Евгения Чирикова: «Зло клеймит меня своим врагом»

Евгения Чирикова, координатор проекта «Активатика». Заочно арестована в РФ по пяти уголовным делам. Внесена в России в список террористов и экстремистов. Неделю назад к родителям Евгении силовики нагрянули в 6 утра с обыском. Уехала с семьей из России еще после присоединения Крыма. Антивоенная активистка. С командой «Активатики» сняла фильм «Узники» о похищениях гражданских лиц с оккупированных украинских территорий.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Евгения Чирикова, я гражданский активист. Сейчас я активно занимаюсь помощью Украине, гражданским украинцам, которые находятся в российских концлагерях и на оккупированных территориях.

Но до этого у меня богатая биография. Когда-то у нас с мужем был свой бизнес. Я была исполнительным директором компании «Электроэнергетика защиты от помех». Мы занимались довольно сложной инженерией и инженерным консалтингом.

Далее я узнала, что вырубают мой любимый Химкинский лес рядом с моим домом. Как раз тогда я забеременела, отвлеклась от бизнеса, и это была новая страница в моей жизни.

Я начала заниматься совершенно новым для себя делом: организовала вместе с мужем и друзьями первое гражданское движение в защиту Химкинского леса. Нам даже удалось в 2010 году вместе с замечательными оппозиционными политиками организовать большой митинг на Пушкинской площади. Там пел Шевчук. Это было важное событие для гражданского общества России.

После митинга президент Дмитрий Медведев вынужден был остановить проект трассы Москва—Санкт-Петербург на полгода. Это нас всех очень вдохновило. Мы стали заниматься помощью другим гражданским группам, организовали медиапроект «Активатика», чтобы давать голос активистам.

Естественно, мы вовлеклись в движение за честные выборы, очень активно в нём участвовали.

Потом случился Крым. Для меня это был шок и неожиданность. Я это не приняла. В то время я была избранным членом Координационного совета оппозиции, вместе с Борисом Немцовым, Алексеем Навальным.

Я поняла, что нам не дадут просто продолжать нашу деятельность, помогать гражданскому обществу и гражданским активистам в 19 регионах, с которыми мы работали. Мы решили, что не хотим платить налоги и жить в стране, которая начала такие агрессивные действия против соседнего государства, захватив его территорию.

Для нас это было как гитлеровская Германия. Мы нашли возможность переехать в Эстонию, где продолжили активную гражданскую деятельность, помогали активистам, продолжали проект «Активатика».

Переломным моментом для нас стало агрессивное вторжение в Украину. Это был очень тяжёлый момент, но мы быстро осознали, что находимся в уникальном месте для помощи украинским беженцам. Мы активно этим занялись.

Вы с командой «Активатики» сняли фильм «Узники». Расскажите, как вы узнали о похищенных украинцах.

— Практически с самого начала агрессивного вторжения, когда мы помогали украинцам, мы задумывались, что происходит с теми, кто не прошел фильтрацию. «Активатика» стала первым ресурсом, который сообщил о фильтрационных лагерях. Для меня это был полнейший шок — что такое вообще может существовать. Людей фильтруют, это настоящий фашизм.

Мы задавались вопросом, что стало с теми, кто не прошел фильтрацию. Таких людей было немало, судя по рассказам очевидцев и украинских беженцев, с которыми мы работали.

Со временем, поскольку мы активно занимаемся помощью политическим заключенным в России, у нас есть адвокаты, которые работают и с украинцами, попавшими в российские тюрьмы. Часто украинские беженцы обращаются к нам за помощью, если их близкий оказался в заключении.

Ситуация украинских заключенных значительно хуже, чем у российских: они лишены всяких прав, а условия их содержания еще более тяжелые.

Сначала мне казалось, что речь идет о десятках случаев. Но потом, когда мы начали серьезно разбираться в этой проблеме, выяснилось, что ситуация намного масштабнее. Мы, например, пытались помочь в обмене Татьяны Плачковой — героини нашего фильма. Но вместо обмена её доставили в больницу уже в коме после пыток в российском СИЗО. Там она умерла.

