Дария Юдина: «Путин — это не Россия»
«Время романтизированных акций с фонариками прошло. Сейчас — время прямого действия». Дария Юдина много лет работала политтехнологом на избирательных кампаниях независимых кандидатов, но вынуждена была уехать из России, когда началась война. Теперь, все эти месяцы Дария помогает уехать людям, которых преследуют в России по политическим мотивам. Собирает деньги, ищет гранты, покупает билеты, помогает найти жилье на первое время в новых странах. Объявление мобилизации в России стало новым витком активной помощи тем, кого могут забрать на войну: «Хирург не сможет оперировать, если он не прошел обучение. То же самое с военными. Люди, которые никогда не воевали, не держали в руках оружие — все эти люди идут в свой последний путь». О том, как именно сейчас можно уехать из России, с какими трудностями сталкиваются люди, и что ждет Россию, смотрите в новой серии проекта ТВ2 «Очевидцы».
Расскажите о себе.
Меня зовут Дария, мне 32 года, и до войны я занималась политическими технологиями, я работала в качестве политтехнолога на разного рода кампаниях независимых депутатов. Муниципальный уровень, уровень заксобраний, уровень государственной думы. Но после войны всё изменилось и теперь моя основная деятельность заключается в том, что я помогаю людям уехать из России. Я занимаюсь фандрайзингом средств, ресурсов и возможностей для того, чтобы они покинули страну.
Как вы узнали о войне?
Я узнала о войне одной из самых первых. Я выезжала на совещание в Москву, в 4 утра у меня был самолет из Петербурга, и в 6:30, когда самолет сел, кто-то на задних рядах сказал, что пока мы летели, началась война. И весь момент, пока я ехала в аэроэкспрессе, я не могла сдержать слез, потому что я понимала, что-то самое худшее, о чем мы думали, оно случилось, и теперь это точка невозврата, что пути назад нет.
Почему уехали из России?
Я уехала сразу после начала войны. Я выходила на митинги, и 24 числа, когда я вышла на Гостиный двор, там было очень много людей, причём много людей абсолютно разного возраста: кто-то пришёл с детьми, кто-то пришёл в очень пожилом возрасте, и тогда у меня была надежда. Но когда я вышла 25, я увидела едва ли треть от того количества, которое было 24 февраля, и я абсолютно чётко поняла, что протест в России и форма остановки войны таким образом невозможны. Поэтому я решила покинуть Россию, чтобы уже в безопасном месте заниматься всем тем, чем я занимаюсь сейчас.
Чем вы сейчас занимаетесь в Ереване?
Изначально я просто работала в международной краудфандинговой компании и для разного рода социальных проектов и частных инициатив находила финансирование через криптовалюту, через разных инвесторов, частных инвесторов и фондов, но потом получилось так, что мне нужно было вывезти подругу, которая нуждалась в средствах, чтобы просто купить билет, и в общем-то потом все понеслось. Мои близкие, коллеги, друзья и знакомые стали уезжать и я поняла, что мой способ остановки войны, мой способ борьбы — это как раз-таки сохранение человеческого ресурса, обеспечение этим людям безопасного местонахождения, и я стала работать с разными фондами — их порядка 18 для разных сфер деятельности, отдельно для правозащитников, отдельно для деятелей культуры — я стала помогать им уезжать, я стала писать экстренные гранты и теперь, в общем-то, у меня порядка 50 реализованных кейсов. Я вывожу людей и в частном порядке, и целые семьи с большим количеством детей и животными, и так получилось, что я стала сама себе фондом, который вывозит людей.
Как вы помогаете людям уехать из России?
Ну, существует три способа. Первый способ — это когда у человека есть какой-то ресурс и возможность и, соответственно, есть очень много проектов, которые находятся уже в других странах, которые помогают с жильем, например, тот же самый «Ковчег», который помогает с консультациями по каким-то юридическим вопросам, по вопросам релокации и прочим вещам. Есть способ, когда выигрывается грант на релокацию человека, на его билеты, на его проживание, но, как правило, это очень узкие гранты на очень маленькую аудиторию. Как правило, это правозащитники и те активисты, которые подвергаются политическим гонениям и репрессиям со стороны российского государства. Есть третий способ, абсолютно понятный, доступный, разработанный, когда посредством социальных сетей мы просто делаем сборы, собираем деньги, и человек, в общем-то, релоцируется уже за счёт так называемого гражданского общества, которое в России не очень существует, но хотелось бы, чтобы оно было.
Какие трудности возникают с вывозом людей?
