«Ужас, как это ни цинично звучит, постепенно превращается в рутину»

Станислав (имя вымышленное) из Сибири — врач-психотерапевт, а также преподает в ВУЗе. В своем письме он подробно рассказывает о том, как реагировало его окружение: коллеги, пациенты, друзья и родственники на войну, на события в Буче. И о том, какие чувства он испытывал и испытывает.

— Из российской глубинки через полтора года войны.

Я живу в крупном городе в Сибири, т.е. достаточно далеко как от Украины, так и от российских регионов, которые так или иначе военные действия затронули непосредственно.. За полтора года переживания по поводу всего происходящего притупились, но основные чувства остаются прежними.

Начну по порядку. 24 февраля утром узнаю о начале военных действий из ленты в Телеграме. Первая реакция — шок, отчаяние, негодование, переходящее в ярость. Хотя было очевидно, что все идет к войне, но до последнего момента не верилось, что это случится: «Ну, не должно этого быть. Как-нибудь пронесет».

На шок от того, что войска твоей страны вероломно вторглись в независимое государство, идущее в отличие от агрессора к демократическим ценностям, накладывался шок от того, как на это реагировали люди. Даже трудно сказать, от чего потрясение было больше. 

По поводу руководителей государства, в общем-то, никаких иллюзий у меня не было. Но почему солдаты выполняют преступные приказы? Ведь они же могут отказаться (и на тот момент так оно и было).

Я шел мимо проходной оборонного завода недалеко от дома и через нее как всегда, как ни в чем не бывало, входили и выходили толпы людей. Как они могут ходить на работу после того, что случилось? Кто наклеивает буквы Z на троллейбусы и двери детских учреждений? Почему молчат авторитетные люди, ученые, деятели искусства, руководители предприятий, мнение которых было бы весомо? Как люди могут спокойно продолжать ходить в рестораны, веселиться и заниматься обыденными делами? 

В первое время была какая-то иллюзия, что вот-вот после сообщений об убитых и взятых в плен российских солдатах, об убийствах мирных жителей, о зверствах в Буче, люди все осознают.

24 февраля и следующие дни я проводил занятия в университете. Невольно слушал разговоры преподавателей, меня переполняли чувства недоумения и ужаса. Если охарактеризовать тематику разговоров в целом, то это была некая смесь страха («будем ли жить как раньше?», «где будем покупать мебель и компьютеры?», «куда отдыхать поеду?»), обиды на действия «коллективного Запада» («если Икеа в Россию вернется, все равно я в нее уже не пойду»), надежды на лидера государства («ну, надеюсь, Путин к 9 мая порядок наведет», «Путин не ошибается, видимо все идет по плану») и смирения с судьбой («ну, заблокируют Инстаграм, это даже лучше. Время на его просмотр тратить не надо будет»). Когда пишу эти строки, то самому кажется, что рисую какую-то карикатуру, но в действительности так оно и было.

В первые недели войны все известия о том, что ракета попала в жилой дом, обстреляли машину с гражданскими, погибли маленькие дети и женщины — отзывались острой болью, негодованием, ненавистью к тем, кто это делает. Потом чувства как будто стали постепенно притупляться, эти страшные новости становились повседневными. Поэтому, когда открылись факты, произошедшего в Буче, сначала эмоционально они как будто бы не дошли. Ну, а что от них можно было ожидать? Немецкие фашисты, наверное, тоже вели себя подобным образом. Позже одна знакомая мне написала, что поначалу тоже не ужаснулась этим зверствам, из-за чего потом почувствовала стыд.

Еще одно чувство — это жгучая вина. Хотя лично сам вроде бы ничего и не сделал. Никогда не поддерживал агрессию России против Украины, не ездил в Крым, не покупал крымские вина.

Напротив, ходил на митинги против аннексии Крыма и в поддержку Украины. Но это ощущение походит на то, что как будто оказался близким родственником серийного убийцы-расчленителя. И ты не объяснишь окружающим людям, тем более родственникам жертв, что ты сам не такой.

Следующее переживание — это полное бессилие от осознания того, что никак не можешь повлиять на ситуацию и никому не можешь помочь. Если в первые дни войны можно было хотя бы выражать свое несогласие и возмущение в социальных сетях, то скоро стало понятно, что это только усугубит и собственные проблемы, а самое главное совершенно бесполезно для того, чтобы хоть как-то повлиять на внешнюю ситуацию: танки не остановятся, люди не изменят уже принятую позицию.