Это был для меня большой шок. Я ставила себя на место Татьяны: ей около 50, как и мне. У неё была семья, любимое дело — небольшой ресторан в Мелитополе. Она помогала людям, была очень тёплым человеком. Её вместе с мужем просто похитили из дома путинские силовики.

Мы начали плотнее разбираться с этой темой, сотрудничать с украинскими правозащитниками из организации «Центр гражданских свобод». Из общения с ними мы поняли, что проблема огромная.

По данным украинских правозащитников, минимум 7 тысяч гражданских украинцев находятся в российских тюрьмах и специально созданных концлагерях. Они подвергаются пыткам и находятся в нечеловеческих условиях, как, например, в Таганрогском СИЗО-2, где умирают от истощения. Там средний вес заключенного составляет около 40 килограммов.

Кроме того, тысячи гражданских украинцев остаются на оккупированных территориях в пытках и подвалах, где их судьба неизвестна. Мы знаем о части из них, но реальный масштаб этой трагедии никто не знает.

Зачем Россия похищает гражданских лиц из Украины?

— Это, к сожалению, не ново. Такое поведение типично для российской власти на оккупированных территориях. Я сравниваю это с террором, который они устраивали в балтийских странах. Живу сейчас в Эстонии, и здесь сохранились свидетельства того, что вытворяли оккупанты. Есть люди, которые пережили этот ужас, и они делятся информацией.

У меня сложилось впечатление, что всё происходит по сталинским методичкам. Оккупанты заходят на территорию и точно знают, кого им нужно брать. Они целятся в социально активных людей, тех, кто оказывает помощь другим, кого можно назвать системообразующими личностями. Это люди с чувством собственного достоинства, которые ощущают себя гражданами. Такие люди — главные враги для российского режима.

Их цель — подавить местное население, заставить его подчиняться. Это не связано с созданием «обменного фонда», а направлено на создание атмосферы ужаса, чтобы люди боялись даже пикнуть.

Это геноцидные практики: уничтожение людей по национальному признаку. Их преступление в том, что они ощущают себя украинцами, идентифицируют себя с Украиной, выбирают путь демократии. Это их право. И за это их уничтожают.

На оккупированных территориях царит террор, цель которого — сломить волю украинцев и уничтожить их как народ.

Удалось ли кого-то вернуть в Украину?

— Спасибо за этот вопрос. За три года нам удалось освободить всего трёх человек: двух мужчин и одну женщину. На сегодняшний день, по данным организации «Громадянські свободи», освобождено 176 гражданских украинцев.

Почему так мало? Потому что путинский режим отказывается признавать факт захвата мирных граждан Украины и их отправки в тюрьмы. После захвата людей подвергают пыткам и заставляют под давлением давать признательные показания перед камерами.

Примером может быть Дамиан Амельяненко, один из героев нашего фильма. Ему всего 23 года. Его страшно пытали, чтобы добиться признания в том, что он якобы террорист и совершал ужасные преступления. На видео, снятом российскими силовиками, он вынужденно заявляет:

“Я, Амельяненко Дамиан Михайлович, являлся партизаном города Бердянска и проводил одним из террористических актов.”

Они его били, потом просто бросали в камеру, и на следующий день это всё продолжалось. И так это продолжалось в течение двух недель.

И вообще, какой-то процедуры обмена для именно гражданских украинцев не существует сейчас. Нам удавалось с большим трудом их просто “впихивать” вот в эти списки на обмен военно-пленных, но… процедуры для гражданских нет. И это трагедия, потому что тысячи похищенных с оккупированных территорий гражданских украинцев сейчас в пытках, и перспектив на их освобождение пока что нет. Вот почему мы так активно продвигаем фильм «Узники», вот почему я так активно сейчас везде, где могу, говорю об этом и ищу любые возможности для того, чтобы… показывать этот фильм и начинать публичную дискуссию о правах граждан Украины, которые оказались в российских концлагерях, о гражданских украинских узниках, об их обмене на уровне Европарламента, ПАСЭ и на уровне парламентов европейских стран и Конгресса США. Я считаю, что демократические силы, люди свободного мира должны требовать от путинского режима освобождения этих людей немедленного. Должны ставить вопрос о терроре на оккупированных территориях и о том, что это просто недопустимо в XXI веке.