В первую очередь, если мы говорим о фандрайзинге, то в любых организациях и структурах есть определенные бюрократические моменты. Я всегда с ним сталкиваюсь, потому что зачастую уехать нужно очень срочно, а согласование любого гранта, перечисление денег, особенно в отсутствие любого перевода, swift- перевода в России, все это очень затруднительно. К тому же, например, есть кейсы, которые не могут покинуть страну из-за того, что у них нет загранпаспорта, и приходится использовать страны Кавказа, наших соседей и Беларусь. Если мы говорим о Беларуси, то релокацию в Беларусь не оплачивает практически никто, потому что эта страна — союзник России, и в этом смысле очень сложно просто пройти бюрократический процесс, зачастую вкладывая собственные деньги, что я делала не раз, и тем не менее, оно того стоит.
Что изменилось в вашей работе после мобилизации?
Не то чтобы труднее, скорее агрессивнее, потому что все, что делает наше государство, например обыски у людей, которые давно уехали, или вот эти вот мобилизационные меры — это не запугивает людей. Лично моё мнение — это вызывает только злость, злобу, которая превращается, воплощается в действие и мы используем, теперь я стала использовать, гораздо более, так скажем, незаконные методы, потому что, если мы говорим о войне, а происходит война, то здесь все средства хороши, потому что Путин не гнушается ни одним из инструментов, которые мог бы, и не мог бы применять. В этом смысле я стала гораздо агрессивнее спасать людей, ровно потому, что они все находятся в беззащитном состоянии. Я стала открыто агитировать к тому, чтобы люди уезжали, чтобы люди не подписывали повестки, которые они получают, чтобы люди как можно быстрее бежали от войны, потому что это кажется, возможно, не гуманным, но если большая часть сильных, взрослых мужчин уедет из России, то это еще один инструмент ослабить путинскую армию и скорее завершить войну. И абсолютно четко понимаю, что время романтизированных акций с фонариками давно прошло и сейчас время акций прямого действия.
Что ждёт людей при внезапной эмиграции?
Все зависит от страны. Для тех, кто уезжает в Казахстан, самое страшное — это пройти русскую границу, потому что на границе с Казахстаном они получают поддержку. Если сейчас российские активисты, так скажем, собирают на трусы, носки и тепловизор на фронт, собирают деньги среди людей, то люди из Казахстана абсолютно четко, я знаю несколько примеров от ребят, которых я вывезла, встречают их с горячим чаем и разворачивают даже ковидные лагеря, чтобы временно обеспечить местонахождение людей там. Есть люди, которые, по ряду причин, не могут пересечь границу с Казахстаном, которые не могут пересечь границу с Грузией в Верхнем Ларсе, и они вынуждены временно релоцироваться в Беларусь. И вот там настроения совершенно другие. Люди не выходят из дома, люди пытаются как-то удаленно заказывать еду или какие-то лекарства, если вдруг они болеют, потому что они абсолютно четко понимают, что как и Путин, президент Беларуси абсолютно такой же кровавый тиран и деспот, в результате чего сохранность их безопасности никто не может гарантировать, но это вынужденная мера, потому что, так или иначе, в России ждет еще более худший конец, потому что все те люди, которые идут сейчас добровольно, подписывают повестки и идут на войну, они идут на кровавую бойню, которая ничем для них не закончится, кроме как смертью, а все эти прекрасные меры по списанию долгов, выплате родственникам погибших, белые прекрасные лады калины — это все останется фарсом ровно потому, что никто ничего не будет выплачивать. Их объявят без вести пропавшими, и государство в очередной раз сэкономит на людях, а жизнь никто не вернет.
Почему люди сами идут в военкоматы?
В первую очередь это незнание законов, потому что-то, что вы не берете повестку, не является каким-то супернарушением. Да, сейчас есть новая нормативно-правовая база, которая подразумевает какое-то уголовное наказание, но тут должен быть абсолютно четкий выбор. Вы можете потенциально отсидеть или заплатить штраф, но это лучше, чем вернуться в цинковом гробу, потому что вы там не выживете. Люди, не имеющие профессии, не могут выполнять ее качественно. Хирург не сможет оперировать, если он не прошел обучение, соответственно, то же самое происходит и с военными. Люди, которые никогда не воевали, не держали в руках оружие, которые под гнётом страха, непонимания ситуации или под влиянием родственников и пропаганды, все эти люди идут в свой последний путь. Есть часть людей, вот эти вот прекрасные z-патриоты, которые поддерживают войну, но все это абсолютно четкое влияние пропаганды, либо незнание собственной истории, либо просто какая-то глупость. Я раньше между какой-то глупостью и злым умыслом всегда предполагала, что это глупость, тем самым давая человеку надежду какую-то и возможность исправить, сейчас я этой надежды абсолютно не даю и абсолютно четко понимаю, что это злой умысел и определённые попытки аппарата президента воздействовать на разные целевые аудитории. Я думаю, что большая часть населения с каждым новым днём войны становится менее лояльной к Путину и из категории сомневающихся переходит в категорию отрицающих войну, но при этом нашего гражданского общества недостаточно для того, чтобы какую-то активную деятельность сейчас люди проявляли. Все это происходящее — абсолютная катастрофа для гражданского общества, для общества России в целом.
