Евгений Чупов: «Без активизма Россия еще долго будет во мраке»
Евгений Чупов – преподаватель английского языка и московский активист. Защищал районы Головино и Аэропорт от рубок деревьев, платных парковок и точечной застройки. В 2019 году в ходе предвыборной компании Ивана Жданова, баллотировавшегося в Мосгордуму, на Чупова сфабриковали уголовное дело. Так он и его семья стали политическими беженцами в Болгарии. Возможен ли активизм во время войны? Как сохранить зачатки гражданского общества в путинской России? Смотрите в новом выпуске «Очевидцев 24 февраля».
Расскажите о себе.
— Я — Евгений Чупов, преподаватель английского языка и я первый беженец в Болгарии, который получил здесь политическое убежище. Мы с семьёй приехали сюда в 2019 году. Как раз прошло 3 года, как мы подались на убежище здесь. Я закончил Московский государственный лингвистический университет имени Мориса Тореза, по образованию политолог, но в официальных органах никогда не работал — занимался рекламой, маркетингом, потом мне это надоело, и я ушёл в преподавание.
Почему вам пришлось уехать из России?
— Я был активистом в своем районе. Я сделал движение — «Оборона Головино» — движение, которое борется против точечной застройки, против платных парковок. Мы защищали наш район от произвола чиновников и, собственно, я продолжаю эту деятельность, поддерживаю активистов, которые остались там. В 2019 году в Москве были выборы в Мосгордуму, я в своем округе поддерживал кандидата в депутаты от Алексея Навального — Ивана Жданова. Это был, наверное, главный враг Путина на тех выборах, хотя это выборы в Мосгордуму. Основной противник, которого надо было уничтожить. Когда я говорил, что надо голосовать за этого человека, потому что он будет защищать наши интересы, люди меня слышали, потому что не все люди доверяют Навальному, но на низовом уровне я имел свое доверие. Через меня можно было проводить те принципы, за который борется Навальный. Видимо, из-за моего влияния в районе, ко мне возник интерес со стороны центра «Э». Я был в первый раз задержан во время агитации — через час нас выпустили без протоколов с другими волонтерами, потому что мы начали звонить в ОВД-инфо. А в другой раз меня задержали уже не во время кампании — через неделю. У меня отобрали телефон, меня продержали в отделении полиции 12 часов, угрожали подбросить наркотики. Якобы я порезал колеса какого-то человека на машине. Когда я начал его гуглить я выяснил, что это Алексей Шепель — сотрудник центра «Э». Для меня все стало очевидно. Когда мы приехали сюда, мы получили ответ от прокуратуры о моём незаконном задержании. В ответе от прокуратуры было то, что была получена санкция на проведение обыска в моем жилище. Мы поняли: они ждут, чтобы я вернулся и уже тогда провести обыск и подбросить мне наркотики, что угодно. И это было опасно. Было возбуждено уголовное дело, но ему не был дан ход, оно было приостановлено. Но вот совсем недавно, в рамках уже муниципальной предвыборной компании, на всех активистов в Москве, которые активны в своих районах, были возбуждены административные дела либо за дискредитацию армии, либо, как в моем случае, за нарушение порядка проведения массового мероприятия. И мне суд выписал штраф в 30 тысяч рублей.
Чем занимаетесь в Болгарии?
— Мы продолжаем нашу политическую активность. Наши единомышленники в Болгарии, здесь, которые против режима Путина, против войны — мы объединились, зарегистрировали здесь нашу организацию — движение «За свободную Россию». Мы помогаем беженцам, которые перебрались в Болгарию — сюда из России. Вот, в частности, сейчас был удачный кейс. Алексея Альчина, который сжёг свой паспорт в знак протеста против войны, Россия тут же затребовала его экстрадицию, но мы его отбили.
Чего можно достичь при путинском режиме с помощью активизма?
— Как районные активисты мы много чего сделали. Например, у меня есть движение не только «Оборона Головино», у меня есть еще район — Аэропорт, где тоже существует движение, «Оборона района Аэропорт», самый последний кейс, буквально год или полтора назад, когда было голосование по платным парковкам среди муниципальных депутатов. Задача департамента транспорта — показать, что депутаты, избранники народа, поддержали введение платных парковок, но, тем не менее, если народ возражает, то решение может не приняться. Я просто сделал листовки, сидя в Болгарии, распространил в соцсетях, люди начали эти листовки клеить по подъездам, звать всех на это собрание муниципальных депутатов. И пришли люди, злые люди, и депутаты — единороссы и те, кто мимикрировали под независимых депутатов, а потом встали на сторону единороссов — они испугались голосовать по платным парковкам, и мы отбили их. То есть они остались бесплатными для жителей района.
— Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?
— Я знаю, что Путин – вор, убийца, но не думал, что он решится разрушить все, что было наворовано. То есть все слить — то, что было наворовано за его 20 лет правления. Он абсолютно не прагматик, и он готов разрушить все. Моя первая мысль была: «Ага, значит Путин сейчас такой безумец, он же лишил всех привилегий своих друзей своим падением. Сейчас они его удушат, или табакеркой ударят по голове». Но этого не произошло. Для меня это было загадкой.
