Елена Сычевская: «Ленка, вставай, нас бомбят»
Елена Сычевская – одна из почти ста тысяч украинских беженцев, оказавшихся в Болгарии после начала войны. Жила в Киеве. Занималась транспортной логистикой, а потом нашла работу мечты – стала декоратором в Национальном академическом драматическом театре им. Ивана Франко. А после вторжения России Лена по просьбе мужа вместе с 16-летней дочкой бежала от войны в Болгарию. Здесь она шьет постельное белье для таких же, как она, беженцев в волонтерском центре и проживает оставшиеся деньги, которые семья сберегала на совместный отпуск. «Ты приехал сюда и обнулился. Ты – ноль: твое высшее образование, твой опыт, резюме на трех листах. Я каждый день видела народных артистов, работала в центре города. А сейчас я никто». Об участи беженцев – в новом выпуске «Очевидцев».
Расскажи о себе
Меня зовут Лена, я из города Киева, мне 47 лет. До войны я работала в театре Ивана Франко, декоратором. Это самый старый практически театр у нас. Хобби, опять же, декораторство, хендмейд, реставрация мебели, то, что связано с творчеством. Хотя вся работа моя всю жизнь была связана совсем не с творчеством, я работала в транспортной логистике.
Твои первые мысли и чувства 24 февраля?
Меня разбудила сестра, мы не слышали взрывы, потому что взрывы были на левом берегу, Киев большой, а я живу на правом. И она мне когда позвонила, сказала: “Ленка, вставай, нас бомбят!” Я говорю, – в смысле, то есть?! Спросонья я вообще ничего не поняла. В смысле, что за шутки?! Мы же до последнего не могли понять, как такое возможно, в двадцать первом веке. И потом мужу говорю: “Быстро, вставай!” Мы начали смотреть, что за окном. Люди начали мелькать, машины. Начали уже люди выезжать. Нам повезло, что у нас старый дом, и в нем было бомбоубежище. Но, это чисто случайно, так покупалась квартира, мы еще так посмеялись, в 2017 году.
Была возможность уехать, но мы по дурной случайности не заправили машину. Получилось, что рыпаться было уже некуда. Потому что, была такая колея этих машин на выезд, и были полностью забиты бензозаправки, поэтому была очень большая проблема уехать. И плюс, у моего мужа пожилые родители. То есть, вариантов и не было даже сначала куда-то бежать. Что мы делали? Мы в ужасе побежали в бомбоубежище, схватили паспорта, какую-то воду, потому что потом начали выть сирены. Это было ужасно. Мы живем, как раз, как оказалось, возле этого источника сирены. Это было жутко. И сидели мы там с двадцать четвёртого по четвёртое число.
Что было в первые дни войны?
Понимаете, когда прошел вот этот, какой-то даже не шок, а непонимание вообще, что происходит, как-то люди начали группироваться, вся улица. Продуктов же не было, начали сразу раскупать, всё не работало. Потом уже начали немножко открываться маленькие магазинчики, лавки, они начали помогать. Пекарни раздавали хлеб бесплатно. У нас же никто не ждал никакой войны. Мы же боялись войны с американцами. Народ начал уже постепенно приносить какие-то матрасы, стулья, всё что можно было, карематы. Это же февраль, это холод. В бомбоубежище пыль, грязь. Уже потом народ принес тряпки, начали мыть стены. Невозможно, там же дети. Мы три дня вообще не ели, не хотелось вообще, такое шоковое состояние. Потом начал народ немножко соображать, что надо затемнять окна, надо выключать свет в подъезде, чтобы не было никаких огней. Потом уже начались комендантские часы, ни одного человека на улице. Если хочешь в туалет, ты крадешься с телефоном, не подсвечивая. Люди, которые приходили из других домов, мы их водили к себе домой. Один раз у нас был момент, когда был прилет рядом, возле телевышки. А мы как раз там живем. Погибли люди. Там ужасные просто были фотографии. Хотя многие говорили, что это фейки. Невозможно так куклы выложить, семью целую в обгорелом виде. Мы вот так просидели, получается до третьего числа. И муж говорит: “Всё, я уже устал за вас переживать. Муж у меня всю жизнь занимался автомобильным бизнесом, он у меня в гонках “Париж-Дакар” участвовал, у него очень насыщенная жизнь, есть что вспомнить. Сначала войны он занимался волонтерством, потому что у нас катастрофа была с питанием. Нас отправил, ему как-то стало немножко, на двоих душ, легче. Утром 4 марта за нами заехала машина волонтеров. Потому что, просто так нельзя было передвигаться, только могли машины ездить, которые имеют разрешения. Отвезли нас быстро на вокзал с двумя маленькими рюкзачками, сониными, школьными. Там был сонин маленький ноутбук, какие-то подзарядки, запасное белье, носки, ну и всё.