Зачем Путину война?
Я считаю, что Путин, находясь 20 лет у власти, мог абсолютно четко поехать крышей. Я ни в коем случае не умаляю стратегических каких-то возможностей его команды, но я абсолютно четко понимаю, что, как любая автократия, они вынуждены придумывать себе внешних врагов для того, чтобы как можно дольше дурить общество и удерживать власть в своих руках. Я абсолютно четко понимаю, что он проиграет эту войну. Я думаю, что он тоже это понимает, просто он готовит какой-то блок, я не знаю, пропагандистский, о том, что вот общий коллективный запад на нас напал. Теперь мы должны встать, сплотиться еще раз, потерпеть… Все что он делал до этого, условно, поднятие пенсионного возраста и какие-то другие вещи, так или иначе, они бы могли рассматриваться в Гааге, например, но то, что он сделал 24 февраля — это поступок против человечности и это невозможно понять, принять или каким-то образом оправдать. Он совершил преступление, которое не может происходить в 21 веке. Половина россиян имеют родственников в Украине. Раньше мы ездили спокойно друг к другу в гости, теперь мы вынуждены оправдываться почему мы русские. Мы оправдываемся, почему мы русские, на Западе, приезжая в Европу, мы оправдываемся между собой разговаривая и объясняя, что я его не выбирала, я не хотела этой войны, это не моё, он не мой президент. Путин — это не Россия.
Каким вы видите будущее России?
До будущего России, такого, которое я бы хотела видеть, к сожалению ещё долго, ровно потому, что война, скорее всего, продлится ещё какое-то время. Ну полгода-год, я не знаю точно, но какое-то время. И потом придёт, даже если придёт, наступит момент выборов 2024 года, я думаю, что это будет какое-то преемничество, чисто условные Кириенки, Собянины и Шойгу.
Чего вы боитесь больше всего?
Я перманентно боюсь того, что моя молодость проходит не так как я этого хочу. Я пропустила мамин юбилей, 60 лет, и я пропущу в скором времени папин юбилей, который будет в ноябре. Я сомневаюсь, что я смогу безопасно вернуться в Россию. Я пропускаю очень важные даты и теряю те ценные минуты, которые я могла бы провести с близкими, которые находятся в России. Я не вижу своих котов, я не могу ходить по улицам Петербурга, я не могу пить кофе с теми и там, где я хочу, я не могу ходить и гулять со своими друзьями, я не могу учиться в том вузе, где я хотела продолжать обучение и поступать в аспирантуру, ещё в начале февраля. Я пропускаю самые ценные моменты своей жизни. Я нахожусь в другой стране, и я вынуждена бороться с режимом, который я не выбирала, я вынуждена объяснять каждый день, день ото дня, людям, что Путин — это не мы, что мы — другие, что мы должны объединиться. И эти моменты, они очень важные с точки зрения социальной моей значимости, но я боюсь, что ещё год, или два, или три — и я буду терять свою собственную жизнь, саму себя, в отношении того, что могло бы происходить в России, потому что я уезжала из России со слезами, потому что там мой дом.
При каких условиях вы вернётесь в Россию?
Я хотела бы вернуться хоть завтра, но я вернусь в Россию, только когда Путина не будет у власти. Нужно поменять суды. Нам нужно поменять полицию. Нам нужно упразднить ФСБ как орган в том формате, в котором он сейчас существует, потому что это недопустимая коррупция и какая-то неограниченная власть и беззаконие в отношении того, что они делают. Только меняя все эти институты, только поменяв форму существования России, только поменяв тот самый институциональный базис, на котором строится любая выборная система демократическая, только тогда мы сможем приступать к каким-то экономическим реформам, каким-то реформам социальным, дойдём, может быть, до принятия закона о домашнем насилии и прочим, и прочим вещам, и только тогда, на мой взгляд, мы сможем хоть как-то приступить к той России, построению той России, в которой бы я хотела жить.
