Андрей Филимонов: «Приказ бомбить Киев — это выстрел себе в голову»
Писатель Андрей Филимонов, с недавних пор — «СМИ-иноагент». После 24 февраля уехал из России, так как оставаться счел для себя невозможным. Почему закон об иноагентах — это низкопоклонство перед Западом, а «спецоперация» — национальная болезнь, Андрей Филимонов говорит в проекте «Очевидцы».
Расскажите о себе.
— Меня зовут Андрей Филимонов. Я родился в Сибири, в городе Барнауле, откуда в раннем детстве меня привезли в город Томск. В Томске я окончил университет, в Томске я начал писать стихи в далекие восьмидесятые годы. В Томске мы с друзьями придумали «Всемирную ассоциацию нового пролетарского искусства», почетными президентами которой были Амос Тутуола, Мик Джаггер и Фрэнк Заппа. Они об этом, правда, не знали. Но, тогда времена были такие, главное было нарушать, ломать унылые советские формы.
Мы с друзьями достигли окончательной свободы, когда Советский Союз прекратил своё существование, и дальше все жили-поживали, как у кого получалось. В середине 90-х годов я пришел работать на телекомпанию ТВ2, потом в начале нулевых я еще раз пришел работать в телекомпанию ТВ2, и в общей сложности больше десяти лет там проработал. А потом я вдруг почувствовал, что у меня в голове столько материала накопилось, мне ужасно захотелось написать роман о людях, живущих в Сибирской глуши. Электричество отрезали, дорог нет, и живут они там удивительными всякими способами.
И я уволился, и занялся чистой литературной деятельностью, которая привела к появлению в 2016-м году романа «Головастик и святые». Роман удачно попал в разные фестивали, номинации, национальный бестселлер. И я подумал: «Ну и нормально». И стал дальше писать книжки, еще пару романов написал, последний вышел за два месяца до войны. С тех пор я очень мало написал. Так, какие-то стишки, какие-то заметки, потому что, я пока не очень понимаю, кому это нужно, и как вообще говорить о том что происходит.
Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?
— Я подумал — п… ц. Первая была моя мысль. Это было в шесть утра, когда нам позвонила наша украинская подруга из Киева и стала рассказывать, что на них падают бомбы. Я пошел, нашел какую-то бутылку виски, выпил, и написал в Фейсбуке: «Хотят ли русские ядерной войны?»
Позже этот день я вспоминал, не то, чтобы со стыдом, но мы стали с женой заниматься тем, чем занимались в тот момент люди по всей стране: снимать деньги, запасаться бензином. Я потом прочитал статистику, что в эти первые дни три миллиарды рублей были сняты по всей стране. Потому что, такая у людей реакция — война, сейчас значит всё отключится, надо запасаться. Я потом уже, спустя какие-то дни думал, что если бы все люди, которые пошли к банкоматам, в своих городах пошли на площадь, то наверное, этого бы не было.
Почему вы уехали из России?
— Потому что, там стало невозможно находиться. Мы простились с родственниками, с друзьями, и на машине поехали в Грузию. Это была середина марта. Мы ехали из Москвы через Волгоград, где-то мелькнула «Родина Мать» с мечом, потом мы попали в Калмыкию, где остановились у знакомых буддистов. Это были первые, наверное, минуты, часы, когда я пытался обрести какое-то равновесие.
Потом мы оказались в городе Владикавказе. Он такой симпатичный город, но он уже начал покрываться буквами «Z», они уже появлялись на автобусах, на стенах. Ехали мы с друзьями, которые совершенно тех же убеждений, что этого быть не должно, что не должна Россия воевать с Украиной, что это вообще шизофрения. Бомбежка Киева по приказу из Москвы — это выстрел в голову себе.
Почему стало невыносимо оставаться в России?