Также совершенно исчезла перспектива будущего. Было острое чувство, и если честно, оно сохраняется и сейчас, хотя не так остро, что нет смысла что-либо делать. Все мечты рухнули. Все погружается во мрак. Чтобы ты ни делал, это не остановит войну, ты все равно замкнут в деградировавшем обществе и продолжающем деградировать государстве, у которого нет позитивного будущего. 

Хочу добавить, что это было связано и со спецификой моей профессиональной деятельности. Психотерапия — это гуманистический проект, и было ощущение, что он полностью провалился в России. Мне приходилось слышать от клиентов: «Я рада, что, наконец, специальная военная операция началась», «Ничего страшного, Россия всегда воюет», «Думаю, нам надо побыстрее войну завершить, пока в Украину наемники из разных стран не подтянулись». 

Коллеги, если напрямую, публично и не поддерживали войну, то делали вид, что это их никак это не касается, аргументируя тем, что психолог должен быть вне политики. 

Утром 24 февраля я попытался поднять тему о начале войны в чате коллег, но модераторы тут же предложили это не обсуждать. Вечером этого же дня я участвовал в международном вебинаре по психотерапии. Хотя в этот день царило всеобщее напряжение — за два часа вебинара не было сказано ни слова о произошедшем. Когда одна из участниц, наконец, затронула эту тему, организаторы поспешно завершили конференцию. Возникали вопросы. Какой смысл оказывать гуманистически ориентированную помощь людям, которые поддерживают явно несправедливую войну? Какой смысл общаться с коллегами, которые поддерживают ее, или делают вид, что не замечают, или вовсе равнодушны? Какой смысл заниматься научными исследованиями, если они все равно не остановят уже случившуюся катастрофу?

За последний год сузился круг личных и деловых контактов. С некоторыми бывшими друзьями и коллегами я сам предпочел прекратить общение, некоторые исключили из друзей меня. Но об этом совсем не жалею. Продолжение отношений было бы дороже в плане эмоционального дискомфорта. Намного реже стал встречаться с некоторыми родственниками, чтобы избежать неприятных тем в разговорах. И этим решением тоже доволен.

Если говорить о том, что было потом, то ужас, как это ни цинично звучит, постепенно превращается в рутину. Конечно, были всплески. В частности, после 21 сентября. Когда сторонники СВО, или, по крайней мере, против СВО не возражавшие, вдруг начинали проявлять шкурный страх: «Я не хочу в армию идти», «А вдруг моего мужа заберут?». Когда люди безропотно шли в военкоматы. Помню большую группу крепких молодых мужчин в военных камуфляжах с буквой Z на шевронах в центре города. Не знаю, кто это были: контрактники или мобилизованные. Помню молодого человека на кассе в магазине, который разговаривая с другом по телефону, говорил, что еще не определился, куда ему лучше идти — в Минобороны или ЧВК «Вагнер», — где зарплата выше. Помню клиентку, которая жаловалась: «Почему мой муж должен на войну идти? Почему они китайцев не наймут, чтобы убить украинцев?»

Также помню зиму, когда проходили ракетные обстрелы энергетической структуры Украины. И на этом фоне запечатлелась картинка, как «коллеги» на новогоднем корпоративе самозабвенно поют: «Я влюблен в тебя Россия…»

Ну и в последнее время еще одно удивление было связано с тем, что в повседневном общении не слышал никаких обсуждений ни по поводу атак дронами Москвы, ни по поводу Шебекино и Новой Таволжанки. Как будто этого и вовсе не было, или происходило на какой-то очень далекой планете.

Если говорить про сейчас — у меня нет ожиданий, что что-то изменится к лучшему, по крайней мере, в ближайшей перспективе. Я пока остаюсь в России. Вовсе не потому что мне здесь нравится, или у меня есть сильная привязанность, или я чувствую в себе силы что-то изменить. Причины намного банальнее: тревога о том, смогу ли я обустроиться на новом месте и семья, которая не хочет никуда переезжать.

Что дает надежду, это то, что человечество многократно переживало самые разные катастрофы — стихийные бедствия, эпидемии, войны, репрессии, геноциды и т.д. Надежда есть потому, что все страны, которые на сегодняшний день считаются благополучными, в своей истории проходили через очень темные времена, и у них были откаты назад. Но, тем не менее, так или иначе, со временем они пришли к большей заботе и уважению к человеку. Я думаю, что поскольку Россия включена в общечеловеческий исторический процесс, то когда-то это будет и здесь.