это не была ссылка в прямом смысле этого слова, но это был результат. Она в Казахстане познакомилась с папой в конце концов, именно там они поженились. Потом она смогла вернуться в Ленинград. Я к тому это все говорю, что в моей перспективе нет окончания.
Я абсолютно четко понимаю, что я признан врагом государства. Все законы, касающиеся меня, теперь направлены на то, чтобы выдавить меня из страны. Я поражен во многих правах, и собственно, я понимаю, что никакой деятельности в России для меня невозможно. Я ничего не могу делать по этому закону там. Даже просто заниматься бизнесом они мне тоже практически запрещают, потому что они лишают меня налоговых, положенных мне, прав, делая этот бизнес просто нерентабельным в целом. Кроме того, мне запрещены все публичные выступления в России. Любой мой стендап – это и есть публичное выступление.
Почему вы вступили в координационный совет оппозиции?
– Видите ли в чем дело, говоря о том решении, уж поверьте мне, я точно не осознавал всех далеких последствий. Это было эмоциональное решение. В целом, мы вообще не расценивали его, как старт некой политической карьеры.
У нас никогда не было никаких политических амбиций. То есть, то что мы сказали, сказали с точки зрения рядовых граждан, поэтому оценивать все эти события потом было невозможно. Но мы не представляли себе этого. Поэтому, высказались и высказались. Можно гордо сказать, что мы не жалеем. можно сказать, что, да, жалеем, что так все сложилось. Но, в целом, наверное, честнее будет ответить, что да, жалеем. Но, как мне кажется, сейчас оценивая последние прошедшие 10–11 лет, по-другому и быть не могло.
Почему вы стали стендап комиком?
– Во-первых, так сложились обстоятельства. Меня туда тянет абсолютно естественно. Почему я перепрыгнул через Comedy? Потому что там вообще не было места мне. Кроме того, он стал каким-то гламурным. Мне это всегда претило. Мне был заказан путь на телек, а здесь вот, пожалуйста, выходи на сцену, там микрофон, говори. До определенного момента это вообще почти никто никак не контролировал. Поэтому я пошел туда. Но это длинный путь. Я прошел всего пять лет в нем, а там десятилетия занимает становление. Где-то перед смертью, я думаю, стану полноценным.
Во что превратился российский юмор на телевидении?
– Я приблизительно понимаю, во что превратился КВН, я понимаю, во что превратился Comedy [Club]. Это пример того, когда некие сферы закрыты для обсуждения полностью, наглухо. Соответственно, все это идет в сторону того, что разрешено. Разрешено не так много, поэтому они пытаются конкурировать в том, кто будет смешнее в простых бытовых сферах, на темы которых можно шутить.
Понятно, что это выглядит странно, особенно сейчас, когда идет война. Потому что, оно должно быть для людей, а они же понятно для чего существуют. Они создают иллюзию у населения, что все нормально: вот телек, вот можно вечером посмеяться, посмотреть новости сначала, Владимира Соловьева, а потом посмеяться. Война где-то там, и не война совсем, а так. Я абсолютно уверен в том, что существуют методички. В этом смысле у меня нет ни малейшего сомнения. Это правда, они есть. Я это знаю точно абсолютно, по контактам, которые [есть] у меня. Они существуют. Им говорят, что вот об этом хорошо бы сказать, и вот об этом, а вот здесь позиция такая нужна. И это уже, так сказать, авторская работа, которая идет в этом направлении.
Кто победит в войне?
– Мне кажется, Украина уже победила, потому что она разрушила планы, на которых была построена вся философия этой войны, быстрой, победоносной, подтверждающей величие режима, страны, государства, как угодно можно назвать. Эти планы разрушены абсолютно. Это первое, и второе – Украина была и останется государством, потому что план был разрушить ее как государство. И в этом смысле эти планы разрушены, и Украина одержала победу уже. Я, естественно, не могу сказать, в каких границах, что станет в итоге. Это вопрос не ко мне. Но, в основе своей, я считаю, что это главное.
Что будет с Россией и Украиной после войны?
– Я вижу два абсолютно полярных сценария развития этих государств. Если для Украины я вижу мощный экономический рывок, восстановление, строительство государственной надстройки, ее модификации и так далее. То есть, это понятный план. В России я не вижу ничего хорошего в развитии, в перспективе. Несомненно, это финал. Может, это полуфинал, но во всяком случае это точно разрушение империи. Мы это видим.
Было немного наивным, наверное, в августе 1991-го считать эти три дня финалом империи. Потому что, казалось бы, вау! Как же так? Говорили, что империи рушатся десятилетиями. Собственно, историческая наука подтверждена очередной раз. Да, они рушатся десятилетиями, а, может быть, и столетиями. Мы не можем пока ничего сказать на эту тему. Какой-то этап разрушения этой империи мы видим. Российская империя все равно реинкарнировалась в Советскую империю. По сути, это не было разрушением империи, просто очередным этапом.
Вот сейчас мы видим уже разрушение.
Какое будущее нас всех ждет?
– Это вопрос, да. Не знаю я, какое вас будущее ждет, друзья. Я не могу вам сказать ничего ободряющего и быть в чем-то уверенным в целом не могу. Я просто строю очень короткие перспективы. Я хочу сейчас закончить этот тур и вернуться домой в Тель-Авив. А дальше не знаю. Дальше Новый год. Короче, вот какими-то такими отрезками.
Я уверен, что вся эта штука довольно серьезная и травматичная. Последствия этой травмы будут нас преследовать до конца жизни. Где бы мы волей обстоятельств ни оказались в финале этой истории. Это такая борьба с самим собой, с обстоятельствами, которую надо вести, если ты хочешь достойно для себя прожить остатки того, что осталось.
