Алексей Аликин: «Не надо делить людей на уехавших и оставшихся»
Алексей Йесод (Аликин) – журналист и телеграм-блогер. Писал для изданий «Русская планета», «Такие дела», «Moscow Daily News» и др. С 2016 года вел ТГ-канал «Русский футурист», в числе почитателей которого был Владлен Татарский. «Человек, который выбирает воспевание насилия, очень часто с ним сталкивается в итоге».
Об эмиграции как способе сохранить себя, запросе на картину будущего и способности каждого приблизить конец войны Йесод рассказывает в интервью «Очевидцам».
Расскажите о себе.
— Я журналист и блогер Алексей Аликин из Москвы, но больше известен под псевдонимом Йесод. В журналистике с 2013 года с перерывами на небольшие работы, не относящиеся к профессии. У нас все-таки всегда была нестабильная экономика, и человек иногда мог строить карьеру, а потом раз — и перейти в другую сферу, если его позвали в какое-нибудь IT. Я немного занимался и типографским бизнесом, и IT-шным, веду телеграм-каналы, пишу статьи.
Как вы проявляли свою гражданскую позицию в России?
— Прежде всего это было связано с моей работой. Еще в середине десятых я работал в издании «Такие дела», оно посвящено социальной повестке. В России все сферы связаны между собой, поэтому у меня была статья «Смертный полк», посвященная не боевым потерям российской армии. Она про дедовщину, про то, что в российской армии десятки и сотни людей умирают насильственной смертью. Данные были на 2015 год, я общался с комитетом солдатских матерей, и это была очень интересная беседа. Я довольно замкнутый человек, далекий от активности, вроде пойти с кем-то на митинги, этого у меня было мало. Хотю я и ходил на некоторые отдельные митинги, я не считаю, что это была именно активная позиция. Когда был «Марш мира» в Москве, я участвовал в нем со своими друзьями, потому что тогда был очень большой и сильный порыв, но постоянно в митингах не участвовал. Я старался, чтобы моя работа помогала исправлять ту ситуацию, которая уже была в России проблематичной. Понятно, что и война, и репрессии — они выросли из чего-то, они не на пустом месте появились. Журналисты были, наверное, первыми канарейками в клетках, опущенными в самую глубь шахты, и почувствовавшие запах накапливающегося газа, ядовитыми струйками поднимавшегося вверх еще, может быть, с нулевых, с первого срока Путина.
Когда вы как журналист почувствовали: дело плохо, появляется государственная цензура?
— Это было вспышками. Человек не может все время нормально жить с ощущением опасности, он постоянно себя успокаивает. Мое первое место работы называлось «Русская планета», это издание, сайт, который возглавлял Павел Пряников. Он собрал там довольно интересную команду людей, старался работать для максимально широкого круга читателей. Проект был безобидный, ничего откровенно политического там не было. Да, была позиция спикеров, но делался он по всем журналистским стандартам: были представлены обе стороны, подача материалов была максимально объективна, без эмоционально окрашенного языка. Но в итоге владельцы эту редакцию разогнали, после разгона первой редакции «Ленты.ру», которая позже превратилась в «Медузу». Это была первая большая вспышка и понимание того, что что-то грядет. По этому поводу до сих пор есть материал «Космисты, ребята, вы слабые» — одна из наших сотрудниц выложила запись с представителями спонсоров. Там были очень смешные претензии, как нам тогда оказалось, а на самом деле это ровно то, что стало нынешней условной идеологией, то есть скрепы, что нам не хватает взгляда на традиционный мир и вот это все. Мы могли остаться работать на условиях нового руководства, но все редакторы ушли, а мы за ними. Осталось всего несколько человек, так что всю редакцию полностью заменили, и она уже писала скрепно и традиционно, но уже никаких стандартов не соблюдалось. Они даже брали интервью у мертвых писателей, говорили с Лермонтовым о патриотизме — буквально брали цитаты Лермонтова и прикручивали их к своим вопросам. Вторая вспышка — это Донбасс и все, что с ним связано. Тогда была очень яркая и острая реакция, по крайней мере, в Москве. Был «Марш мира», многие не боялись сказать, что им это не нравится. В тот момент было понимание, что происходит что-то нехорошее, но казалось, что это можно исправить. Я не могу сказать, что все время занимался активизмом или был на баррикадах. Я, допустим, работал в журнале «Сапсан» — это бытовой журнал этого поезда, я занимался системой развлечений. Но постепенно вспышки стали