Елена Филина: «Насилие могут совершать обычные люди»

Елена Филина — политэмигрант. В недавнем прошлом — муниципальный депутат одного из московских округов. В апреле 2022-го написала пост о событиях в Буче. Возбудили уголовное дело о распространении «фейков» об армии и заочно приговорили к 8 годам лишения свободы. Сейчас живет в Германии. Состоит в ассоциации «Депутаты мирной России», занимается организацией выставок «Лица российского сопротивления». О работе по освобождению политзаключенных и своем обращении к Трампу, о перспективах остановки войны и о том, можно ли отстаивать взгляды ценой собственной жизни, Елена Филина говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Филина Елена. Я когда-то в Москве была муниципальным депутатом, возглавляла Ассоциацию независимых депутатов. А сейчас я в эмиграции, в Германии, и, соответственно, занимаюсь разными политическими проектами. В том числе проектом «Лица российского сопротивления» — это основное мое дело сейчас. И сотрудничаю с депутатами «Мирной России», являюсь участником этой ассоциации.

Как изменилась ваша жизнь после начала войны?

— После начала войны я попала первый раз под арест, а потом уехала из России с пониманием, что я, видимо, какое-то время не смогу вернуться. Потом появилось понимание, что это будет долгое время. Не так давно мне вынесли приговор, 8 лет. И я понимаю, что вернуться я смогу только тогда, когда в России сменится режим.

В марте 2025 года вам заочно вынесли приговор — 8 лет по статье о фейках. Это как-то изменило ваше поведение?

— Я как вела себя, так и продолжаю то, что я делала. Я продолжаю делать это, говорить о том, как путинский режим разрушает Россию. Приговор, который мне вынесли сейчас, в 2025 году, по нему дело было возбуждено еще осенью 2022 года. Долго они что-то расследовали. Как говорил мне адвокат, ищут ненависть, не могут найти. Но на самом деле найти ненависть к путинскому режиму достаточно просто. Зайти в мой фейсбук, и он… В общем, я человек довольно добродушный, но, конечно, то, что происходит, не может вызывать других эмоций, кроме ненависти, если честно. Я продолжаю рассказывать о том, что происходит в России, что делает путинский режим, во что он превращает жизнь многих честных и хороших людей. Это моя, в общем, роль, миссия, как угодно можно назвать.

Вам дали срок за пост о Буче. Почему для вас было важно его опубликовать?

— Это было такое очень эмоциональное высказывание, которое невозможно было не сделать в тот момент. 3 апреля, я это помню очень хорошо, я была уже в Черногории и читала новости утром в телефоне, плакала, писала в Facebook. Засыпала, мне кажется, от ужаса. Потом через полчаса просыпалась. И вот все утро, с шести утра, когда появились эти первые новости, я несколько постов написала. И это было в режиме просто какого-то непрекращающегося ужаса. Я никогда не могла себе представить, что мои соотечественники, люди, выросшие вместе со мной, читавшие одни и те же книги, учившиеся в школе по той же программе, да, они вообще способны на такое массово. То есть это же не какая-то разовая история, что один человек там сорвался и натворил какого-то ужаса. Такое бывает, когда там безумцы какие-то насилие совершают в мирной жизни, а здесь оказывается, что это насилие могут совершать обычные, казалось бы, люди. Это ужасно на самом деле. Я бы не сказала, что Следственный комитет обращал на мою деятельность раньше много внимания, но вот тогда, я думаю, что готовилось дело Горинова, и поэтому тогда же в апреле был написан донос Хинштейном на меня и на Лену Котёночкину по поводу наших постов в Фейсбуке: моего в Фейсбуке, а ее выступления на Совете депутатов. У Лены тоже срок. Она успела, к счастью, уехать, а Алексей, к сожалению, нет. Вот три года с его ареста не так давно прошло.

Недавно прошла волна обысков у муниципальных депутатов. У вас остались в России родственники. Беспокоитесь за них?

— Ну, сейчас уехал мой сын, мой самый близкий родственник. И он уехал как раз после обыска по моему делу в августе прошлого года. И, соответственно, ну, конечно, есть родные люди еще в России, естественно, да. Но я думаю, что это все-таки их не коснется. Есть штраф. И у меня было арестованное имущество до приговора, но поскольку приговор без штрафа, то и конфискации никакой нет, и денег никаких нет.