Расскажите о проекте «Активатика» и остались ли еще в России активисты?

— Это проект для помощи гражданским активистам, то есть мы освещаем социально значимые проекты. И да, конечно, мы продолжаем работать и внутри России, потому что в России продолжаются протесты. Они значительно снизились, поскольку после агрессивного вторжения и жестких репрессий внутри страны многих активистов посадили, а кто-то смог уехать, слава богу, избежав тюрьмы. Тем не менее, сейчас появляются новые движения: экологические, которым тоже нужно давать голос, а также движения за трудовые права.

К сожалению, антивоенные движения практически уничтожены в России. Однако происходят партизанские акции, которые мы тоже освещаем как один из видов активизма. Кроме того, мы активно рассказываем о том, что делают российские активисты для Украины и украинских беженцев. Наша задача — давать голос правильным гражданским инициативам.

В настоящий момент мы продолжаем этим заниматься и собираем донаты на свою деятельность, поскольку стало очень сложно с финансированием. Мы — активные сторонники того, чтобы Украина победила, а Россия освободилась от путинского режима. Это вызывает сложности с финансированием, поскольку мы не молчим там, где можно было бы промолчать, и говорим правду.

Проблемы возникают как внутри России, так и за её пределами. Например, наш фильм «Узники» не остался незамеченным путинским режимом. Во время работы над ним я получила пятое уголовное дело по терроризму. На следующий день после выхода фильма, в мой день рождения, 12 ноября, Коптевский суд принял решение об обыске в квартире моих родителей в Москве, где они живут уже 26 лет. Что там намерены искать, непонятно, но ясно, что это своего рода «привет» за мою активную деятельность.

Я поднимаю темы террора на оккупированных территориях, насильственного захвата мирных украинских граждан, их пыток и отправки в концлагеря. Это совершенно не устраивает власти, но именно поэтому об этом нужно говорить. Мы уже задумали несколько новых фильмов и обязательно продолжим работать.

Объявили фандрайзинг, но пока нет донора, готового поддержать эту деятельность. Мы активно ищем такую поддержку, потому что тема крайне важна. Тысячи ни в чем не повинных людей умирают в российских тюрьмах, и, в отличие от российских политзаключённых, родственники не могут передать им передачи из Украины.

Вы внесены в Россию в список террористов и экстремистов. Это как-то осложняет вашу жизнь?

— На самом деле мне неприятно с той точки зрения, что у меня в России друзья и родственники, и я больше всего переживаю за них, конечно. Для меня то, что я получаю статус террориста, означает только одно: что я действительно мешаю и враждую этому путинскому режиму, и эта мысль меня греет. Я думаю, что это очень хорошо, потому что после вторжения России в Украину я испытала там невероятную гамму эмоций. Это был жгучий стыд, прежде всего. Совершенно нечеловеческий. То есть мне дышать было тяжело. Вот это ощущение просто конца мира, стыда. Я не хочу жить в этом ужасном мире, где побеждает зло, где оно просто прет. И то, что удается ему сопротивляться, и зло клеймит меня своим врагом, мне кажется, это здорово. То есть это то, что дает мне силы продолжать деятельность.

Зачем Путину эта война?