происходить все ближе. У нас получилось раскрутить телеграм-канал, мы его сначала делали с моим бывшим главным редактором Павлом Пряниковым, именно он был автором идеи первого канала, и делая его мы еще ближе увидели всю ту грязь и порочность политической кухни, которая у нас образовалась. Сейчас это уже известный факт, что именно политизированная часть русскоязычного сектора Телеграма оказалась наиболее важным инструментом влияния на массы и пропаганды. Есть большая планета пропаганды — телевизор и прочее, но она очень грубая, а это более тонко используемая вещь для работы одновременно с самым образованным слоем населения и самым упертым Z-слоем — это так называемые Z-каналы с сотнями тысяч подписчиков. Это все возникло не за один день, все эти люди росли на моих глазах, я всех их видел, с кем-то общался. Единственное, чего я не мог предположить, что некоторые из них станут теми, кем они стали. Владлен Татарский в свое время писал и мне, и другим. У нас в редакции «Русского футуриста» было несколько таких человек, они писали нам, что им нравятся наши тексты. И Владлен Татарский тогда был абсолютно никому неизвестен, у него не было телеграм-канала — просто был такой человечек с псевдонимом. У нас был и остается чат, в котором состоит несколько десятков человек — старые поклонники и участники проекта — и он был в этом чате. Ещё в этом чате были люди из Украины, вообще, люди из разных стран мира с самыми противоположными взглядами, но точно далекими от его, и до начала полномасштабного конфликта мне казалось, что это адекватный человек, который пытается что-то понять, который беседует с оппонентами. Он участвовал в передаче, выходившей на федеральном канале, на которой он встречался с ветеранами АТО. Ветераны АТО приезжали в Москву — сейчас это представить сложно. Это передача была в 2019 или 2020 году, она выросла из ВК-паблика «Терриконы Донбасса», где общались люди с разных сторон конфликта. Конечно же, этот нарратив, что все продолжалось 8 лет, не совсем верный — уже в 2017-2019 году бывшие оппоненты начали между собой общаться, потому что все затихло, все шло непонятно куда, и только спустя 8 лет абсолютно искусственным путем этот конфликт был радикализован. И то, что произошло на том пути, по которому он двигался, совершенно закономерно. Человек, который выбирает воспевание насилия, очень часто с ним в итоге сталкивается.
Почему вы не уехали из России сразу после начала войны?
— Это возраст — мне сейчас 42 года, тогда было 40 — и все-таки это тяжелое решение. К 2022 году я успокоился, жил довольно комфортно в Москве, поменял тематику блога в сторону более научно-популярной, у меня было все больше текстов про какие-то технические новинки, про кибернетику, хотя актуальное тоже освещалось, но в меньшей степени. И тут произошло это — как будто опустился занавес, но ты еще этого до конца не понимаешь. Мне казалось, что такого в принципе не может быть. Я совершенно не считаю, что надо разделять российское общество на уехавших и оставшихся. Многие остались, потому что были вынуждены это сделать. Уехать из места, где ты родился, вырос, учился, создал карьеру, где тебе принадлежит какая-то недвижимость, в неизвестность — это тяжелое решение. Я не уехал, потому что я боялся неизвестности и происходящего в стране. За следующий месяц я понял, что кольцо сужается, и что любая неизвестность лучше того, что происходит. Я уехал в период мобилизации, но это не было с ней связано, потому что по здоровью и ряду других причин я был уверен, что не попаду в число военнообязанных. Случилось несколько вещей: во-первых, один мой бывший коллега предложил работу в провластном издании и упомянул, что у них есть бронь. Я понял, что если я останусь, то просто стану частью этой системы, а если нет, то все мои прошлые грехи будут использованы против меня. До войны была вариативность, а теперь есть только два варианта. В следующие несколько месяцев стало понятно, что либо ты за них, либо против, что они сами не оставляют никаких других вариантов. Для них в принципе не существует журналистики, кроме той, которая их обслуживает, любое медийное слово — это способ манипулировать людьми. Путин, все, кто находится в его окружении, вся выстроенная им пирамида власти основана на крайнем цинизме. Все остальные сферы, кроме сферы политического управления, подчинены ей, все они должны выполнять вспомогательные функции. Нет никакой четвертой власти, есть только обслуга. Я понял, что надо ехать, иначе я потеряю себя.
