«Я мечтаю вернуться…» Голос очевидца из Гостомеля

Это история Натальи Сычевской, беженки из Украины. Ей 21 год, она студентка Киевского медицинского университета, фармацевт. Жила и работала в Гостомеле.

— Я работала в аптеке, она была в торговом центре, там было много других магазинчиков и супермаркет. Снимала комнату в доме у одной женщине, прямо напротив работы. Ночью 24 февраля проснулась от звуков взрывов. Было 5 утра. И почти сразу позвонила сестра.

Она с семьей живет рядом с границей с Белоруссией. Сестра сказала, что над ними пролетают самолеты. Муж у нее работает в полиции, его сразу вызвали по тревоге. Он сказал, чтобы сестра взяла детей, им 4 и 6 годиков, и ехала в село Кованка к родителям. Они там, мол, бомбить не будут. Там сейчас безопаснее.

Я не знала, что мне делать. Гостомель, он от Киева — 20 минут на маршрутке. Дорога от Киева и потом три развилки — на Гостомель, на Бучу и на Ирпень. Все это очень близко. Мне надо было идти на работу к 8 утра. Управляющий написал, что сегодня можно открыться в 9 часов.

Когда я пришла к торговому центру, где моя аптека, там была гигантская очередь в супермаркет. Люди скупили почти все продукты за пару часов. Открыла аптеку. Через 5 минут в ней было человек 30. Покупали все: обезболивающие, бинты, антибиотики, пластыри… Через два часа у меня была месячная выручка.

Когда пробивала последний чек, раздался свист совсем близко и потом что-то ухнуло.

Ко мне зашли люди и сказали, что они закрывают торговый центр. Надо уходить. Здесь небезопасно. Я забрала выручку и вышла на улицу. От жилого района, что в конце Гостомеля, шел густой дым. Наверное, звук мы слышали от снаряда, который попал туда.

Пришла домой. Спросила хозяйку: что теперь делать? Она сказала, что дом не бросит. Забор кирпичный, продуктов достаточно, переждем. Люди вообще не хотели уезжать. Я тоже. Два дня я просидела дома в подвале, не зная, что делать. Бомбили все время. Бежать? А, может, все кончится завтра, а мне же на работу… Над нами пролетали самолеты. Они летели на Киев. И вертолеты, около тридцати штук.

Мы постоянно слышали взрывы. От одного выбило все окна в доме. Мне позвонила сестра и сказала: что ты сидишь, хватай самое необходимое и выбирайся! Я взяла аптечку, какие-то вещи, документы. Немного денег. Выручку у меня, к счастью, приехали и забрали накануне. Вышла на улицу и поняла, что дороги взорваны и выезда больше нет. Мост через речку Ирпень взорвали у меня на глазах.

Пошла к знакомым, они жили в пятиэтажке, узнать, как можно теперь выбраться. Но все, кто не уехал из этого дома, сидели в подвале. Там было человек 50. Знакомые сказали, чтобы я оставалась с ними, везде сейчас опасно, а уезжать поздно.

Мы думали идти на стекольный завод. Там было бомбоубежище и очень много людей пряталось. Но все решили, что если будут взрывать, то завод взорвут раньше, чем жилой дом. Как стратегический объект. И я осталась. Там были бетонные стены и земляной пол. Все спали прямо на полу. Электричество отрубилось на третий день. Газа тоже не было. Но хуже всего, что не было воды. Запас быстро закончился. Один мужчина нашел трубу, и мы начали брать воду для отопления, что из батарей. Но и ее было мало. Вода была плохая, мы старались ее кипятить на кострах.

Сначала были продукты, что люди взяли с собой. Потом осталась только гречка. Но ее негде было сварить.

Ночью мы развели костер и сварили ее. В жизни не ела ничего вкуснее. Воздуха не хватало, но выходить мы боялись и делали это очень редко. Слышно было как наши перестреливаются с русскими совсем рядом. Детям разрешали подходить к выходу и там рядом с ним поиграть, чтобы они через него подышали воздухом. Мы сидели в подвале 10 дней. Продуктов уже не осталось совсем. По ночам мужчины делали вылазки в тот самый торговый центр, где был супермаркет, чтобы раздобыть в нем еды. Мы каждый раз боялись, что они не вернутся. Однажды к нам пришли наши военные. Мы стали спрашивать их, как нам выбраться. Они сказали, пока никак, обстреливают все время.