Почему многие в России поддерживают войну?
— То, что общество поддержало, согласилась с этой операцией — это результат пропаганды. Люди, во-первых, пассивные. Я считаю, что за время большевизма всех активных людей либо расстреляли, либо сгноили в лагерях. В целом, люди не готовы бороться в России, в отличие от Украины, где люди чуть что — выходят на Майдан.
Что не так с Россией?
— В России не было исторически этих институтов парламентаризма, гражданского общества, широких обсуждений. Были набеги сначала татаро-монголов, потом были опричники, потом большевики. И все это, все инициативы, все обсуждение задавливалось.
Есть среди друзей те, кто поддерживает войну?
— Среди друзей есть. Даже мои одноклассники в Фейсбуке ставили букву Z — я их удалял из друзей. Как активист я долго общался, пока жил в Москве со своими соседями, и понимаю, что многие поддерживают, а многие стараются об этом не говорить. Я понимаю, что они не готовы ничего делать. Не то что они оголтело выступают за специальную военную операцию. Они считают, что война идет и это их не касается, пока не начали мобилизовывать, призывать их детей. Все-таки люди пассивные. Из моего района в сто тысяч человек, на протест, допустим, против вырубания парка, против реновации застройки кварталов 50-этажными коммерческими домами, то, что влияет уже на все стотысячное население района, приходит 400 человек. Это при массовой агитации, когда активисты раздают листовки, общаются, зовут людей на этот протест. Я понимаю, что если за пять лет своим соседям не смог поменять мировоззрение, то они не будут бороться против более глобальных, опасных вещей.
Что делать?
— Люди запуганы в целом и не выйдут сейчас на протест, тем более против войны, но я считаю, что лучше быть живым и найти возможность отойти сейчас в сторону, уехать, быть в безопасности и думать, что делать дальше. Тем активистам, которые против войны, я советую уезжать. Люди действительно не могут бросить родственников, им будет тяжело жить, но главное не подставляться. Беречь себя. Можно выходить с плакатами, в одиночные пикеты, что я против, я за мир. Можно постоянно подвергаться задержаниям. Но это не получит поддержки широких масс. Люди не выйдут в их поддержку, когда их задержат. Надо беречь силы. Может быть вариант избегания темы войны, говорить с людьми о других вещах. Безусловно, надо говорить о том, что война это плохо, но вести какие-то инициативы, которые могут дать результаты, которые будут видны окружающим. Те же муниципальные депутаты, лавочки, защита деревьев, защита района от точечной застройки — это будет некая деятельность, это будет некий опыт, это будут положительные результаты, которые потом можно будет трансформировать. У этого человека будут некие политические кредиты, которые можно будет трансформировать уже в борьбу с режимом. На районном уровне муниципальные депутаты ещё как-то могут помочь. Это просто единственная зацепка осталась. Политическое поле сейчас в России зачищено. Все тяжеловесы в политике сидят. Кто остался на низовом уровне? Остались какие-то районные активисты, которые готовы бегать, защищать деревья, защищать свой район от тотальной застройки и это то, что называется grass roots. Вот они будут прорастать. И оттуда растет гражданское общество. Они потом прорастают в муниципальные депутаты, потом в Мосгордуму, а потом они прорастут в Госдуму, и там, может, кто-то из них выдвинется в кандидаты в президенты. Потому что даже сейчас, на низовом уровне, депутату нужно собрать 20 [тысяч] подписей, чтобы его зарегистрировали, если он идет не от партии. Ему нужно на участок привести полторы тысячи, а лучше две тысячи своих избирателей, чтобы переголосовать админресурс. Потому что есть потолок админресурса — это 1400 бюджетников, которых мэрия готова мобилизовать и обеспечить результат административного кандидата. И это все опыт. То есть это математика, люди должны ходить, разговаривать со своими соседями и давать понять соседям, что они не одни с этими проблемами. Своеобразный способ самоорганизации: даже если не удастся пройти в совет муниципальных депутатов — он должен быть. И люди должны строить горизонтальные связи. Это будет задел на будущие изменения. Потому что когда в России все рухнет, рухнет большой репрессивный режим, его же надо будет отстраивать заново, и если не будет у людей опыта активизма, решения проблем на низовом уровне, то Россия еще очень долго будет во мраке, и тогда это растянется на десятилетия.
Вернетесь в Россию?
— Вот я здесь ощущаю себя вечным туристом. Мне нравится путешествовать, мне нравятся новые места. Для меня Родина там, где моя семья. Каждый раз, когда я смотрю новости, я говорю: «Слава богу, что я не там». Я вернусь, наверное, в тот момент, когда мои соседи выйдут на протест против вырубания деревьев не в 500 человек из 100 тысяч населения района, а когда выйдет 5000 человек. Значит я пойму, что общество готово. Но до этого — как до Луны.