Вы называете себя раввином-самосвятом. Что это значит?
— Надеюсь, люди считывают определенную иронию. Это совмещение двух терминов из двух разных миров. Христианство и иудаизм — это два параллельных потока. Самосвятами называют в христианстве, к тому же это нечто уничижительное — это человек, который сам объявил себя религиозным лидером. В иудаизме такого понятия нет. Это просто шутка. Я еврей, родившийся и выросший в России, я просто включаю какие-то местные традиции в свою жизнь. Я никогда не был раввином, никто меня не назначал раввином, я не получал соответствующего диплома, но так сложилось, что в той же редакции «Русской планеты» меня все называли раввином из-за моих специфических знаний, связанных с иудаизмом. Я учился в еврейской школе, остального немножко нахватался где-то еще. Мне постоянно сыпались какие-то вопросы, например, про каабу. В итоге я действительно стал неформальным ребе в нашей редакции, который решал какие-то споры, выполнял одновременно функции и батюшки, и раввина из анекдота.
Вы рассматривали Израиль в качестве места для эмиграции?
— Я не считаю, что еврей обязательно должен ехать в Израиль. Так сложилось, что между евреями и Израилем действительно есть связь, мягко говоря. Израиль — это еврейское и одновременно демократическое государство. Любое государство не может принадлежать одному народу, также и Израиль — в нем безусловно живут евреи, но ещё в нем живут и другие народы. Еврей, родившийся и выросший в другой части света, имеет по закону право приехать туда, поселиться и стать израильтянином, но быть израильтянином и быть евреем, это немножко разные вещи. Еврей не обязан быть израильтянином. Право такое у него есть, а обязанности — нет. По-моему, у болгар есть такое выражение «кисмет», то есть это просто судьба, так сложилась таким вот странным коленкором. Я уехал в Казахстан и мог там остаться, как и многие люди, но судьба, в лице водителя, предложила вариант отправиться в Узбекистан. Внезапно всей нашей компанией — нас трое человек и водитель — мы решаем ввязаться в авантюру, пересечь Казахстан и попасть в Ташкент. Это довольно неоднозначно, потому что большинство остается в Казахстане, едут в Алматы, там со временем возникла большая релокантская община, но мы решили поехать. За полтора дня мы проехали полторы тысячи километров и очутились в Узбекистане, в Ташкенте. Там у меня были знакомые, друзья, дальние родственники, и на какое-то время я там застреваю. Общаясь с родственниками, я узнал, что есть возможность получить болгарскую визу и приехать сюда, потому что здесь есть жилье. Это первая причина, почему я здесь оказался. Узбекистан вполне себе пристойное место для жизни, это не выжженная пустыня, но там свои соображения безопасности, и они имеют договоренности с Россией, а мне все-таки хотелось продолжить что-то делать, и поэтому хотелось попасть в страны ЕС, где уже точно есть барьер от всех этих опасностей. Я начал узнавать про Болгарию и понял, что это очень интересная страна, что называется, неочевидная. Для большинства россиян это просто некое курортное место, никто его никак иначе не воспринимает. Тем не менее, это одна из стран, которая начинает выстраивать свой путь в Европу. Здесь очень много сдвигов в этом плане. В принципе, во всех бывших социалистическими странах бывшего СССР и Восточной Европы эти 30 лет были периодом хождения по пустыне. Это немного еврейское сравнение, что надо 40 лет ходить по пустыне, прежде чем возникнет что-то новое. Наверное, практически все страны, находившиеся в «красной» сфере влияния, только-только начинают выстраивать что-то новое. Кто-то лучше, кто-то больше: Польша и Чехия раньше начали что-то строить, Румыния перестроила свою идентичность только недавно, а в Болгарии этот процесс еще только начинается. Но она уже полноценный член ЕС и довольно успешно идет в Европу. Она стала привлекать меня на расстоянии, и я понял, что чтобы чувствовать себя свободным, писать или любым другим способом что-то создавать на русском языке — это замечательный вариант. Потом я подался на визу, официально её получил и приехал сюда через Турцию. Потом я подался на убежищи и получил этот статус.