Они установили на крыше нашего дома какое-то орудие (я не знаю названия), чтобы сбивать вертолеты. И мы поняли, что теперь в ответ наш дом станет мишенью для русских. Какой-то снаряд задел дом. Все затряслось, даже земля, я подумала, что дом рухнет. Было очень страшно. Но нет, только один вход завалило. Всего их было три. Тогда мы сделали собрание и решили выбираться, потому что следующий снаряд и нас всех может здесь засыпать. К тому же пропала и связь. До этого мы посылали гонца с рюкзаком на стекольный завод, там было электричество, чтобы подзарядил все телефоны. Мы могли звонить родным и друзьям, и могли сообщить, если бы нас завалило или были бы раненые. Но когда пропала и связь, решили уходить. Но как?

В последний день со стекольного пришел парнишка. Он был в форме, но не военный, без оружия, только с рацией. Лет двадцати четырех. Сказал, что будут нас выводить, но только женщин и детей. Они связались с кем-то по рации, для нас подогнали три автобуса. Но близко они подъехать не могли, до них надо было пройти под обстрелом четыре километра. Военный сказал, что ВСУ какое-то время нас будут прикрывать огнем. Мы построились у дома. Одна семья бездетная была с собакой средних размеров. Она с ними в подвале все время была. Он женщине: «С ума сошла! Людей бы всех поместить. Какая собака!» Она в слезы. Взяла ее на руки: «Я так с ней, на руках. Она не помешает. Иначе я здесь с ней останусь». Он опять связался с кем-то по рации. «Все войдем».

И мы пошли. Было очень страшно. Наша колонна была хорошей мишенью для самолетов. Он сказал, чтобы все отключили телефоны. Запеленгуют большое скопление сигнала. Я помню взрывы и свист снарядов. И прямо у дороги сгоревшие машины с трупами внутри. Из других подвалов выбирались люди и присоединялись к нашей колонне. С одной девчушкой случилась истерика. Она кричала: «Мама, нас всех убьют, мы не дойдем!» Парень, что нас выводил, успокаивал ее, гладил по голове, дал конфет, говорил, что все с нами будет хорошо. Когда переходили мост, он сказал нам смотреть налево, направо голову не поворачивать. Я не знала, куда ставлю ноги и смотрела налево, на поле. Направо был Ирпень. Не знаю, что там мы могли увидеть… Потом взрыв раздался совсем близко. Мы попадали на землю. Я закрыла лицо руками и лежу. Все вокруг лежат.

Вдруг слышу: «Огонька ни у кого не найдется? А то мне так страшно, что закурить хочется». Это наш проводник пошутил.

Поднялись. Пошли дальше. Никого не убило, пока мы шли. Только одного мужчину ранило. И мальчишке рассекло осколком ухо.

На автобусах под обстрелом мы доехали до Киева… Добрались мы до Киевского вокзала. Народу много. Все семьями или группами. Я одна сижу и не могу поверить, что выбралась. Куда дальше? Села в ближайший поезд, он ехал в Луцк. Решила ехать к моей коллеге. Я ее почти не помнила, мы и виделись пару раз. Но когда я написала в наш корпоративный чат, что выбралась, она ответила мне в личку: приезжай, живи, сколько хочешь. И я поехала к ней.

В поезде какая-то незнакомая женщина начала мне свою историю рассказывать: она с мужем и сынишкой едут в Ровно. Там поживут. Может, дальше в Польшу поедут. Да пока доедут, война-то, конечно, кончится, и надо уже будет возвращаться. Рассказывает и протягивает мне бутерброд. И тут впервые за все дни с начала войны я заплакала. Она говорит мужу: «Дай Наташе бутылку воды». Он мне на колени что-то положил. Я смотрю, а вместе с бутылкой 500 гривен лежит… Да что вы, не надо, говорю… Я же не нищая. Я просто грязная. Второй раз заплакала под душем. Уже в Луцке. Все это время негде было помыться. Просто стоять под теплой водой — это счастье.