В 2017 году вы стали депутатом муниципального округа Проспект Вернадского в Москве. Зачем вы пошли в политику?

— Я жила обычную нормальную человеческую жизнь до определенного момента, до 42 лет своих. По образованию я агроном. И, соответственно, работала и по специальности, занималась страхованием много лет. В семнадцатом году я стала больше времени и сил посвящать вообще общественным каким-то делам. Это были протесты против реновации в Москве. До этого я на самом деле занималась только одним. Я наблюдала на выборах, но это с одиннадцатого года примерно все происходило. Где-то раз в год я брала направление в Яблоке и шла наблюдать. Но в 2017 году на Сретенке, там, где проходил митинг по реновации, около метро стояли девчонки и раздавали маленькие анкеты по поводу муниципальных выборов. И я ее заполнила, что я хочу помогать. Мне через полтора месяца позвонили и сказали, а не хотите ли вы выдвинуться? И тут я на самом деле довольно неожиданно, сама для себя, сказала: «Почему бы не попробовать?» Ну, просто мне уже казалось в тот момент, что нужно что-то серьезное делать, потому что протесты против реновации очевидно уже переходили в такую стадию — это где-то середина лета была, когда просто уличное давление всю свою роль выполнило, и нужно было очевидно брать какую-то большую ответственность. И, соответственно, я приняла решение внезапно, спонтанно. Со мной такое бывает, но очень часто такие решения бывают судьбоносными. И я заполнила другую анкетку. Получилось так, что я набрала достаточно голосов, заняла в своем округе второе место, хотя, как понятно, я никогда публичной какой-то деятельности не вела. Просто это была классная зонтичная кампания. Это значит, что о муниципальных выборах внезапно начали говорить везде. То есть это был офигенный пиар, который никогда раньше на муниципальных выборах в таком формате не использовался. Правительство Москвы на самом деле потом пять лет имело огромные проблемы, и до сих пор, может быть, даже немножечко приходится им их еще решать. Вот, потому что они всегда сквозь пальцы смотрели на муниципальные выборы, потому что это уровень, который ничего не значит, который ничего не решает, который никому не интересен. Ну, он по большому счету, если его неправильно использовать, такое и есть. Москва — город федерального значения, все решат в мэрии, как это в общем делали единороссы испокон веков. Они просто проморгали на самом деле. Много районов получили независимые советы полностью. Много районов получили советы с большинством независимым, кто-то золотые голоса получил.

Чего вам удалось добиться за время вашего депутатства?

— У меня, по сути дела, три было важных решения. Два касались парка «50 лет октября» и одно… Отдельно мне удалось заблокировать отчет главы управы своим одним голосом. Это было в 2022 году, за два дня до начала войны это заседание проходило. И отчет главы управы, отчет главы жилищника я своим одним голосом заблокировала. А это интересная история про то, как важно знать матчасть. Отчет состоял из приписок, по сути дела. Ничего по делу не делалось, ничего для района по существу не улучшалось, а зато у нас все отчеты принимались большинством нашим единоросским с аплодисментами и благодарностями. И это, конечно, очень плохая практика.

В 2021 году вы вышли из Яблока. В чем сейчас вы не согласны по поводу войны с Явлинским?

— Я не согласна с тем, что нельзя отстаивать свои взгляды и убеждения ценой своей жизни. Я считаю, что можно. Ценой своей жизни, свободы можно отстаивать свои взгляды и убеждения. Если Украина отстаивает свою свободу и независимость ценой жизни людей, которые готовы на это, то Украине — почет и уважение. И только можно ей поддержку высказать. Но призывать Украину прекратить защищаться, на мой взгляд, это просто, ну, как сказать, ну, аморально, наверное, я бы так сказала. Я не хочу обижать Григория Алексеевича. Я понимаю, опять же, в какой он ситуации находится. Но, и, наверное, он не может призывать Путина перестать воевать. По всей видимости, так. Потому что гораздо логичнее российскому политику обращаться не к президенту другой страны, а к президенту своей страны. Поэтому вот так вот. С этой позицией я категорически не согласна. Мы должны поддерживать взгляды и ценности. Наши коллеги, наши друзья и люди, нам абсолютно незнакомые, жертвуют сейчас в России своими жизнями, чтобы высказаться против войны. А мы, имея такую большую либеральную партию, единственную либеральную партию, видим от нее оценку, что Украина должна сдаться. Мне кажется, это совсем неправильно.