Вы вели телеграм-канал «Русский футурист». Чем занимаетесь сейчас?
— С этого года я не веду канал, но я собираюсь перезапускаться. Я считаю, что не надо привязываться к платформе. В свое время я писал в Живом Журнале, это была просто забава, потому что сейчас про него уже никто не вспоминает, но тогда как раз появлялись первые блогеры — Варламов и многие другие личности, которые сейчас на слуху. Я думаю, что со временем Телеграм тоже очень быстро умрет, учитывая актуальные события, поэтому я давно задумываюсь о переходе на другую площадку или о создание канала, который можно будет легко перенести. Я в основном работаю удаленно. Есть люди, которые меня знают по блогу, и просят помогать с телеграм-каналами. Это называется модным словом «медиа-консультант». Кстати, много людей из Израиля и других стран, где есть еврейская или русскоязычная община. Пока что это временная работа, я хочу делать что-то более публичное и активное, но нужен какой-то промежуток времени, чтобы к этому подготовиться. Мне не хотелось бы влезать в историю с противоборствующими группировками в российской оппозиции, типа Каца и Ходорковского. Эти люди, на мой взгляд, больше занимаются разборками между собой, чем попытками делать то, что волнует большинство и уехавших, и оставшихся — выстроить какую-то картину будущей России. Есть знаменитый проект навальнистов — «Прекрасная Россия будущего», но я верю, что возможны самые разные альтернативные варианты, главное над ними думать и пытаться нарисовать хоть какую-то дорожную карту.
Как думаете, чего не хватает в дискуссиях российской оппозиции?
— Мне кажется, самый главный вектор, которого нет — это вектор конструктивности. У нас все рассматривают оппонента как врага, которого нужно уничтожить. Не как человека, в диалоге с которым может родиться что-то полезное и интересное, и сейчас речь не про объединение, а про уважение к оппонентам. Современная западная политическая жизнь тоже бывает довольно острой и, может быть, США тоже не лучший пример, но если посмотреть на Швецию или большинство европейских стран, то там нет такого, что одна парламентская партия пытается полностью подавить другую, что политические силы пытаются раздавить, смешать с грязью, переиграть и уничтожить оппонента. Есть мем про уровень дискуссий в Восточной Европы, и он очень верный. Не хватает простого понимания, что ресурсы не бесконечны, нет желания не то что объединиться, а просто кооперироваться, чтобы достигать каких-то понятных и практичных целей: добиться решения проблем людей, у которых нет документов, выстроить какую-то комиссию. Понятно, что она не может состоять из людей только одного клана, одной группы. Должна быть группа людей, которые будут сотрудничать с Европарламентом и давать какие-то рекомендации, чтобы исправить положение многих релокантов, находящихся в бедственном положении — это одна практичная цель. Другая — наладить контакт с Украиной и украинцами. Понятно, что чем дальше идет война, тем больше выплескивается ненависти и всего негативного, что только можно представить. При этом в той же Болгарии люди из наших широт могут между собой договариваться и жить дружно, и им не мешает то, что один родился в Сибири, а второй в Сумской области. Я недавно слышал об очень хорошем примере: в Черногории встретились представители двух проектов — российского и украинского — и обсуждали, по-моему, борщ. Эта новость, на фоне всего негатива, была очень позитивной. Вроде бы мелочь, но важно. Это может перейти на любой уровень — на уровень благотворительности, на социальный уровень, на те уровни, которые могут приносить реальную пользу. Мне кажется, оппозиции не хватает способностей договариваться ради совершения простых, понятных, практичных целей. Есть стремление быть в белом пальто — я один стою такой красивый, а всех остальных надо утопить в грязи.
