«Что с вами, люди?»
Ирине Ковилиной — 56 лет. Работает психологом. Живет в Виннице. Накануне Винницкая область подверглась российской атаке с воздуха. Ирине трижды за день пришлось спускаться в укрытие. Своими чувствами по поводу происходящего и мыслями о том, что не так с российским обществом, Ирина делится в проекте «Очевидцы 24 февраля».
— У меня была одноклассница, с которой мы дружили всю жизнь. В 2014 году, когда я ей что-то рассказывала и упомянула Путина в плохом контексте, она мне сказала «я за Путина тебя порву», и еще что-то «быкотское» и гопническое. После этого я вынуждена была ее заблокировать, и мы перестали общаться.
Я не понимаю, как в 21 веке такое возможно. Я помню железный занавес, я помню, как практически в подполье записывали «Пинк Флойд», «Машину времени» (кстати, у той самой одноклассницы, на большие бобины). Как мне на ночь давали тетрадочку стихов Высоцкого, и я их переписывала, потому что была очередь, и утром нужно было отдавать. Цветаеву, Солженицына тайно читали. Потому что даже тогда мы понимали, что была другая реальность, кроме той, что описывали в журнале «Крокодил» — что Америка ужасная, кровожадная страна и весь Запад гнилой и меркантильный. А сейчас, во времена интернета и доступности информации, русские будто сами отбрасывают от себя иную реальность.
Наверное, потому что это очень сладко — верить, что принадлежишь к великой нации: справедливой, мудрой, духовной. Как это по вашему, российскому, телеку объясняют. А когда просачивается информация, что ваша страна — не очень-то и великая, а жестокая, варварская и некрофильская, включается психологический механизм вытеснения: «Я не хочу это слышать, потому что если я услышу правду, надо реагировать, а я не знаю как, что с этим потом делать?».
Из зоны комфорта не хочется вылезать. Люди сами железный занавес перед собой вешают, внимают официальной пропаганде и полностью перекладывают на них ответственность за свое знание-незнание. Ведь красиво говорят, душевно, и каналов много — НЕ могут же все врать? В социальной психологии обязательно будет какой-то предмет, типа «Магия русского зомбоящика».
У моей подруги есть приятель — подполковник еще советской армии в запасе. И вот накануне войны — 23 февраля — мы спрашиваем его, будет ли война? (а русские к границе уже несколько месяцев технику и войска подтягивали). Он говорит — да вы что, попугают и уедут, учения, просто бряцают оружием, чтобы склонить украинцев на свою сторону, отпугнуть от НАТО и Евросоюза. А утром началась война. То, что все серьезно, я поняла намного раньше, когда сообщили, что в российских госпиталях на границе создают запасы крови…
24 февраля я пошла на работу к 8 утра, у многих были собраны тревожные чемоданчики-рюкзаки. У меня тоже такой есть, там немного одежды, средства гигиены, дедушкины и бабушкины ордена, лекарства. Отдельно — спички, свечки, консервы, шоколадка, бинты, вазелин и тампоны (нам накануне рассказывали, что если тампон пропитать вазелином и поджечь, можно чашку чая вскипятить).
Все как-то переосмысливаешь в такие дни. Помню, как я думала — что положить? Что самое ценное, что никак не купить, не восстановить? Поняла, что это старые фотографии родственников — дедушки, бабушек. У меня их много. Когда-то дедушка и дядя увлекались фотографией, и бабушка много альбомов оформила. А еще было жалко духи, не распечатанные, из дьюти-фри. Я их в шкаф спрятала (наивная, я про русское мародерство и не думала). На работе все были взбудоражены и немного растеряны. Помню, я подошла к окну, и раздался взрыв. Это был первый взрыв в Калиновке — воинской части рядом с Винницей.
25-го, чтобы принести какую-то пользу, я пошла сдавать кровь. В 8 утра на пункте переливания уже стояла очередь человек 500. Две девчонки с моей работы записались в тероборону. Одна — бывшая полицейская, вторая — мама военного, волонтерка, очень патриотично настроенная. Война и во мне взрастила такую штуку как патриотизм. У меня раньше чувства такого сильного развито не было. Я родилась в Киргизии, в три месяца меня забрали в Украину, потом увезли в Казахстан, где я и выросла — в семье военного и учительницы.
Особого ощущения родины — «вот моя березка, вот мой дом родной» — у меня не было. Я разговаривала всю жизнь на русском. Всю жизнь считала себя космополиткой. Родина там, где тебе хорошо, так я рассуждала. А сейчас захотелось идеально выучить украинский язык, историю.
Я смотрю сейчас на украинских военных и вижу абсолютно героических людей. Если по правде — мы же смотрели эти ваши впечатляющие парады на 9 мая и думали, что, если Путин решит воевать, вся Украина за три дня ляжет. А когда за три, четыре, пять дней нас не захватили, я начала гордиться. Если этот огромный страшный зверь, «вторая армия мира», не может справиться… Да даже если бы за неделю нас сломили, уже был бы повод гордиться. Так многие эксперты говорили — мы продержались неделю на своем старом оружии, вот это да, круто, мы уже победители…
В конце февраля мы пошли волонтерить, встречать эвакуационные поезда с беженцами. Люди ехали отовсюду, с востока, из Бучи, Киева, Мариуполя, Харькова. Все были в состоянии шока и начальник станции пригласил психологов. Работали круглосуточно. Вспоминаю людей, которые оторвались от дома (у многих дома уже не было). Полные поезда женщин с отрешенными лицами и детей. Мужчины — только старики или инвалиды. На вокзале встать негде. Все в темноте. Расписания нет. Поезд мог прийти когда угодно. В глазах страх, отчаяние и ужас. Многие хотели что-то рассказать. Те, кто помоложе, одергивали тех, кто постарше — не надо, опять будешь плакать.