— Потому, что люди стали с ума сходить. Люди, с которыми я общался, начали говорить вещи несовместимые с нормальной человеческой жизнью. О том, что это моя родина, права она, или не права, бомбит она Киев, или не бомбит, раз так все случилось, то теперь мы за победу. Это был главный шок, когда вдруг появилось ощущение — маски сброшены. Кстати, один из моих бывших друзей буквально накануне, по телефону, когда я сказал, что что-то нехорошее готовится, ответил: «Ну и что, через три дня наши танки будут в Киеве». И я тогда сказал ему теми словами, которые потом появились в виде мема: «Пусть ваши танки идут на х. й». Единственный, так сказать, момент легкого морального удовлетворения, которое я испытываю, что танки-то действительно оказались в Киеве, но не через три дня, а через три месяца и в виде трофеев.
В посте «180 дней в бреду» вы сравнили спецоперацию с национальной болезнью. Наше общество можно назвать сумасшедшим? Почему?
— Во-первых, потому что целое общество исповедует идею одного сумасшедшего человека, президента России. И эти его идеи транслируются через всевозможные каналы, СМИ, интернет. И главное, люди друг от друга тоже заражаются этими идеями. И никакого сопротивления. Я не могу ставить диагнозы, я не специалист, но тем не менее там же очевидна патологическая лживость, абсурдная мотивация: каких-то нацистов нашли в Украине. Нереалистичность: заявлялись цели демилитаризации Украины, а в результате Украина милитаризована, как никогда раньше. Хотели отодвинуть НАТО — НАТО так придвинулось. Раздвоение сознания: президент с экранов говорит, что Украина — фейковое государство, его Ленин создал, а потом российская армия оккупирует территории и восстанавливает памятники Ленину.
Война надолго?
— Думаю, что надолго. Пока в российском бюджете не кончатся деньги, война будет продолжаться. В первые дни войны люди мечтали о том, чтобы каким-то образом не стало Путина. А сейчас мне кажется очевидно, что если его не станет, то там есть уже желающие занять его место — повар его, хозяин Чечни, еще какие-нибудь генералы просто руки потирают.
Что должно произойти, чтобы народ в России очнулся?
— Голод. Когда ударит ситуация по базовым потребностям людей, так как это было 1989 -м, 90-м году, тогда люди выйдут и скажут все, что они думают. Пока с едой все в порядке, этот режим будет существовать в том виде, в котором он есть. Хотя, говорят сейчас, что в России даже возвращают развлекательное телевидение, что меньше стало пафоса военного, побольше каких-то шоу, и прочее и прочее, чтобы у людей создавалось впечатление что жизнь-то на самом деле нормальная.
Ведь это огромная страна, долетают снаряды в Белгородскую, Воронежскую область, а уже чуть дальше не долетают, можно об этом совершенно спокойно не думать.
Вы писатель. Что вы думаете об отмене русской культуры?
— Меня никто вроде не отменял, и мне никто не предлагал в этом участвовать. Воевать с памятниками, воевать с культурой, воевать с какими-то именами прошлого — занятие достаточно неблагодарное. Мой друг и коллега Сергей Ташевский, журналист и поэт, хорошую написал колонку на сайт «Сибирь.Реалии», о том, что никто столько не делает для отмены русской культуры, как Министерство культуры. Потому что, они из настоящего богатства литературы, искусства, делают какую-то мертвечину. И снова, как в советское время, начинают выбрасывать из биографий людей факты того, что они были репрессированы, что они были в контрах с системой. Нет-нет, русская культура — это такая благость, вот она начинается со славян в белых рубахах и женщин в кокошниках и заканчивается Захаром Прилепиным, который успевает и на священную войну с коллективным западом.
Мне просто кажется, что есть только один народ, который имеет право на отмену русской культуры — это украинцы. Когда они у себя переименовывают улицы, сносят памятники, убирают из школьной программой все, что связано с Россией — это болезненная, но понятная реакция. Когда этим станут заниматься в Испании, Норвегии, Мексике, это все будет выглядеть странно. Не хотите – не читайте.
Как вы отнеслись к признанию иноагентом? И зачем все это иноагентство придумано?
— Институт иноагентства — это одна из частей механизма запугивания людей. Как мы знаем, он и выглядит-то нелепо: меня, например, признали «СМИ — иноагентом»!
А просто потому, что они лет пять назад создали это, для того, чтобы кошмарить «Радио Свободу». Тогда в Штатах признали «Раша Тудей» иноагентом, в соответствии с законом 1937 года, американским, который был совсем про другое.