Как оказалась в Болгарии?
Мы знали, куда мы едем. У нас тут друзья моего мужа, одноклассник, он здесь живет, и он сразу сказал, – нет вопросов, приезжайте. Мы три месяца жили у него в квартире. Слава Богу, встречаются одни хорошие болгары. Я просто без ума от людей, такие все бескорыстные, классные, помогают. Я когда пришла в один волонтерский центр, им нужна была помощь – сортировка вещей. Сначала сортировала вещи, а потом я узнала, что там есть машинка, и принесли на дарение материал. А так как я умею шить, занималась декором, шила театральные декорации, я предложила свои услуги – шить постельное белье. И там сидела, шила постельное белье, для наших украинцев, для беженцев. Работу не нашла, потому что, ты приехал сюда – ты обнулился, ты ноль. Твоё высшее образование, твой опыт, резюме на трех листах – оно же ничего не значит.
Я каждый день видела народных артистов, я работала в центре города, а сейчас я никто. Здесь идти мыть посуду я пока не готова. Очень хочу вернуться. Не знаю. Муж не разрешает.
Простят ли когда-нибудь украинцы русских?
Это же не секрет, что мы на половину, на треть, на четверть русские. У меня бабушка с Урала, с Кунгура. Я не знаю уже, сколько миллионов раз звучало проклятие в адрес русских. Как можно простить Бучу, Ирпень? Не говоря уже про Харьковь, Мариуполь, Мелитополь. Что сейчас с ними сделали, их нет, грубо говоря. Ирпень- это был маленький городишко, спутник Киева, в котором было всё идеально. Там был хороший мэр. У нас в Киеве все тоже хорошо, но Киев, он же здоровый, там же шесть миллионов, городище, ты всё не успеешь. А там маленький город, который недавно построился, там кукольные дворики, чистенько, травка подстриженная, там шикарные парки, там везде магазины, там кинотеатры.
Кто у вас там приходит воевать, кто нас там освобождал? Это люди, у которых туалет на улице вот такой стоит деревянный? У народа шкафы были перерыты, и не было даже постельного белья, детских вещей.
Я абсолютно понимаю, что есть адекватные русские. У меня в одной семье, у болгарина, у которого я снимаю квартиру, родственники в Питере. Вся семья зомби, вся, кроме одного человека. И они не общаются между собой, дочка с отцом.
Где вы были восемь лет?
Где мы были восемь лет? Мы жили-не тужили. П понятное дело, что есть люди, которые с Донбасса сбежали в Россию. Но почему с Донбасса очень многие прибежали в Киев, в большие, крупные города? Почему они не бежали в Россию, если их бомбили мы? Распяли мальчика! Это вообще бред, понимаешь! Сожрали снегирей! Это же какую надо иметь фантазию, чтобы придумывать такое.
Есть ли в Украине нацисты?
Я русскоязычная украинка, 47 лет прожила в Киеве, мне ни разу слова не сказали. Вот в логистике, я звонила по разным областям, я звонила в Донецк. Мне они там, естественно, на русском отвечали. Я звонила на Западную Украину, мы ржали, как я разговаривала на украинском, потому что я очень плохо говорю к своему стыду. Западная Украина, Закарпатье, там “Евротранс”, они только на украинском языке разговаривают. Они говорили, – Лена, давай на русском. Я хочу сказать, что я раньше не была патриотом, мы когда-то хотели уехать жить в другую страну. Но когда началась война, у нас все патриотами стали, все. У меня дочь, она говорит, – я хочу жить только в Украине, я хочу работать там, мы поедем восстанавливать. И это в 16 лет. Она мне каждый день выносит мозг, – мама, когда мы поедем домой?
Чем отличаются украинцы от русских?
Мы абсолютно разные, абсолютно разные. Мы очень любим свободу и ценим ее. Мы хотим развиваться. И мы можем выйти, и нас никто не остановит с белым листом. Нас никто никуда не посадит за это. И сейчас, когда мы были уже свободны столько лет, опять куда-то возвращаться, – да ни в жизнь!
