Илья Яблоков: «Признать войну — выйти из зоны комфорта»

Илья Яблоков родом из Томска, закончил исторический факультет ТГУ, сейчас преподаватель Шеффилдского университета (Великобритания). Автор книги «Русская культура заговора». Являясь медиаэкспертом в сфере влияния российской телепропаганды, зная ее механизмы, он тем не менее, не может найти в вопросе о войне взаимопонимания с самыми близкими людьми, не может их ни в чем убедить. 24 февраля раскололо и его семью. «Очевидцы» – истории людей, жизнь которых изменила война.

Расскажите о себе.

— Илья Яблоков, преподаватель университета Шеффилда

Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?

— Очень много нецензурных слов, потерянность, злость от того, что я не могу ничего сделать, неспособность изменить ход истории, этот курс, и неспособность написать, найти слова своим друзьям, которые живут в Украине. К сожалению, я до сих пор не нашел правильных слов. Иногда я вижу по каким-то лайкам, по каким-то комментариям, что некоторые из этих людей все еще мои друзья, но я не могу найти правильных слов, чтобы сказать им, насколько мне жаль оттого, что происходит, потому что это все равно никоим образом не компенсирует то, что они переживают. С несколькими я поговорил, но у меня очень много друзей. Я занимаюсь академической наукой уже много лет, ездил в разные летние школы постсоветского пространства, там было огромное количество людей из Украины. С кем-то я переписывался в первые дни и было понятно, что мы «on the same page», как говорится в английском языке, но есть ещё огромное количество других ребят… Кому-то я попытался написать, получил ответ: «Убегаю от ваших орков» — от моего приятеля из Харькова, кому-то я уже потом не мог подобрать правильный регистр правильных слов, чтобы с ними поговорить.

Чувствуете вину или ответственность за происходящее?

— Я долго думал об этом. По идее оно у меня должно быть, потому что действия каждого человека могут что-то изменить. Если бы у нас действовали много миллионов, мы бы могли, наверное, что-то изменить. С другой стороны, я пытался что-то делать, как-то в чем-то участвовать, в каких-то дискуссиях, в каких-то демонстрациях в двухтысячных, две тысячи десятых. Это не помогло. Я старался не молчать и говорить о том, чем я занимаюсь, что я делаю, как я понимаю то, что происходит в России. Наверное, тех усилий, которые я сделал было недостаточно и, соответственно, мне кажется, что отчасти я тоже в этом виноват. С другой стороны, говорить о том, что мы виноваты — я или вы — это немного, мне кажется, снимает вину с тех, кто это всё начал. Поэтому какая-то доля вины, наверное, в этом есть, но все-таки со времен начала войны, когда я действительно думал, что это моя вина, и действительно очень сильно по этому поводу переживал, теперь мне кажется, что, если эта доля есть — она минимальна.

Кто виноват в том, что жизни миллионов разрушены?

— Руководство России, «establishment» — назовём это так, люди, которые так или иначе получают бенефиты от того порядка и тех правил игры, которые есть в России. О том, какая вина обычного человека. Мне кажется это все-таки момент самоцензуры, компромисса, потому что мы сами себя цензурируем — мы не говорим о том, что происходит, мы идем на компромисс, нам кажется, что таковы правила игры и лучше здесь молчать, коррупция работает, помогает нам как-то эффективно решать наши проблемы, и пусть она будет. Но мы забываем о том, что и снизу, и сверху эти правила, эти компромиссы, эта самоцензура как раз приводит к коррупции, разрушению, гниению всей вертикали условной власти, на вершине которой сидят люди, которые понимают, что именно так работает система, что за то, что они сделают им ничего не будет. Соответственно, люди, которые, условно «establishment» — условные медийные, политические и академические элиты, которые получают бенефиты от того, что Россия работает именно так — они в этом и виноваты.

Что не так с Россией?

— Ответ ученого — это неразвитость институтов гражданского общества, это развилки, которые мы прошли, как общество, и те политические кризисы, в которых гражданское общество повело себя не очень правильно, ошиблось. Не знаю, расстрел парламента в девяносто третьем году, суперпрезидентская власть по конституции 93-го года, выборы 96-го года — можно перечислить огромное количество развилок, в которых мы смолчали, мы недостаточно громко говорили, мы сделали неправильный выбор. Огромное количество тех граждан, которые сегодня, например, голосуют против Путина, в девяносто девятом году совсем по-другому на него смотрели и голосовали за. То есть они сделали, в свое время, неправильный выбор. Странно было бы ожидать хорошо развитого гражданского общества от постсоветского гражданина. Все-таки за 70 лет советской власти вытоптаны, выкорчеваны и уничтожены довольно многие базовые принципы понимания того, что такое гражданин поэтому, когда обычный россиянин в 92−93-ем сталкивался с некоторым количеством проблем и вызовов то, конечно условная коррупция, взятка и прочее были, наверное, довольно очевидным и эффективным способом решения тех проблем, которые были. А с другой стороны, все-таки влияние телевизора и журналистики было большое. И журналистам верили, как верят сегодня телевидению, и считали, что, если люди по телевизору говорят так, значит оно действительно так и есть. Ну, и, конечно же, последствия советского общества — у большинства населения все-таки было недостаточно развито критически мышление и восприятие того, что происходит вокруг. В связи с этим были сделаны как раз те ошибки, за которой мы сегодня платим как общество.