— Мне кажется, что у него действительно есть какие-то такие амбиции захвата мира и торжества вот этой его злой силы. То есть я действительно вижу, что это… Ну сейчас мы наблюдаем просто борьбу тирании и демократии, двух подходов к жизни. Вот Путин — это представитель той самой тирании, когда государство может сделать с человеком все, что угодно. У человека нет никаких прав, он винтик в этой системе. Он — плоть от плоти этого менталитета. И ему очень хочется, чтобы эта модель управления миром победила. Чтобы можно было людей из какой-нибудь там Северной Кореи отправлять в неведомую им местность, чтобы они там умирали. Вот, вот такой мир ему нравится. И он делает все возможное для того, чтобы влиять на мир, влиять на соседние с Россией государства. Мы сейчас видим, что в Грузии творится, какое там влияние. Мы видим, как они изо всех сил в Молдову лезут. И, мне кажется, на Украине он не остановится. То есть если Украину сдадут, если она не получит должной и нужной помощи, которую на самом деле нет никаких проблем предоставить, то, конечно, ситуация ухудшится. Если мы сравниваем страны НАТО и Россию, то это несоизмеримые вещи: в десятки раз страны НАТО мощнее. Конечно, они могут помочь Украине выстоять, и это спасет, естественно, и другие страны, на которые сейчас Путин посматривает с нескрываемым интересом. А поскольку я живу в Эстонии, я понимаю, что мы тоже не в безопасности. Прямо скажем, наша задача — как следует помогать Украине, чтобы завтра у нас не было таких же проблем, как сейчас на оккупированных территориях Украины.

Путин постоянно грозит Европе и США применением ядерного оружия. Принята новая ядерная доктрина России. Вас это беспокоит?

— Честно скажу, меня какое-то время это пугало, но я думаю, что, вы знаете, это шантаж, который длится уже третий год подряд, и уже пора бы привыкнуть. Я уже перестала пугаться. Я надеюсь, что остальные тоже как-то успокоились на эту тему.

У вас есть от Байдена награда «Храбрая женщина». Вы действительно можете сказать про себя «Я храбрая женщина»?

— Я считаю, что это одно из главных составляющих моей личности. То есть я как раз из тех людей, которые не сильно думают: если они что-то чувствуют, они делают. Я действовала так всегда. Знаете, оборачиваясь назад… Вот люди иногда переживают: вот я и это не сделал, и то не сделал, а я сделала столько. Ну, то есть у меня был опыт, когда я ставила, например, палатку, считая, что нам тоже необходимы такие же преобразования, как в Украине, и что мы тоже достойны смены власти. Поэтому я установила палатку прямо напротив мавзолея. Да, меня вынесли оттуда через три минуты, но я это сделала. То есть у меня нет такого, чтобы я сидела и долго думала, делать или не делать. Если я вижу цель, я не вижу препятствий.

Из того, что вы сделали в этой жизни, чем вы гордитесь больше всего?

— Мне, конечно, приятно очень, что мы смогли сделать первое такое гражданское движение, которое показало пример другим россиянам, что надо говорить «нет» на безумные и ужасные решения власти российской. Я считаю, что это было очень важно именно для изменения модели поведения. То есть показало, что, во-первых, не надо трепетать перед этой властью, что они… нисколько как бы не умнее, не лучше, что они на самом деле просто запугивают нас. Если мы их не боимся, если мы действительно объединяемся, то мы можем очень много. Ну и сейчас, конечно, для меня очень важно, что украинцы, украинские правозащитники, родственники гражданских украинских узников благодарят. Мне вот эти хорошие, теплые отношения, которые у нас становились, для меня это невероятно важно, потому что я считаю, что та вина, которую несет Россия перед Украиной, она таких огромных масштабов, это невероятно, нам ее не отмолить просто. Если мы можем вот хоть столько сделать, ну это невероятно просто, это так важно.

Оппозицию часто упрекают в том, что она никак не может договориться между собой. Вас беспокоит эта проблема?

— Она меня беспокоит, я с болью это наблюдаю. Да, действительно, мы сейчас видим, что российская оппозиция не в лучшей своей форме, скажем так аккуратно. Но я помню, как в начале войны объединялись гражданские активисты — российские и внутри страны, и за ее пределами. И сколько было сделано хорошего, доброго, правильного. И как мы умеем объединяться в сложную минуту. Мне кажется, нам просто не хватает таких объединяющих тем. То есть я бы не фокусировалась на темах разъединяющих — кто там больше прав, а фокусировалась бы на том, что нас объединяет. И мне кажется, что нет ничего более объединяющего, чем помощь Украине, которая борется в первых рядах с путинским режимом. Это просто супер объединяющая тема. И уж тем более помощь тем гражданским украинцам, которые сейчас оказались в российских концлагерях. Я не представляю себе более благородной цели, которая бы нас опять сплотила.