В 2023 году вы были организатором выставок «Лица российского сопротивления». В чем была их цель? Удалось ли вам ее достичь?

— Проект «Лица российского сопротивления» появился в 2023 году, но он продолжается до сих пор. И, в общем-то, целью его изначально было то, чтобы рассказывать за рубежом, в Европе, в Америке, в Австралии, в любых странах мира, рассказывать о репрессиях в России. Рассказывать о том, что россияне боролись с Путиным и задолго до войны тоже. То есть наши герои — они не все связаны с антивоенным протестом. И мы, в общем-то, в этом проекте — это волонтерский проект, который делается группой активистов и муниципальных депутатов, уехавших из России. Он сейчас уже заключается не только в выставках, мы выставки делаем в нескольких форматах, и мы издали книгу на русском, готовим издание еще на трех языках. Это сборник последних слов политзаключенных, который составил Илья Азар, участник проекта. И мы ищем разные способы для того, чтобы в разных странах говорить на разных языках о репрессиях в России. Мы считаем, что здесь недостаточно этой повестки, что об этом никто не хочет знать и слышать, потому что действительно это сложно и тяжело, и истории эти страшные. Чем дальше все происходит, тем хуже все выглядит. Но тем не менее, мы продолжаем наше дело. Мы уже сейчас начали кампанию Free120 ПЗК за освобождение тяжелобольных политзаключенных. Она выросла логически из двух событий. Из обмена 1 августа и из гибели в СИЗО Павла Кушнира. И, соответственно, мы взяли такой круг людей, очертили его для себя, для того, чтобы бороться за их освобождение разными способами, в том числе через кампанию «Лица российского сопротивления» как инструмент продвижения этой инициативы. Мы хотим добиться освобождения, безусловного, более… Сейчас уже в этот список больше 150 человек входит — тяжелобольных людей, которые по политическим мотивам преследуются в России и сидят в тюрьмах.

Оказал ли ваш проект влияние на обмен 1 августа 2024 года?

— У нас есть разные мнения по этому поводу. Я просто приведу одно из них, потому что никто не может точно сказать, что именно оказало какое влияние. Мы действительно были участниками одной из встреч, которая была связана с будущим обменом незадолго до того, как это произошло, примерно в… наверное, июне, нашими текстами, нашими портретами пользовались для того, чтобы создать интерьер для встречи, которая касалась российских политзаключенных.

Недавно вы обратились к Трампу с призывом помочь в освобождении политзаключенных. Последовала ли какая-то реакция?

— Мы отправили пока письмо через нашего коллегу Сергея Власова, который находится в Нью-Йорке. Мы ищем контакты с конгрессменами, которые могли бы поддержать нашу инициативу. И, соответственно, это работа, которая началась. Мы не ждем молниеносного ответа, но мы не останавливаемся. И сейчас мы продвигаем письмо к европейским политикам. Я, в частности, зачитала свое обращение, свое, наше обращение от депутатов мирной России об освобождении тяжелобольных политзаключенных во Франции на открытии выставки в Париже. И мы продолжаем работу с французскими парламентариями на этот счет. Это длинная история. У нас есть цель, и мы к ней идем.

«Депутаты мирной России». Что это за организация? Кто в нее входит?

— Максим Резник, Илья Азар. Это прямо для Следственного комитета запись сразу, кто участвует в «Депутатах мирной России». Но они не скрываются на самом деле, поэтому, так же, как и я, в общем-то. Ну, в принципе, депутатов там состоит порядка 70 человек. Это и московские, и питерские, и региональные депутаты. И, в общем-то, они известны в тех местах, где они работали. «Депутаты Мирной России» — это ассоциация депутатов в изгнании, которая была образована, организована в 2023 году. Я в нее вступила в 2024-м. И сейчас мы все вместе занимаемся плотно поддержкой компании Free120 ПЗК и продвижением идеи освобождения тяжелобольных политзаключенных. Также коллеги занимаются различными другими проектами, связанными и с поддержкой иммигрантов, и с работой внутри России. Соответственно, если в двух словах, то так.

Что вы думаете о попытках Трампа заключить сделку с Путиным?