И что мы видим? Мы видим низкопоклонство перед западом со стороны Российского Министерства юстиции, правительства, сенаторов, депутатов Госдумы. Они говорят: «Наших там признали, и мы дадим этот свой асимметричный ответ!» Но, по форме, они ничего другого придумать не могут, они просто берут вот это, и переносят сюда. На творчество эти люди не способны.
А в реальности получается — человеку вдруг сообщают, что теперь он каждые три месяца должен отчитываться о своих расходах. Причем, он еще должен распечатать этот отчет. А отчет выглядит прекрасно, потому что он, опять же, создан для СМИ. Там есть масса таблиц, в которые надо вписывать членов организации. Когда я эту таблицу Excel увидел, у меня волосы зашевелились. Я у юристы спрашиваю:
— А что это?
— А это всё пустым просто надо оставлять, но надо распечатать, надо обязательно это распечатать, и в двух экземплярах отправить в Министерство юстиции.
Спустя неделю мы с Таней поехали на море, решили из Тбилиси бросок сделать в Кобулети. На набережной была компания русских, они тоже уехали от войны, кто из Питера, кто из Уфы. И разговорились. И выяснилось, что я — иностранный агент. Ооо! Никогда не видели ещё живого иностранного агента! Тут какие-то люди их знакомые идут.
— Эй, ребята, идите сюда! Иностранный агент, живой!
Поставили стул, налили вина. Я подумал, что, в принципе, я, как Киса Воробьянинов, могу некоторое время гастролировать по побережью.
В общем-то, что я могу сказать, в моём случае они ничего не добились. Я не знаю, почему некоторые довольно известные люди, признанные иностранными агентами, помещают эти плашки в своих Фейсбуках, может быть, у них есть какие-то соображения мне недоступные. Я не стал этого делать.
Чего вы боитесь больше всего?
— Больше всего, лично я, боюсь, что я совершу какой-нибудь поступок, за который мне будет стыдно. А что касается, например, ядерной войны, или еще чего-то такого, почему-то у меня нет большого страха. В детстве, я помню, нас по телевизору тоже пугали, в конце семидесятых, после Афганистана началось это всё, во времена андроповщины. Тогда ведь пугали людей, сирены включали, показывали взрывы ядерные. Тогда я боялся, что атомная бомба прилетит. Сейчас — нет.
Каким вы видите будущее России?
— Тут есть очевидно три сценария. Ухудшение ситуации до совсем мрачных форм диктатуры. Драчка в Кремле среди своих, которая может привести к гражданской войне, и идеальный вариант, когда все-таки Путину так накостыляют, что придется принимать условия Запада. Ну и тогда, это будет история, в той или иной форме, похожая на немецкую после сорок пятого года.
Я не очень верю, что Россия может рассыпаться на кучу каких-то территорий, потому что для этого нужны какие-никакие идеи и какие-никакие лидеры. Мы же это отчасти проходили в девяносто первом. Сейчас уже мало кто помнит, что бессменный губернатор Кузбасса Тулеев, он же в девяносто первом году вынашивал идею Кузбасской Республики. Но оказалось, что народу настолько плевать на все эти политические фантазии, очень трудно людей вдохновить идеей — а вот мы теперь будем жить независимо. Люди спросят: «А на что мы будем жить независимо? А зачем нам все это?» То есть, мне кажется, что Россия все равно будет сохраняться в нынешней конфигурации.
Если бы меня кто-то спрашивал, я бы сказал, что идеальная форма — это свободные регионы. В одном регионе живут так, в другом регионе живут совсем по-другому. Здесь вот эта религия доминирует, там может никакой, и они уже все вместе консолидированные делают бюджеты на внешние цели. А так живут сами. Как Штаты, или как земли Германии. Я не понимаю, зачем нужно вводить единообразие от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Для чего? Совершенно очевидно, что и по уровню жизни, и по уровню развития, и по уровню культуры, и по всему остальному — это совершенно разные территории, причем им часто нет дела одной до другой. Если мы возьмем Бурятию и спросим, насколько Бурятии интересен Дагестан, выяснится, наверное, что ни на сколько. Горизонтальные связи надо налаживать, а не бесконечно вбивать эту вертикаль.