Почему люди так верят ТВ?

— Это хороший вопрос. Во-первых, это картинка. Она захватывает сознание, она очаровывает и довольно просто позволяет убедительно объяснить какие-то вещи огромному количеству людей. Есть понятие медиа эффектов, если уж говорить совсем об академических вещах, когда на мозг человека оказывает влияние та визуальная и текстовая информация, которая производится. Я думаю, что ещё один фактор — это доверие к прессе с советских времен и доверие к журналистам, как к людям, которые одни из немногих в советском союзе могли сказать правду. И вторая вещь — это единственный, наверное, в большой стране источник информации и сплочения общества как такового. Россия как государство, как общество, как нация фактически не сложилась. Практически ничего не роднит томича с калининградцем. И те программы, те шоу, этот способ донесения информации, который избрал телевизор или люди управляющие телевизором, или журналисты, производящие контент для телевизора — это было тем немногим, что помогало донести единый message, какие-то единые смыслы и достаточно унифицированную информацию для большинства граждан, населяющих территории России. В Великобритании, например, при том, что эта страна намного меньше, люди опираются на локальную прессу и ставят под вопрос действия местных властей, читают газеты, смотрят местное телевидение, даже если это, например, «BBC-Йоркшир» — всё равно у них есть интерес в местной повестке. В России, как мы знаем, интерес к местной повестке был, но поскольку он, в какой-то момент, начал становиться угрозой для властей, местная повестка стала замещаться той самой телевизионной повесткой, которую сегодня мы называем чистой, безусловной пропагандой. Эта унифицированная информация стала единственным источником понимания мира, понимания страны, той условной «нации», общества и доверия, к слову, сказанному с телеэкрана, которое пытается создать кремль.

Что делать?

— Я долго думал о том, что я могу сделать в ситуации сегодняшней войны. У меня нет достаточно сил, чтобы остановить эту войну. У меня есть силы и возможность говорить, доносить свою точку зрения. У меня есть некоторое, назовём это экспертным знанием, которым я могу делиться. Мы должны готовиться к тому, что будет после этой России, которая сегодня воюет с Украиной. Мне кажется, что главная цель и главная задача всех думающих россиян понять, как не допустить тех ошибок, когда мы будем создавать новую Россию. Когда путинская Россия уйдет, а она уйдет безусловно, что мы будем делать, как нам демократизировать страну, как нам не допустить тех самых ошибок, которые допустили наши соотечественники в 90-е и двухтысячные, как нам сделать так, чтобы Россия действительно была страной комфортной и безопасной — вот об этом мы должны думать, об этом мы должны размышлять, разговаривать, цивилизованно дискутировать и надеяться на то, что вскоре это все закончится.

У России есть будущее?

— У России есть будущее. Это будущее должно быть куда менее централизованным, куда менее зафиксированным на Москве, более сфокусированным на человеке и на гражданине. То есть мы должны убрать власть и влияние, которое имеет сейчас Москва и федеральный центр — оно должно быть намного более распространено горизонтально. Люди на местах, в городах, в областях даже должны получить намного больше власти чем сейчас есть у них. И это та Россия, которая действительно сможет существовать гармонично и не вредить странам окружающим её.

Ваши близкие разделяют ваше отношение к происходящему?

— Моя семья расколота. С моим мнением я нахожусь в меньшинстве в моей собственной семье. Мои многочисленные родственники занимают, к сожалению, либо позицию «Не все так просто», либо занимают откровенно антиукраинскую позицию. Люди сейчас находятся под очень серьезным влиянием этих месседжей, этой индоктринации — то есть промывки мозгов. Люди видят только одну перспективу, люди не готовы сейчас разговаривать о том, что они могли заблуждаться. Я пытаюсь говорить, я пытаюсь делиться какой-то альтернативной информацией. Сапожник без сапог — человек, изучающий пропаганду, не может донести до своих ближайших людей, что-то, что они видят, то что, они потребляют — это пропаганда, что конечно разбивает мне сердце. Когда все началось, я позвонил, попытался поговорить, услышал шаблоны, и мы договорились, что мы не говорим об этом вообще. К этому нельзя привыкнуть, люди, которые самые близкие, с ними хочется обсуждать все, и когда я с ними не могу говорить о том, что я вижу вокруг, что моих друзей в Украине бомбят, я им об этом говорю, я этой болью хочу поделиться, но из-за того, что мы приняли такое решение, что мы не говорим… Это очень тяжело.

Есть ли надежда, что не понимающие сегодня когда-то что-то поймут?

— Я думаю, что они прекрасно всё понимают сейчас. Просто, опять же, советская привычка — молчать и не делиться. Мем «все всё понимают». Всё-таки признание того, что действительно происходит в Украине — это выход из зоны комфорта, который глубоко травмирует. Подчеркну это слово, жирно выделю: глубоко травмированное российское общество не готово себе позволить выход из зоны комфорта. Лучше жить в забытьи, в делириуме, лучше жить в отрицании реальности, а уже потом справиться с теми сложностями, которые навалятся. Это такое ожидание, оттягивание очень болезненных мер. Психологически, я думаю, такие вещи должны происходить, если мы берем индивидуального человека, под присмотром врачей. У России таких врачей нет.