Что могут сделать уехавшие россияне, чтобы приблизить конец войны?
— Любой человек может что-то изменить, просто он должен оценить свои возможности, понять, что он умеет лучше всего, и тогда у него получится изменить нечто большее. Прежде всего есть всевозможные благотворительные проекты. Многие россияне жертвовали и помогали проектам и благотворительным фондом, связанным с украинскими беженцами. Прошлой зимой собирали на электрогенераторы и, мне кажется, это было хорошее и большое дело. Помочь деньгами, чем-то практичным — это проще всего. Ещё самим отъездом релоканты уменьшают количество ресурсов в России, то есть они уже что-то сделали. Ресурсы не бесконечны. Я сегодня читал про врача с 20-летним опытом, нейрохирург, который уехал в Германию из Москвы. Если на одного качественного специалиста будет меньше, то это почувствуют. Я не говорю, хорошо это или плохо, но такие вещи влияют на общий фон. Если люди начнут замечать, что уехал хороший врач, уехал хороший учитель, которого они уважали, то они начнут задумываться, если это склонные хоть к какому-то размышлению люди. Вот Телеграм — его делает команду из 30 человек. Это не какие-то маги, а просто опытные IT-инженеры. Небольшая команда IT-профессионалов может создать свою соцсеть, свой мессенджер. Понятно, что это делается не по щелчку, что в команде нужны опытные люди, что им нужны инвестиции, но нет ничего невозможного, я считаю. Каждый релокант прежде всего должен пройтись по своим социальным связям и подумать, что он может сделать с теми людьми, кого он знает, и не надо ограничивать свою фантазию. Надо объединяться и работать на антивоенную повестку неважно каким способом: через творчество, через тексты в социальных сетях, через видео, через музыку, через создание программ. В Украине даже сейчас, во время войны, создаются компьютерные игры с понятными посланиями. Любой человек может внести вклад в то, чтобы эта война закончилась, он просто должен захотеть, и лучше него никто не знает, какой это будет вклад.
Задумываетесь о возвращении в Россию?
— Да. Я не считаю, что надо сжигать все мосты. Я думаю, что если в России кардинально изменится ситуация, то в нее вернутся в том числе и многие люди из Украины, которые были вынуждены оборвать все связи. А связи между двумя странами очень большие и тесные. Я это вижу в Болгарии — я окружен украинцами и знаю, что многие люди имеют оттуда теплые воспоминания. Я считаю, что если война закончится и режима не станет — а это два самых главных условия — то в Россию вернутся очень многие люди, и я буду среди них.
Чего вы боитесь?
— Я много чего боюсь, но конкретно сейчас страхи ушли. Мы живем во время, когда очень легко превратиться в мизантропа, потому что большое количество того, что с нами происходит, сделали конкретные люди. И это далеко не всегда люди с известными фамилиями. Речь не только про диктаторов и генералов, но и про тех, кто вокруг них, кто ниже, кто по каким-то причинам их поддерживает. Кругом очень много зла, и самое главное, мне кажется, не озлобиться, всегда видеть в другом человека вне зависимости от национальности, от его статуса, положения. Наверное, самый большой и глубокий страх — это потерять себя и сломаться, перестать быть верным себе и пойти на поводу жизненных обстоятельств. Это тот страх, который подтолкнул меня к этому путешествию и к этой беседе.
Что дает вам опору в жизни?
— Друзья, близкие люди, вещи, которые невозможно передать словами, что-то, что внутри тебя. Когда ты смотришь на закат, дышишь свежим воздухом, возвращается ощущение спокойствия, появляется понимание, что есть вещи, которые невозможно разрушить, что есть что-то более вечное, чем все, что может создать человек. Все остальное — это просто мельтешение на этом фоне. Я очень люблю природу и считаю, что этот зеленый поворот, который многие ругают, очень важное и ключевое решение в развитии человеческой цивилизации, потому что природа — это то, из чего мы вышли, и то, куда мы вернемся.