— То, что он делает, это, конечно, бизнес, это не политика, это торговля. Поэтому мы наблюдаем, что совершенно выпал аспект гуманитарный из этих переговоров, потому что ценностями торговать тяжеловато. Я его понимаю. Ценности просто есть, и ты не можешь ничего с этим сделать. К сожалению, мы можем только пытаться найти какие-то слова, которые его тронут и заинтересуют, для того, чтобы он, как актор этого процесса — он несомненно им является, — все-таки воспринял хотя бы историю с политзаключенными. И мы, конечно, обязательно говорим, и в обращении к нему говорим о том, что есть. Помимо тяжелобольных, есть еще несколько тысяч людей, преследуемых за антивоенную позицию. Есть люди, которые являются гражданами Украины. И мы, по разным оценкам, можем сказать, что это от 7 до 17 тысяч, а может быть, и больше. И я лично твердо убеждена, что если сейчас в этих переговорах не удастся вытащить максимальное число людей, которые у Путина находятся в заложниках. Таким образом, мы надолго потеряем возможность добиться их освобождения. Это будет очень тяжело и сложно, а с учетом того, что сроки, которые сейчас даются, это уже десятилетия — это уже 17, 20, 25 лет. И это российская пенитенциарная система. Я очень бы хотела, чтобы мы тот шанс, который у нас есть, максимально использовали. Потому что это будет стоить жизни многим, если мы не сможем добиться.

Удастся Трампу договориться с Путиным?

— Ну вот на сегодняшний день мало шансов, мне кажется. Продолжится война и продолжатся переговоры, мне кажется. Это, скорее всего, будут переговоры какие-то в ином формате. Я думаю, что этот формат будет нащупан, и в нем обязательно будет принимать участие Евросоюз и Великобритания. И я очень надеюсь, что разговор о ценностях как раз будет добавлен в те переговоры, которые все-таки приведут к миру. Потому что в другом формате это действительно будет сделка, которая на некоторое время остановит войну, но не прекратит ни репрессии в России, ни войну в будущем.

Вернетесь в Россию?

— Да, я бы хотела. У меня там малина.

Что для этого должно произойти?

— Режим изменится. Я, в общем-то, стараюсь сделать так, чтобы это произошло. Я стараюсь сделать так, чтобы не становился режим Путина приемлемым. У меня мало ресурсов для этого, но все, что есть, я для этого использую, все, чем я обладаю.

Если наступит некая оттепель, что нужно будет сделать в первую очередь?

— Это, конечно, институциональная история. Это значит, что нужно будет обязательно наказывать тех, кто сейчас причастен к репрессиям. Это значит, что нужно будет обязательно наказывать тех, кто причастен к фальсификации выборов. Это ключевой момент. На мой взгляд, первый указ — это освобождение людей, преследуемых по политическим мотивам. Это вот прям первое. И поэтому очень важно, чтобы списки, которые сейчас есть, они были общепризнанными. И в тот момент, когда можно будет уже освобождать, все люди попали в эти списки. Это очень важно. Чтобы мы никого не забыли, и никто из тех, кто сейчас жертвует свободой и жизнью за свои идеалы, не остался в тюрьме.

А что дальше? Многие, например, говорят о реформе местного самоуправления как о первом шаге.

— Местное самоуправление — это база, но вокруг нее должны стоять независимые медиа, рядом должны стоять независимые суды и, соответственно, соблюдение прав граждан и отстаивание их всеми системами, которые в государстве должны быть, но уничтожены Путиным.

Чего вы боитесь?

— Я, ну, наверное, я боюсь, вот прям не глобально, там, типа ядерного взрыва, не боюсь почему-то, да. Боюсь, что, наверное, у меня есть мой личный страх, я могу про него сказать. Я боюсь, что я умру одна по каким-то причинам, и никто меня не найдет долгое время. Поэтому я занимаюсь политической деятельностью. Нет, просто я живу в Германии одна, и это на самом деле такой довольно реалистичный страх, что со мной что-то случится, и никто просто не станет меня искать. Ну, кто-то, конечно, станет. Я знаю, что многие станут. Ладно, хорошо. Но все равно это какой-то вот такой немножечко физиологический, наверное, такой страх.

О чем вы мечтаете?

— Я вообще стараюсь не мечтать, а планировать. Вот. Поэтому, как только мне приходит какая-то идея, такая, как бы мечта, да, я сразу пытаюсь проложить какой-то путь к ней и смотреть. Вот где я сейчас, где бы я могла. Какие у меня есть ресурсы для того, чтобы эту мечту осуществить. Вот я, как сказать, такой практичный довольно человек.