Вы верите в демократические перемены в России?

— Ну, безусловно, конечно, иначе бы я этим не занималась. Просто, понимаете, у нас страна с очень сложной историей. У нас людей продавали практически до конца XIX века. То есть уже мало где людей продавали, а у нас — все еще. Мы страна, в которой практически сразу после крепостного рабства начался коммунистический террор. К власти пришли люди, которые сами называли себя террористами. У них были такие методы: они похищали людей, грабили банки. И вот такие люди пришли к власти, организовали чудовищный террор на территории России.

На самом деле, с такой историей мы — первое поколение активистов, которые начали бороться за свои права, организовывать различные движения: за экологические права, трудовые права и многое другое. Если откроете портал «Активатика», в довоенной версии вы увидите карту с сотнями точек по всей России — каждый из них это тот или иной вид гражданской активности. Людям хочется самим определять свою жизнь. Просто когда их бьют молотком по голове, тащат в тюрьму и пытают там, уже нет сил бороться.

Но, на мой взгляд, этот потенциал мы видели после 2010 года, когда наблюдали невероятный подъем гражданского самосознания. Было действительно очень много гражданских движений по всей стране, которые боролись за разные права: кто за что считал важным. Они боролись, объединялись, шли на местные выборы. А Путин положил на это все большую бетонную плиту войны. Это правда.

Сегодня кажется, что из этого мрака никакие преобразования невозможны. Но я, родившаяся в 1976 году, пережила Брежнева, Андропова и многое другое. Я помню преобразования перестройки. Помню, как в один момент просто упал Советский Союз. Моё тинейджерство пришлось как раз на эти перемены. Я видела, как это быстро ломалось и как быстро менялось. Почему бы это не могло произойти снова? Я не вижу препятствий к этому.

Я верю в это и считаю, что нужно жить долго, заниматься правильными делами, следить за своим здоровьем. В России нужно жить долго, за ее пределами тоже, чтобы дождаться правильных преобразований. Они обязательно будут.

Очень важно сохранять наши активистские навыки, продолжать общественную работу, не только заниматься вопросами собственного пропитания, но и приносить что-то полезное в мир. Тогда, когда наступит решающий момент, у нас будут и навыки, и запрос на демократическое преобразование. У россиян, нормальных граждан своей страны, которые против ужасов войн, будет возможность эти преобразования совершить. В 90-е таких людей, с опытом общественной работы, было мало. У нас этот опыт уже есть.

Вы вернётесь в Россию, если режим Путина падёт?

— В первых рядах. У меня, конечно, большая любовь к Эстонии, где я живу уже 10 лет. У меня там большая жизнь, и я очень благодарна Эстонии. То есть мне там очень хорошо. Но да, конечно, вернусь, потому что у меня есть миссия. Я хочу преобразовать Россию так, чтобы она перестала представлять всемирное зло. Я хочу, чтобы это была нормальная страна, которая занимается своей жизнью и не лезет к другим с войной. Простые мечты.

Чего вы боитесь больше всего лично?

— Да я даже не знаю, что-то как-то про это и не думаю. Я даже не знаю, чего я боюсь, потому что не особо на эту тему задумываюсь. Ну, даже нет… самое страшное, что могло произойти, — это война. Ну, она уже идёт, всё. У меня всё самое страшное произошло.

Что даёт вам опору в жизни?

— Ну, прежде всего, семья. У меня потрясающий муж, который меня поддерживает, и дети — мы вместе. Мне, конечно, всегда приятно, когда я получаю помощь, прежде всего моральную поддержку: слова благодарности, спасибо и так далее от людей. Это всегда очень поддерживает, чувствуешь, что ты не зря живёшь, чувствуешь свою нужность. Это важно.