Странно было ходить по Луцку, там люди гуляли и пили кофе в кафе, как будто ничего не случилось. Туда война не дошла. Но через неделю и там стали бомбить. Война догнала меня. И я решила бежать дальше, в Польшу. На микроавтобусах добровольцы вывозили тех, кто хочет уехать. Водитель сказал: «Кто может заплатить, давайте, сколько можете, на бензин. Кто не может, так садитесь». Я дала 100 гривен. Еще две женщины — по 50 дали. Он записал наши фамилии в тетрадку и кто сколько дал… В Польше меня больше всего поразили люди. Там очень много беженцев уже было. Но каждому старались помочь. Никому не отказывали. Видно было, что из последних сил стараются помочь всем. Я поехала в Краков. Думала, там, может, поменьше людей. А там на вокзале раздавали листовки приезжающим: «Краков переполнен, забит до отказа, нету возможности больше никого принимать. Если можете, поезжайте дальше».

У меня денег хватало только на автобус. Села на ближайший автобус и через 28 часов была в Риме… Все время я пыталась связываться со всеми, кто остался в Гостомеле.

Когда освободили Бучу, мне сказали по телефону мои знакомые, что Паши больше нет. Это один парень, я его знаю, 25 лет ему. Я спросила: как это нет? Его нашли со связанными руками и пулей в затылке.

Он жил с родителями в селе Здвижовка недалеко от Гостомеля. Долго не брала трубку моя квартирная хозяйка. Я стала опасаться, что и их больше нет. Она оставалась в доме с сыновьями и дочкой, когда я ушла. Обрадовалась, когда, наконец, услышала ее голос. Она рассказала, что в ее дом попал снаряд. Но они все живы. Их там не было в тот момент. Оккупанты въехали в их двор на танке прямо через кирпичный забор. С ними вошли автоматчики. Сказали, чтобы все уходили из дома. Всех сгоняли в подвал в доме по соседству. Рассказывала: «Мы еще не вышли, они шарили по шкафам в поисках продуктов… А когда освобождали нас, в дом попал снаряд, и от него ничего не осталось».

Теперь они живут неподалеку, в доме дочери. Там тоже все разграбили, но стены целы и крыша есть. Нашлись и мои знакомые, с которыми я провела десять дней в подвале и выбиралась под обстрелом. Рассказывают, что в доме неподалеку от того, где мы прятались, когда люди вернулись, не было ни одной квартиры с целой входной дверью — все были выбиты прикладами. Все, что можно было вынести, унесли. Там хозяйничали кадыровцы. Все загажено было. Они мочились прямо на пол и гадили на кровати, и размазывали фекалии по стенам.

До сих пор мне каждую ночь снятся кошмары. Чаще всего, будто на меня летит снаряд, я слышу его звук и знаю, что мне нужно отбежать в сторону, я успею, спасусь… И не могу сдвинуться с места. Стою и жду, когда он меня убьет. И просыпаюсь. Зеленский, по-моему — просто хороший человек. За два последних года, что я там живу, не знаю, его ли это заслуга, но Гостомель преобразился. Парк, кафе, магазины, дороги… Правда, их разбомбили теперь… Вся молодежь и так была за него. Старшие не все, не доверяли многие. Как его только не обзывали! Чаще всего — клоун. А сейчас все за него. Еще до выборов его спрашивали, каким президентом он себя видит, и он сказал тогда: «Когда я приду к власти, меня будут обливать грязью. Затем станут уважать. Когда я уйду, все будут плакать».

Я мечтаю скорее вернуться. Поеду в Киев, как только смогу. Нет, у меня там никого нет. И работы теперь нет. Но надо доучиться в университете. Мне полтора года осталось. Я почти половину кредита выплатила за квартиру в строящемся доме. В декабре должны были сдать. Не знаю, как теперь дальше будет… и уцелел ли этот дом. Уже пробки по направлению к Киеву. Люди возвращаются. Мама говорит, чтобы пока сидела на месте. С таким трудом выбралась, не хватало, чтобы вернулась, и убили. Пока война не закончилась, нигде не может быть безопасно в Украине. Что Путину еще в голову придет…

Записала и перевела с украинского Инга Пелинягра.