Рассказывали, как сидели в подвалах и быстро научились распознавать по звуку «Смерчи», «Грады», обычные гаубицы. Когда выглядывали наружу, видели свои дома — все насквозь пробитые снарядами, готовые вот-вот обрушиться. Рассказывали, как убегали под обстрелами, как на улицах лежали трупы, части тел, и не было возможности их похоронить. Некоторые оставались в Виннице, но в начале марта большинство уезжали за границу — в Польшу, Германию, Чехию, в неизвестность...
У меня наступило какое-то внутреннее оцепенение. Потом — страшное разочарование. Я не боялась. Думала, я хоть и украинка, но говорю по-русски, они же русские, христиане. Я писала диплом по Чехову, прочитала всего Достоевского, Толстого. Ну, придут, увидят, что нет тут никаких нациков-фашистов, развернутся и уедут. Но нет. Был многострадальный Мариуполь, ужасы Бучи, Бородянки, Изюма… Было глобальное разочарование в человечестве. Как одни могут опустится до такого дна садизма, варварства, мародерства, дьвольщины, чистого зла, а другие стоять в стороне, осуждать, но допускать?!
Как один маньяк — застрявший на безумной идее психопат — столько лет руководит страной и ведет себя, как гопник, терроризирующий весь мир? Как мы допускаем психопатов к власти? В мире столько проблем — от голода, онкологии и неизлечимых болезней умирают тысячи людей и невинных детей, а тут каждый день миллионы вкладывают в оружие, которое несет разруху и смерть!
Мне раньше казалось, что героизм — это патология, отсутствие инстинкта самосохранения или фанатическое служение какой-то вере. Но сейчас происходит трансформация. Вижу мальчишек, которые лежат с покалеченными руками и ногами, а все равно рвутся назад, на фронт. Говорят, мы уже хоть чему-то научились, знаем как воевать.
Да и раньше многие АТОшники хотели вернуться на восток, в горячие точки. Потому что там особая обстановка — честная, что ли. Когда все называется своими именами. Под пулями не до реверансов. Все по правде. Мотивация зашкаливает. Защищаешь девушку, маму, папу… У нас реально другая ситуация с мобилизацией. Не гребут всех подряд. В военкомат — очередь. Двоюродного брата — у него проблемы с бизнесом, решил пойти на фронт — не взяли. Профессия не подходит.
У меня чувство, что в России на людей какой-то морок навели. Сейчас все, что связано с Россией, знакомыми, языком, русской литературой — все поставлено на паузу. Бывает времена лютой ненависти, но в основном удивление. Что с вами, люди? Вы с восторгом слушаете с экранов зомбоящиков призывы пропагандонов «побольше ракет, чтобы погрузить Украину в тьму, холод и разруху». Вот сегодня, вчера, позавчера вся Украина была под обстрелами — больше 100 «высокоточных ракет», дроны-камикадзе попадают в жилые дома, больницы, школы, ГЭС. Свет с перебоями, только на Винничине два попадания в ГЭС, вчера сбили пять дронов, самолет разбился, но летчик жив, слава Богу!
Но настроение уже не как 24 февраля, когда я думала, может, взять чемодан и уехать? Сейчас не хочешь бояться. Сейчас я без громких слов готова тут остаться и, если надо, умереть.
Я обыкновенный психолог, я просто консультирую людей, и я оказалась в обстоятельствах, которые не могу изменить. Значит, так тому и быть… Ведь эти обстрелы убивают в нас страх и рождают злость. Ты планируешь что-то, а тебе надо прятаться в туалете или подвале, начинаешь злиться — какого черта!
Мне, конечно, не хочется, чтобы мне оторвало ногу или руку. Совсем нет. Но чтобы я или кто-то начал требовать от Зеленского каких-то договорняков, мира — такого не будет. Слишком много людей погибло, слишком много судеб разрушено. Никто не согласится отступить, простить.
Я много лет как психолог работала в том числе и с бытовыми насильниками в семье. Была пара случаев — дебилоиды с деньгами, бизнесом никак по-человечески развестись не могли. Женщины им говорят — забирай свои пароходы-заводы, только отпусти. Нет и все. И детей делят, которых им не надо. И женщин с их родственниками обещают убить. Кислотой обливают, адвокатов сто штук нанимают, которые и их, и их жен разоряют. Не уступают. Превращают в ад свою и чужую жизнь! И ладно бы любили. Не любят. «Так не достанься же ты никому! Как посмела? От таких, как я, не уходят!».
Очень напоминает сегодняшнюю русско-украинскую войну, правда? Только в ситуации домашнего насилия можно все-таки аккуратно куда-то улизнуть, по-тихому — в другой город, страну. А тут нам никуда не уехать. От этого чувства Путина к Украине, от этого больного соседа. Значит, будем воевать.
